Ілля Барабаш-Никифорів. 1929. Понад берегами Північного Полярного моря

(Барабаш-Никофоров И.И. 1929. По берегам северного полярного моря).

Книга издана на украинском языке, в выходных данных указано: "перевод с русской рукописи".

Оригинал полностью 3,4МБ>>

Русский перевод цитируется по: Аксёненко Е.В., Гапонов С.П. 2019. Илья Ильич Барабаш-Никифоров – профессор Воронежского университета. Воронеж: Издательский дом ВГУ. 148 с.

Илья Ильич Барабаш-Никифоров  (1894–1980) — зоолог и эколог, доктор биологических наук, профессор. С 1938 г. до конца жизни - зав. кафедрой зоологии позвоночных Воронежского университета.
Летом 1927 г. был командирован кафедрой биологии Медицинского института на Мурманскую биологическую
станцию за материалами для практических занятий и для общего ознакомления с работой станции. Директор биологической станции Г.А. Клюге предложил ему принять участие в работах экспедиции по изучению промысловой фауны Кольского залива.

Приведены фрагменты из воспоминаний И.И. Барабаш-Никифорова об этой поездке.

Скоро увидели мы дома Мурманской биологической станции, а чуть дальше, где-то с версту от нее, и город Александровск. Посреди гавани, на рейде, стояло хорошее судно гидрографической экспедиции “Купава”, к которому мы и причалили. Еще несколько минут – и мы уже сидели в лодке, которую выслали за нами с биологической станции. Нас встретили некоторые сотрудники и сообщили, что на обед на станции мы уже опоздали, поэтому и посоветовали они нам захватить в городе каких-нибудь продуктов.

***

Уже вечерело, когда мы добрались до биологической станции. В этом году станцию посещало множество приезжих, поэтому, когда мы пришли, свободных комнат уже не было, и нас разместили по разным комнатам, где уже жили по 3–4 человека. С разрешения администрации я и еще один из моих спутников предпочли остановиться в каюте шхуны “Александр Ковалевский”, которая стояла у пристани. Туда мы и направились сейчас же, как договорились с администрацией.

Мурманская биологическая станция в 1903-1906 гг.

Спокойным темпом пошла наша жизнь на биологической станции. В первые дни моего пребывания там я ознакомился с историей станции, работой и всей ее жизнью... Распорядок рабочего дня на станции обычно был такой: в девять-десять часов утра был чай, после него те, кто работали на станции, расходились по лабораториям. В 12 звонок созывал всех на обед, а после обеда опять продолжалась лабораторная работа до вечера. В семь вечера звонили на ужин, и это, конечно, было уже окончанием рабочего дня. После ужина расходились во все стороны. В это время обычно устраивали экскурсии в окрестности станции или в море, экскурсии иногда продолжались целую ночь.

Таким образом, для работающих на станции жизнь резко разделялась на две части: днем – работа в лаборатории, а с вечера до полуночи – экскурсии. Сколько спокойна и однообразна была первая половина – столько же полна приключений и ярких переживаний была вторая. Но про нее я расскажу позже.

Биологическая станция размещается в трех больших домах. Там расположены лаборатории, библиотека, музей, аквариум, комнаты для приезжих научных работников, помещения персонала станции и столовая.

Особенно сильное впечатление произвела на меня комната с аквариумом. Здесь временами я по несколько часов простаивал перед большим аквариумом, наблюдая жизнь морских животных. С большинством из них я давно уже был знаком. Не один раз видел их в музеях, многих из них держал в руках и даже вскрывал на занятиях в Университете. Но те были мертвыми, в большинстве обесцвеченные экземпляры, которые потеряли свой естественный вид. А здесь они были передо мной живые, полные красоты своих форм и красок...

Там также было несколько аквариумов с животными, которых держали для исследований. Здесь довелось и мне делать опыты по искусственному оплодотворению яиц морского ежа, что было нужно для моей работы.

***

Я не привез с собой микроскоп, и поэтому мне приходилось пользоваться чужим в свободное от занятий время, то есть ночью. Работать было выгодно, тихо и вольно, а освещение природа давала достаточно: всю ночь светило солнце.

