Озерецковский Н. Описание Колы и Астрахани. // С.-Петербург, Академия Наук, 1804.

Прозорливостию ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА разпространились ныне промыслы на Северном океане и на Каспийском море, о которых давно уже писал я в Исторических Месяцесловах. Сведения в них мною сообщенныя не столько нужны были тогда, как я оныя писал, сколько полезны быть могут в нынешнее время, когда и льдистый Океан для всех Россиян очистился и Хвалынское море для промышленников открылось. По тому, малую сию книжку, великих трудов путешествовавшему сочинителю стоившую, посвящая ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, всеподданнейше прошу удостоить оную Своего воззрения.

В новом и полном Географическом словаре Российского Государства, изданном в Москве 1788 года, о Коле написано следующее: «Кола, город и порт Архангельского наместничества, в Лапландии, под 68 град. (°) 54 минут северной широты, над рекою Колою, проистекающею из Кольского озера и впадающею здесь в небольшой залив Ледовитого моря, которой составляет гавань, в кою каждой год иностранныя суда заходят, и там покупают рыбу и солят; так же пристают здесь и Российские суда, выходящие летом для китового и тюленьего промыслов. Новгородский Архиепископ Макарий, в 1533 году, сооружил здесь первую Российскую церковь, которая и была началом построения сего города, в коем ныне Российского купечества 54 человека, и в близости мужеской монастырь, называемый Печенская пустыня. Расстоянием от города Архангельского сухим путем 1021, от Санкт-петербурга 1379, от Москвы 2109 верст».

В сем состоит все известие о Коле. Оно весьма недостаточно и несправно; а чтоб дать яснейшее понятие о сем северном городке, надобно войти в обстоятельное оного описание, которое составлю я из замечаний, сделанных мною во время морского моего из Тобольска в Колу путешествия, в 1771 году предприятого, и в бытность мою в Коле как летом так и зимою.

Кола, по точным Астрономическим наблюдениям Сант-петербургских Академиков, г.Румовского и других, лежит под 68° 52½¢ северной широты, и под 30½ 43¢ долготы, считая от Парижского меридиана; от перватож меридиана под 50° 43¢. Город сей стоит при самом конце Кольской губы на ровнине, далеко за оной простирающейся, и по сторонам высокими горами обнесенной. Лицом обращен он к Кольской губе; и в сем обращении, с левой стороны, имеешь реку Тулому, впадающую тут в Кольскую губу; с правой же стороны, по край города, в ту же губу втекает каменистая речка Кола, выходящая из Кол-озера и ущельями гор пробирающаяся. Таким образом Кола, при конце Кольской губы, занимает почти всю ширину вышесказанной ровнины, от правого берега Туломы к устью Колы простирающейся, которая позади Колы вдоль правого Туломы берега далеко идет в верх и составляет обширную площадь. Один хребет гор облежит ровнину сию с той стороны, с которой втекает в губу речка Кола, другая цепь подобных возвышений прилежит к левому берегу Туломы; оба эти горные кряжи непрерывно простираются возле Кольской губы до самого Океана. Они не отделены от гор всю Лапландию составляющих, а суть самые теже горы, разсеченные рекою Туломою и Кольскою губой. Кряжами сих гор защищена Кола с боков; назадиж за собою имеешь ровную площадь, а спереди Кольскую губу, разными приметными изгибами от Океана к Коле подходящую. Таково есть местоположение города Колы.

Самой город, занимающий небольшую площадь перед губою, состоит из деревянной четвероугольной крепостицы и бедных деревянных избушек, которых числом 148; сверх того казенных деревянных зданий 18; две деревянные церкви, один общественный дом, так же деревянный и пять деревянных лавок для торгу. Число жителей соразмерно числу домов. В 1788 году купцов считалось в нем только восемь человек, мещан 137, отставных от службы 40, церковников 4, разночинцов 130, казенного ведомства обывателей 98; всего 417 человек мужеска полу; женскагож гораздо против того меньше. Все сии обыватели суть природные Россияне, ни верою, ни речью, ни нравами от соотечественников своих не разнящиеся, из которых многие прежде сего оставляли Колу и переселялись на постоянное житье в город Архангельской, как первобытную свою отчизну, из которой приезжали жить в Колу в цветущее ее состояние. Сие состояние было во времена Графа Петра Ивановича Шувалова, когда он на откупу содержал все промыслы на северном Океане производимые, и когда в Колу за ворванным салом, за тюленьими и моржовыми кожами, за трескою и проч. приезжали иностранные корабли. Тогда Кола была многолюдной город, в котором все к содержанию потребное без труда иметь было можно; по тому что иностранные привозили туда на судах разные товары, которые привлекали в Колу Архангелогородцев и других поморцов, с берегов Белого моря, так же с разными Российскими товарами, а наипаче с хлебом; и Коляне, упражняясь неусыпно в морских промыслах, всегда имели столько добычи, что могли ею безбедно себя содержать, продавая за деньги и променивая оную на хлеб. Да и самые поверенные Графа Шувалова, в Коле тогда находившиеся, скупали у Колян их промыслы, задавали вперед им деньги и ссужали хлебом; что не только удерживало поселившихся в Коле пришельцев, но еще больше их туда привлекало. Когда же откуп Графа Шувалова кончился; то и перестали приходить в Колу иностранные корабли, перестали ездить туда и наши Архангелогородские суда; Кола тотчас почувствовала во всем недостаток, и жители ея на ладьях, на шняках и на лодках целыми семьями поплыли в город Архангельской, чтоб не умереть в Коле с голоду.

Ибо в Коле нет никакого хлебопашества: не сеют там ни озимого, ни ярового хлеба, которого во первых и сеять там негде; по тому что вся страна наполнена каменистыми горами, болотами, озерами и лесами; во вторых что суровый и непостоянный тамошний климат к произращению хлеба совсем неспособен; ибо хотя летом близ трех месяцев солнце там нимало не закатывается, так что в то время беспрерывной бывает день, выключая, что солнечный жар в ночную пору весьма слабо действует; при всем том посеянной хлеб вырости и порядочно созреть не успевает; потому что весной снег сходит очень поздно; а под осень весьма рано настают морозы, которые хлеб побивают; что неоднократно испытано над ячменем, который из любопытства в малом количестве сеяли в огородах, и выросший собирали почти с пустыми колосами. Напротив того огородные овощи, самые обыкновенные, родятся изрядно, а особливо капуста и репа; последнюю сеют позади города на вышесказанной площади. На нее всегда бывает урожай, и случаются репы весом до десяти фунтов. С нею ездят иногда Коляне на лодках в Дацкие приморские селения и там ее продают. Капуста родится так же хорошо; но то примечания достойно, что никогда в вилки не завивается, как бы долго осенью на грядах ни стояла, и какие бы морозы ее ни корчили и ни сжимали; вместо того листья ее, поднимаясь в верх, всегда расходятся в стороны и бывают широки и длинны. В таком виде снятую с гряд капусту Коляне сечками не рубят, как обыкновенно во всей России то делается; а целыми листами варят ее в воде, и потом укладывают в кадки, подливая самою тою водою, в которой варили, но несколько просоленою. Когда же надобно варить, то ее рубят, и Кольские щи отменно бывают вкусны.

Обильнейшее и никакого попечения о себе не требующее произрастение есть морошка (Rubus Chamaemorus), которая наипаче любит острова и приморские долины, между горами находящиеся. На мшистых и усыренных оных долинах растет она столь часто, что почти одна все их пространство занимает. Ягоды ея не прежде созревают как под осень, и тогда бывают мягки, сочны и весьма вкусны. Сей ягоды в Лапландии столько родится, что жители ни половины оной собрать не могут, и следовательно наибольшая часть пропадает, сверх того, что обращается в снедь птицам и медведям, которые сосут сию ягоду так как малину. Коляне, гоняясь за другими выгоднейшими промыслами, не много пекутся о собирании морошки, не взирая, что она и приятное и здоровое составляет яство, и круглый год безвредно сохраняется, когда насыпав ею боченки, подольют водою, в которой варена была негодная для проку морошка, и сверх того прибавят в боченки по малому количеству французской водки, которая предохраняет ягоду сию от окисания; но сие делают только с той морошкою, которую определяют для отправления в Российскую столицу. Изобильные морошкою острова, Лопарям принадлежащие, откупают у них Коляне, которые подряжаются ставить ягоду сию к императорскому двору. Боченки и французскую водку получают они от казны; а в С.Петербург привозят ее на своем иждивении.

Другое растение, коего ягоды так же снедны, есть водяница, вороница или сцыха (Empetrum nigrum), которая растет по Лапландским горам маленьким кустарником в превеликом изобилии. Черные, круглые ее ягоды, величиною с большую горошину, наполнены водяным приятным соком, по которому и названо растение сие водяницею, а по цвету вороницею. Но в Коле обыкновенно называют оное сцыхою, по действию ягод, которые сильно гонят мочу, когда в довольном количестве употреблены бывают. Ягоды сии не столь питательное, сколь лекарственное производят действие, и превеликую пользу делают тем, у которых нечисты мочевые проходы. Ими одними совершенно вылечился один из моих гребцов, который в городе Архангельском впал в худую болезнь от любовной неосторожности.