Я забирался в аквариумную комнату с микроскопом, резал морских ежей, делал пробу и почти всю ночь наблюдал стадии деления яйца, зарисовывал и фиксировал материал. Кроме специальной цели, что я имел перед собой в этих пробах, само исследование всего процесса оплодотворения, также образование фигур дробления были для меня очень интересны. Сколько биологов-педагогов рассказывают слушателям об этом важнейшем жизненном процессе и как мало из них исследовало его в натуре. А здесь такие пробы делает почти каждый студент-практикант.

***

Такого же материала, как и мой, то есть оплодотворенных яиц морского ежа, требовали для своих исследований еще несколько людей, работавших на станции. В то время, когда мы делали эти пробы, найти морских ежей, которые были вполне пригодны для оплодотворения, было очень трудно. Нам приходилось резать с полсотни этих животных, чтобы добыть одну порцию яиц.

На станции был такой порядок, по которому материал для работы должен получать препаратор станции. Но так как ежей мы требовали очень много, а препаратор и без того не успевал вовремя выполнять все заказы, мы решили добывать их собственными силами. И вот, когда материал подходил к концу, мы брали лодку с драгой и выезжали в море.

Преимущественно такие поездки бывали ночью. После ужина мы выезжали из Екатерининской гавани и сразу же поворачивали к ближайшей бухте Пала-губа и начинали ловлю драгой. Это орудие имеет железную четырехугольную с заостренными концами рамку, к которой привязан мешок из прочной сетки. Драгу забрасывают в воду, и когда она утонет, волокут по дну с помощью длинного стального троса. Некоторое время спустя пускают в работу коловорот и таким образом извлекают драгу из воды. Это работа медленная и довольно тяжелая.

Обычно в таких поездках принимали участие человек пять-шесть. Четверо сидели на веслах, а двое закидывали драгу. Когда же надо было вытаскивать драгу, гребцы оставляли весла и переходили к ручкам коловорота. Медленно накручивался трос, руки и плечи болели от непривычной работы, и казалось, что и конца не имеет этот стальной канат, который тянулся из воды.

Однако, когда наконец появлялась драга и ее опорожняли в большую лохань, что стояла на дне лодки, все забывали усталость и старательно разбирали материал...

На почве совместной работы у нас возник дружеский союз, который мы окрестили, шутя, “союзом морского ежа”. Уставшие от работы и бессонной ночи, члены этого союза расходились по своим комнатам, где ложились спать; спали после этого иногда до обеда следующего дня.

Мне и геологу Академии наук Г., который приехал вместе со мной, отвели уже комнату в одном из корпусов станции. Я всегда буду помнить комнатку № 15 на верхнем этаже этого среднего корпуса станции. Это было настоящее гнездо естественников. На стенах были развешаны разные вещи нашего снаряжения: рюкзаки, бинокли, фотоаппараты, ружья, компас, геологические молотки и т. п. Пол полностью завалили собранным материалом, а на окнах и за окнами на покатах кровли разложили, чтобы сохли, различные растения и животных. Из окна открывалась панорама Екатерининской гавани, и мы могли, не выходя из дома, наблюдать все суда, что прибывали или отбывали из гавани.

***

Кроме путешествий за материалом, мы иногда устраивали просто поездки на лодках или сухопутные походы в окрестности биологической станции для общего ознакомления с природой края...

Мы начали наше знакомство с мурманскою природой с экскурсии в тундру в ближайшей к станции Пала-губе... Лодками ездили мы или к той же Пала-губе, или к более далекой бухте. Помню нашу первую трагикомическую поездку. Компания молодежи собралась поехать в Среднюю губу. Компанию составляли преимущественно московские студенты, приехавшие отрабатывать практику и которые были еще совсем незнакомы со здешней природой. Они знали, что я хотел побывать в этой бухте, и предложили мне поехать. Это был мой первый выезд в море. Была прекрасная тихая, солнечная ночь. С песнями, бодро и весело выехала многочисленная компания на двух лодках в море. Соревнуясь в гребле, мы быстро оставили позади Екатерининский остров и поплыли в направлении Средней губы.