Растут там и другие прозябения, ягоды носящие, как например дикая смородина, черника, пьяница и проч.; но оне служат больше ребятам для забавы, а в содержании жителей никакого подспорья не делают. Выгоды сии маловажны, и можно сказать, что Коляне питаются не от земли, а от моря. На нем живут они все лето и осень. Главнешийих промысел состоит в треске, палтасине и семге. Треска принадлежит к таким рыбам, которые в великом множестве делают в море переходы или путешествия из одного места в другое. Годом подходит она к Дацким заливам, куда и промышленники наши ловить ее ездят; годом же посещает берега нашей Лапландии, и тогда Коляне близ берегов северного Океана ловят ее удами. Старой и малой, мущины и женщины, выезжают на море в лодках или карбасах, у которых по бокам наделаны курки для спускания в воду и вытаскивания по ним веревочек, на концах коих обыкновенно бывает по два крючка палочкою разпяленных и висящих на коротеньких варовинках. На крючки насаживают червей в набережном песку живущих, или кусочки мелкой рыбы, да и самой трески; примана сия называется у них наживкою. Ею обманывают треску и палтаса, но наипаче первую, которая весьма скоро хватает за наживку; так что один человек в день науживает трески пудов пятнадцать, когда ей хороший лов бывает. За те же крючки хватает и палтас; который есть весьма большая порода камбалы (Pleuronectes Hyppoglosfus), и весом бывает иногда до десяти пудов.

Другой тресковый промысел производится артелями на открытом море, в котором верст за десять и более от берегу кидают ярусы (переметы). Снасть сия так же состоит из крючков, прикрепленных к длинной веревке в великом числе на небольших варовинках (веревочках), разстоянием один от другого на аршин и менее. Насадя на крючки наживку, выезжают в голоме (открытое море), и привязав к концу яруса камень, спускают в воду веревку с крючками, и когда весь ярус из карбаса в море выкидают, то привязав и к другому концу оного камень, проводят от сего камня до поверхности воды веревку, к которой привязывают деревянный кубас (род буя) и на сем ставят махавку (шестик с веником), чтоб узнать по ней место, где брошен ярус; сверх того замечают берега, горы и острова, против которых снасть оную на дно моря опускают, чтоб тем удобнее после отыскать ее было можно; по тому что брося ярус оставляют его на половину суток и уезжают в свои избушки, на берегах моря и Кольской губы поставленные. По прошествии 12 часов приезжают на ярус, помалу вытаскивают оной на карбас, снимая с крючков рыбу, которою часто верхом нагружают свои суденка, и закинув снова ярус уезжают с добычею в свои становья. Утрудясь от поездки, укрепляют себя пищею и ложатся отдыхать; между тем рыба в судне преет и портится: после отдыха собираются паки на ярус, оставляя нечищенную рыбу на берегу в куче, где она еще более повреждается. От сего то происходит вонючий запах в соленой треске; по тому что ее солят уже протухлую. Напротив того, ежели чистить и солить рыбу сию, как только привезена она с моря, то не только вони, но ниже неприятного запаху в ней не бывает, равно и в палтасине, хотя она жирнее трески, и по тому больше к повреждению наклонна. Сей промысел производится летом и осенью до самой зимы.

Примечания и любопытства достоин он по тому, что на самые те крючки, кои ставятся для рыбы, попадаются разные морские животные, как то: морские звезды (Asteriae), каменные деревца (Madreporae, Milleporae и пр.), губки (Spongiae), морские ежи (Echini) и многие черви, кои для испытателя природы важнее всей трески и палтасины. Для приобретения сих редкостей многократно с промышленниками ездил я на ярусы, и благополучно возвращался с добычею до последнего раза, когда в бытность мою на промысле поднялся от берегов Лапландии жестокий ветер и произвел ужасное в море волнение. Не можно было никоим образом достигнуть берега; бедственно бы также было оставить ярус, поелику тогда занесло бы нас на лодке в отдаленное море, или бы залило волнами. Одно оставалось к спасению средство, чтоб держаться за ярус и сносить сильное качание через целую ночь; на другой день ветер стал утихать, но великий взводень от разходившагося моря долго не позволял нам оставить яруса, и уже под вечер возвратились мы в становье свое, изнурены будучи всесовершенно. С сей поры потерял я охоту ездить с промышленниками на ярусы, и довольствовался тем, что они сами с них привозили.