Но мы не успели доплыть и до середины Кольского залива, как подул северный ветер “морянка”, начался шторм, на гребнях волн появились белые барашки. Волнение моря увеличивалось быстрым темпом. Наши лодки то поднимало на высоту огромных волн, то бросало стремительно вниз. Новоиспеченные моряки начинали беспокоиться; лица у многих побледнели. Гребля стала полностью беспорядочной, лодки подбрасывало на гребне волны – весла начинали
беспомощно размахивать в воздухе, как крылья ветряной мельницы, когда же лодки бросало вниз, – они безнадежно плутали в воде. Положение становилось достаточно серьезным. Единственное, что надо было сделать, это развернуть лодки и вернуться к берегу, но сделать это было не так уж и легко. Если бы повернуло лодку вдоль волн, сразу ее бы затопило водой.

К счастью, гребцы не утратили мужества. Они, выждав, на момент тишины, в промежутке между двух волн изо всей силы налегли на весла и вернули лодки обратно. Еще немного усилий – все с облегчением вздохнули: мы вышли из полосы волнения и были в достаточно спокойной береговой полосе.

Когда опасность осталась позади, как и всегда это бывает, всех охватило веселье. Долго не останавливались хохот, хохмы и задорные насмешки друг над другом. Никто не высказал мысли, которая у каждого затаилась: ведь с нами могла случиться авария. Множество из товарищей не умели плавать. Сколько бы людей заплатило за эту прогулку жизнями… Как тесно комическое граничит с трагическим…

Возвращаться домой ни с чем никому не хотелось. Недалеко от нас видно было кучу Оленьих островов. Мы решили взобраться на самый большой из них. Привязали мы лодки к скалам на берегу и все разошлись в разные стороны по острову. Я обратил свое внимание на длинные глубокие трещины, которые кое-где пересекали весь остров от края до края. На дне некоторых расщелин была вода, другие трещины были доверху наполнены роскошными зарослями папоротника. Вообще этот скалистый, богатый торфяниками остров был очень живописный, и я с удовольствием походил бы по нему еще, если бы меня не доняли комары.

Я вернулся к берегу и был удивлен неожиданной панорамой. Все дно залива, в котором мы оставили наши лодки, далеко вглубь обнажилось, и наши лодки лежали беспомощно на боку, в полуверсте от воды. Тогда впервые я увидел, какой отлив и прилив на северных морях.

Настоящие моряки сказали бы, что мы позорно “обсушили” наши лодки, и высмеяли бы нас, как настоящих профанов в морских делах. И они, конечно, были бы совершенно правы. Но нам было не до смеха. Все наши попытки дотянуть лодки к воде были напрасны. А между тем все замерзли, проголодались, а главное, всех до безумия замучили комары. И пришлось такое мучение терпеть несколько долгих часов, пока вода не поднялась до прежнего уровня. Нам это трагикомическое путешествие было хорошей нау кой; после нее мы никогда не забывали, что такое “морянка”, что такое приливы и отливы и что это значит “обсушить” лодки».

***

Вот так, в постоянных заботах о материале, в лабораторной работе и в экскурсиях незаметно прошло время, пока не истек срок моего пребывания на биологической станции. Теперь надо было позаботиться переслать собранный материал домой, потому что сам я еще должен был поехать вдоль Кольского залива до поселка Териберка, чтобы ознакомиться с промыслами. Собирался в путешествие со мной и коллега Г., который намеревался остановиться на острове Кильдин, то есть примерно на полпути от Териберка. Мы условились с ним, что по возвращении я тоже остановлюсь на Кильдине, который по многим причинам интересен для натуралиста.

Итак, наша комната № 15 подверглась полному разгрому. Если до сих пор здесь царил поэтический хаос из разнообразных представителей морской фауны и флоры, то теперь в ней совсем нельзя было развернуться из-за груды ящиков и упаковочного материала. Ходить по ней можно было только с помощью прыжков, и, чего доброго, это было не менее опасно, как переходы по горам.

Но вот, наконец, все было составлено, упаковано и сдано на почту; и в середине июля мы с первым рейсовым пароходом отправились из г. Александровска. Пароход, на котором мы ехали, следовал из Мурманска до Архангельска. Это был большой старый пароход “Сибиряков”. Шел он тихо и плавно, пока мы плыли в Кольском заливе. Но как только мы его оставили позади, пароход начал заметно покачиваться. Медленно, переваливаясь с боку на бок, вез он нас на восток. Слева от нас разворачивался необъятный простор океана, который, правда, скоро скрылся за силуэтом о. Кильдин; справа выступали с Кольского побережья суровые скалы, покрытые снежными полями.

Вернуться на главную