Один раз привезли мне большую хищную рыбу, которая попалась им на ярус. Она пожрала у них несколько тресок, на крючки попадшихся, и наконец сама запуталась в крючках, которые впились ей и в брюхо и в бока; так что с них сорваться не могла. Величиною была она близ двух сажен и очень толста. Пасть преисполненная острыми зубами с зазубринами и дыхательныя по сторонам груди отверстия ясно показывали, что она принадлежит к хрящежаберным рыбам, (Pisces Chondropterygii) между которыми особливой составляет род под именем Squali. Ее называют в Коле Аккулою. На Французском языке известна она под именем Requin; на Латинском же порода сия называется Squalus Carcharias. Прожорливое сие животное величиною бывает более двадцати футов, и поглощает не только больших рыб, но и людей, как мертвых так и живых, когда только имеет к тому случай. Промышленники уверяют, что Аккулы чрезвычайной величины очень часто попадаются на ярусы; но как они их ни на что не употребляют, то с досадою отрезывают свои уды, Аккулами поглощенныя, и пускают их в море. По причине великаго множества Аккул, никогда не кидают они ярусов в Кольской губе, хотя в нее множество рыб из Океана заходит; но как и аккулы также в великом числе за ними туда следуют, то рыба за крючки схватившая была бы жертвою Аккул, а не добычею промышленников.

Кольская губа достойна примечания как по себе самой, так и по животным из Океана в оную заходящим. В приведенном из Географическаго Словаря описании Колы, весьма несправедливо названа она небольшим заливом, когда в длину простирается на 50 верст; при том весьма глубока, так что до самой Колы на больших судах свободно ходить по ней можно. Ширина ея не равна; но на 30 верст от Океана внутрь земли пространной представляет она залив, от котораго в стороны многия идут губы нарочитой величины. В ней находятся острова и изредка луды, которыя однакож из под воды видны и по тому для мореходов не опасны. В 30 верстах от океана дает она и летом и зимою преспокойную пристань для всякаго рода судов. Место сие называется Екатерининскою гаванью. Оно принадлежит к правому Кольской губы берегу, когда едешь в нее из океана.Губа делает тут залив между высокими набережными горами и нарочито большим островом Екатерининским называемым, на котором построены светлицы для пребывания мореходов. Длинная, глубокая и довольно широкая оная пристань от всяких ветров защищена высокими каменистыми горами, как на матерой земле так и на острове находящимися. В ней никакая буря судов обезпокоить не может; она же ни в самыя жестокия зимы никогда не замерзает. Можно сказать, что заливец сей как бы нарочно сделан для пристани. От сей пристани до Колы, на разстоянии 20 верст, губа замерзает, но не каждую зиму; сверх того и замерзши нередко середи зимы вскрывается, когда сильные ветры, с моря, взломают лед и по берегам размечут; рекаж Тулома, пред Колою, по причине быстраго течения, никогда не замерзает.

Не подалеку от Екатерининской пристани лежит в Кольской губе островок Сальной, прозванный так с давних времен по множеству тюленей, которых на нем добывали; но с умножением в Коле жителей, уменьшилось число оных зверей, и ныне островок сей не важен, а примечателен только по разсказам Кольских жителей, которые проповедуют оной пожалованным некоторой Кольской гадательнице, узнававшей мужескаго и женскаго пола младенцев в утробах матерей по лицу сих последних.

Важнешия животныя, которыя из океана заходят в Кольскую губу, суть Киты. Они и летом и осенью разгуливают там в великом множестве, и выходя на поверхность воды на подобие дыму выметывают из себя воду чрез головныя дыхалы; выкинув ее, головою опускаются в глубину, выставляя потом хребет свой наружу и наконец показывая широкой горизонтальной хвост. По сему обороту их в воде многократно видеть я мог, что они разной величины, которую глазомерно полагать можно в десять сажен и больше; но поелику Коляне тогда их не ловили, то точнаго измерения Кольским китам дать я не могу, хотя в 1772 году и случилось, что пять китов или от водных своих неприятелей, или гоняясь за добычею, зимой, когда уже Кольская губа к Коле на 20 верст покрыта была льдом, зашли под оной и там задохлись; но тогда в Коле меня уже не было; и киты оные достались в добычу Лопарям, которые усмотря поднявшийся над ними лед на подобие великих бугров, разрубили оной и долго обрезывали с китов жир, не заботясь о их измерении, ниже о морских животных и поростах, которыя на китах жили и росли.

После того, спустя уже много времени, вздумали Коляне, в губе своей китов ловить; не сей конец поделали невода из веревок, закидывали оные в Кольской губе, обметывая ими китов, которых били в воде носками и рогатинами, обагряя кровию их великое пространство воды, и при всем своем неумении изловили более десяти китов, из коих самые большие были с лишком в десять сажен; по том промысел сей оставили, по неимению всех нужных к тому потребностей.

Я сказал, что китов загоняют в губу или их неприятели, которых в море имеют они множество, или заманивает туда добыча; поелику осенью в несметном количестве заходит в губу сельдь, которая китам служит пищею; тогда Кольская губа преисполнена бывает различными животными, и киты выметывая из себя воду, представляют некоторой образ селения, в котором затоплены печи и из труб поднимается дым к верху. За сельдями гонятся многия другия животныя, как то тюлени, аккулы, треска и проч. но при всем их изтреблении остается еще с избытком для Кольских жителей, которые у дворов своих вытаскивают из губы полные сельдей неводы, и наибольше свежих употребляют в пищу, не имея ни завода, ни искуства для их соления. В реках в Кольскую губу впадающих, как то в Туломе, в Коле и пр. Ловится прекрасная семга и кумжа или Форель, которыя из морской воды входят в маленькия речки, в которых неподалеку от устьев делают Коляне заколы, а Лопари ловят ее в верху Туломы у самых порогов, в 60 верстах от Колы отстоящих. Свежая семга и кумжа очень вкусны, когда входят в речки из морской воды; но естьли семга пробудет несколько месяцев в пресной воде, то вместе с телом теряет и вкус. Она весьма далеко уходит в реку Тулому и вскакивает даже на высокие пороги, чтоб пробраться далее в озера и там метать из себя икру. Оттуда возвращаясь в море, когда попадается промышленникам, бывает худа, белотела и безвкусна. Маловажныя рыбы, попадающияся в море и в губе на уды и в бредни, суть разныя породы Камбалы (Pleuronectes), Рявца или Керца (Cottus Scorpius), которую однакож в пищу не употребляют, равно как и Пинагарей (Сyclopterus Lumpus), кои бывают величиною с язей и весьма жирны. Вид их рыбей; но они в Естественной истории относилися к плавающим Амфибиям, не с великим может быть основанием.

Подробное изчисление всех морских животных, как в Кольской губе, так и противу оной в море попадающихся, могло бы составить большую книгу и задержало бы нас как в изследовании, так и в описании оныхцелые годы; по тому оставляя испытание сие будущим временам, упомяну только о некоторых морских животных, принадлежащих, по Линнееву разделению животнаго царства на статьи, к Гельминтологии, куда относится Кольская Волосатка (Sepia octopodia), животное из рода больших каракатиц, которым берега Кольской губы, в осеннюю пору, нередко бывают устланы; поелику тогда выкидывает их из воды бурями, и Кольские промышленники пользуются ими для наживки на уды, которыя бросают в море на треску. Волосаток сих можно видеть в спирте в Музее Академии Наук. На Немецком языке называется животное сие Dihtenwuum, Dintefisch; поелику разныя породы выпускают из себя черной сок, который потемняет воду и тем способствует к их спасению, когда преследуют их большия животныя; мелкияж служат им самим пищею.

Другой род мягких червей во множестве попадается в заливах от Кольской губы в стороны простирающихся, и всегда находил я оной на дне губ в небольшой глубине, где животныя сии видны с поверхности воды. Некоторые из Колян называли их кубышками, по малому их сходству с сими сосудами. Червь сей известен на Латинском языке под именем Holothuriae frondosae, а на Немецком под названием Seeblase. Из него Коляне никакого употребления не делают; морскияж звезды (Asteriae) так же к мягким червям принадлежащия, особливо одну из них породу, Медузиною головою, а в Коле раком называемую (Asterias caput Medusae), как редкую диковинку, посылают в Архангельск, заваря ее кипятком в деревянном ставчике, чтоб дать ей круглой вид. Архангелогородцы, для красы, привешивают их в покоях своих к потолкам вместе с Зубатками (Anarhichas lupus) и со скатками (Raia clavata), которым дают вид драконов. Скатки и Нокотницы (Squalus acanthias), попадаются уснувшия на морском берегу, куда выкидываемы бывают во время сильнаго волнения, равно как морские ежи (Millepora polumorpha). Морских ежей называют там репками, по сходству черепов их с репою, когда они лежа на берегу лишатся своих игл. Репки сии всегда бывают пусты, по тому что животных выклевывают из них птицы, как скоро волнами на берег их вымоет. Пенка принадлежит к каменнорастениям, и в морской воде бывает бледнорозового цвета, но на воздухе оной теряет и становится белою, какова обыкновенно на берегах попадается. В заводях Кольской губы пенки лежат по дну очень часто, и сколько угодно, натаскать их можно; только краснаго цвета вне морской воды сохранять оне не могут. Их Коляне, так как морских ежей и многих других животных, ни на что употреблять не умеют. Но по некоторому может быть предубеждению или суеверию, идет у них в лекарство животное морским киселем и маслом называемое (Medusa), которое в виде круглых шариков плавает по поверхности моря, и представляет род сседшейся прозрачной студени или желе. Сих животных Коляне и поморцы Белаго моря собирают в стклянки, и когда они от разрушения всем тварям общаго, разпустятся в некоторую жидкость, то сею жидкостию натирают глаза в неопределенных глазных болезнях и с недоказанною прямо пользою.

Подавая понятие о Кольской губе, присовокуплю я, что как в ней, так и в океане близ берегу, много растет на камнях разных морских поростов, кои принадлежат к царству произрастений, которые Ботаниками называются Fuci, и у Колян известны под именем морской капусты, туры и морского гороха. Названия сии произошли от того, что иной порост походит на капусту, другой на горох, третий на дуб и проч. Они корнями своими, от коих не питаются, прирастают к камням, к раковинам и к другим твердым телам. О сих растениях преизящное издал сочинение под названием: Historia Fucorum, покойный Академик Гмелин, в здешней Академии Наук, где оное получить и о морских оных поростах основательное сведение приобрести можно. Они в Коле ни на что не употребляются, кроме того, что коровы едят их весьма охотно, когда прибрежные подводные камни во время морскаго отлива с ними обнажатся. Соленой их вкус весьма приятен для рогатаго скота, которой за несколько верст ходит к морю единственно за тем, чтоб наесться морской капусты. От сей пищи такое бывает действие, что и в коровьем молоке соленой вкус весьма чувствителен, особливо ежели коровы в то же время напьются соленой воды, которая и в пресных речках делается соленою от великих морских приливов, заносящих морскую воду даже до вершин пологих речек. Здесь заметить место, что не только соленость, но и вкус разной пищи в коровьем молоке остается не изгладим. В Коле кормят коров тресковыми головами, разваривая их в воде на подобие кашицы, и примешивая туда горсть отрубей, или чего нибудь травянаго. Вкус и запах трески в молоке оных коров делает от него даже отвращение; так мало переменяется молоко в натуру сего животнаго! По чему и не трудно произвести в нем винной брод (fermentatio vinosa), когда животное питаться будет одними растениями, а не частями, животных; поелику первыя склонны к окисанию, а последния к со(т)хнитию.

По выезде из Кольской губы, верстах в пяти от праваго ея берега, лежит в море остров Кильдин, в окружности своей более 30 верст составляющий, которой протяжение имеет вдоль морского берега и отстоит от него инде на четыре, а инде на одну версту. Наиболеж близок к берегу задний его конец, которым разумею я начало сего острова с подъезду к нему от стран Белаго моря. Тут дает он от себя ровную пологость или лопатку, которая выдавшись от острова, простирается к берегу Лапландии, оставляя между собою и берегом глубокий пролив, шириною около версты. За лопаткою пространство воды между островом и берегом становится от часу больше, и остров как бы в море уклоняется. Он представляет великия возвышения, на которыя в разных местах с трудом взойти можно. Сторона его к открытому морю обращенная большею частию крута и во многих местах осыписта. В осыпяъ оных находится красная охра, которую можно употреблять на крашенье кровель, ставней и проч. На Кильдине находят так же в земле досчатой шифер, которой отведывали употреблять вместо аспидных досок, но проведенныя по нем черты не стираются. На всей поверхности острова нет никаких дерев, кроме можжевельника, стелющагося березника или вереска (Betula nana) и малорослаго ивняка; но сии кустарники в редких растут местах; самыеж верхи гор или голы, или устланы толокнянкою (Arbutus uva ursi). Подолы гор и лощины, между возвышениями находящиеся, производят обыкновенныя низким местам травы, и сверх того под осень родится там множество грибов моховиками называемых, кои растут на местах совсем обнаженных. На упомянутой лопатке находится озеро, в котором вода соленая, хотя оно сообщения с морем и не имеет. Вероятно, что в жестокия осенния бурии во время сильных морских приливов, понимает лопатку морская вода и на всегда остается в том углублении, где находится озеро, в котором примечены так же и морския рыбы. На всем острове нет никакого жила, кроме становья Соловецких промышленников. Оно состоит из одной только светлицы, которая построена за вышесказанным проливом на изгибе лопатки, против которой суда становятся на якорь. Около оной светлицы наставлены большие деревянные кресты, по общему обыкновению Российских мореходцов, которые, когда в каком нибудь месте долго задержаны бывают противными ветрами, из набожности, для изпрошения себе попутнаго ветра, делают кресты и вкапывают оные в землю. Другие мореходцы, в тех же местах остановляясь, до оных крестов отнюдь не касаются, хотя бы выметнаго из моря лесу, которой обыкновенно на варение пищи употребляют, совсем на берегу не было. Соловецкие промышленники в становье оном бывают только временно, когда проезжают мимо Кильдина на Грумант или в Норвежские заливы, и когда оттуда назад возвращаются; между тем служит оно прибежищем для всех проезжающих.

На открытом и высоком сем острове летния ночи бывают наипрекраснейшия. Нельзя их препроводить во сне, когда солнце на горизонте стоящее облаками бывает не закрыто. В такие ночи простыми глазами на сие прекрасное светило безвредно смотреть можно, и нет, кажется, в природе величественнее сего зрелища. Оно представляет безмерной величины круг, котораго ни с каким известным телом, в разсуждении обширности, сравнить не можно. Цвет светила сего, в нощное время не ярок, и смешен с некоторою краснотою; сияние его подобно свету от горящих углей произходящему: лучи его прямо или почти горизонтально из него изтекающие, освещают поверхность моря и земли точно таким светом, какой примечается на земле во время полнаго солнечнаго затмения; так что травы, их цветки и части плода удобно разсматривать можно. В таком виде и положении солнце бывает там до 20 числа Июля; в ночи же на сие число, маленькой край сего огромнаго тела первой раз от зрения скроется и как бы в море опустится, но весьма на короткое время, и по том паки полной круг окажется. В следующия ночи от часу больше углубляется оно в море, на конец все скроется, и настоящая возпоследует ночь, которая тем длиннее становится, чем больше приближается осень. Тогда помрачится вся Лапландия, и столько же времени совсем не видит солнца, сколько летом бывает им освещаема. Однако около полудня каждой день приходит туда не большой свет, при котором краткое время можно читать книгу; но свет сей скоро проходит и паки наступает ночь, которую глубокие снеги своею белизною, а северные сияния частым, скорым и обширным своим блеском делают довольно светлою, когда только небо не облачно; но сие примечания достойно что и в мрачную атмосферу, во время ночи, примечается там некоторой свет, котораго от белизны снега производить не можно, поелику ни что белое в совершенной темноте не светится; а надобно заключать, что снег способствует к отражению слабых лучей, которые от закрытых атмосферою небесных светил падают на его поверхность и производят маленькой свет, которой бы может быть совсем был не приметен, когда бы снегу там не было.

Зимняя темнота в Лапландии вознаграждается долговременным и безпрерывным летним светом, при котором в нощную пору самые мелкие предметы разсматривать можно; Лапландияж повсюду представляет более естественных произведений, нежели земля Самоедов, от Мезени к Пустозерску и далее простирающаяся, которая вообще низка и на дальное от Ледовитаго моря разстояние безплодною покрывается тундрою; напротив того берега Лапландии от поверхности моря нарочито возвышены, и во многих местах представляют огромные каменные утесы, или по названию Колян, Пахты. Горы изнутри Лапландии к океану подходящие лесу на себе не имеют; но когда в оныя, по незнанию, далеко от берега зайдешь, то равно заблудиться можно, как и в лесу. Долины между горами изкривленно лежащия нечувствительно заводят человека в даль; и когда он думает, что путь свой направляет к морскому берегу, в то самое время от него отдаляется, так что и сыскать его другим весьма бывает трудно; по тому что голос кличущих в ущелинах гор не слышен, и скорее заблудившагося увидишь, нежели докличешься. Но естьли бы кого не искали, тому спасением служить могут ручьи и речки, из горы к океану текущия, которыя течением своим покажут путь к морю. По сим речкам узнают Коляне, когда ветру надобно быть с гор Лапландии; по тому что вода в них начинает журчать за долго прежде, нежели ветер подымется. По оному журчанию за сутки и больше предсказывают, что ветер будет с горы, и по тому разполагают разъезды свои по морю. — Травы как на матерой земле, так и на островах растут одинакия; и великое примечается согласие в том, что низкия места на островах такия же производят растения, какия прозябают в подобных местах на матерой земле; и сии растения обыкновенно бывают великорослы и тучны; верхи же гор набережных и островских особливыми от низменных мест, но сходныи между собою одеваются растениями, которыя большею частию низки, а некоторыя и по самой земле стелются. Но травы Лапландии свойственныя, каковы на пример, Лапландская Диаленсия и безстволая Силене, на низких и на возвышенных местах всегда бывают малы, так что вышедши из земли тотчас цветут и зреют, как будто боясь, чтоб безвременные не застигли морозы. Песчаной морской берег прекрасную питает траву, приморскою Пульмонариею называемую, которая растет возле самой морской воды, разскладывая по песку нежные, светлозеленые и сочные свои листья и стебли.

На Кильдине никаких крупных зверей не находится; а водятся только маленькия пеструшки (Mus Lemmus), свойственныя Лапландии и Норвегии животныя. Оне величиною не больше полевой мыши, но по толще и собою красивее. Красножелтой и черной цвет мягкой их шерсти, острые и приятные глаза, круглой вид тела и проворность делают их прелестными. Хвостик у них так мал, что едва только приметен, и ушки совсем почти скрыты в шерсти; живут подо мхом в коротеньких простых ноках или ямках; на острова заходят во время течи, которую в несметном множестве предприемлют в известные годы и изнутри Лапландии приходят к морским берегам, пускаются плыть морем, в котором наибольшая часть потопает, а некоторым удается достигнуть до островов, на которых и остаются. Во время течи в самую Колу приходят их тьмы, и в великом сообществе спутниц до того бывают оне смелы, что грызутся, когда в дороге сделает им кто нибудь помешательство. Тогда набить их можно великия кучи; но шкурки их столь нежны, что в употреблении не могут иметь прочности; по тому везде дают им дорогу; пользуются же от них другими зверями, которые в след идут за пеструшками, чтоб их пожирать, каковы суть лисицы, песцы, россомахи, рыси и волки, которых бьют тогда гораздо больше, нежели в другие годы, когда пеструшкам нет течи.

На всех островах против Лапландии в океане лежащих, кроме пеструшек, иногда бывают и другие звери, с матерой земли заходящие; по берегам же Лапландии водятся горностаи, и изредка показываются бобры и выдры. Сии последния ходят и в морскую воду; ибо я сам видел выдру из моря на берег вышедшую. Число пернатых несравненно там больше нежели четвероногих: ими изобилует море; они населяют острова, и нередко в несметном множестве покрывают утесистые берега. Там водятся 1) Бакланы, 2) Гагки, 3) Тупики, 4) Гагары и Гагарки, 5) Чистики, 6) Разбойники или Доводчики, 7) Крахали, 8) Кривки или морския сороки, и многоразличныя породы куликов, уток и чаек, которых число больше нежели всякой другой птицы.[1] От них Коляне пользуются яйцами, которых весною собирают великое множество; и как многия из оных птиц гнезда свои имеют на уступах каменных утесов; то собирание яиц сопряжено с крайнею опасностию, а некоторым из Колян стоило жизни; ибо иные с утесов упадали на острые камни и тут же умирали; другие оборвавшись с яру и летя на низ делались уродами. На заднем конце острова Кильдина, обращенном к Кольской губе, есть весьма высокая пахта, называемая ножовкою, потому, что некто, полезши на нее за яицами, на половине уже возвышения пришел в великий ужас, и не смея опуститься на низ, взлез до верху по ножу, перетыкая его из одной щели в другую. С такою отважностию собирают Коляне ликих птиц яица! Из них вкуснейшия суть Гагочьи, кои цветом темнозеленыя, а величиною почти против гусиных. Кроме яиц гагка дает от себя превосходной доброты пух, Гагочьим или Гаячьим называемой, которой сама из себя выщипывает для прикрытия яиц, на которых сидит, и которых кладет от 4 до 5, по три раза в лето, ежели первыя и вторыя унесены у нее будут. Собранной из гнезда ея пух обыкновенно смешен бывает с сором, которой выбивают из него прутиками, высуша сперва на печах. Фунт сего пуха давно уже свыше двух рублей продавался.

Некоторыя из упомянутых птиц, как то утки, чайки, крахали и проч. водятся так же на матерой земле по рекам и озерам, которыми гористая Лапландия изобилует. На самом пути от Колы к Кандалакской губе, которая есть залив Белаго моря, находятся четыре озера, из которых первое называется Пулозеро, длиною 9, шириною до 2 верст; второе Пелезьозеро длиною 12, шириною так же до 2 верст; третье Имандра длиною 90, шириною местами до 60 верст; четвертое Пинзеро длиною до 8, шириною до 5 верст. Из сего последняго озера выходит река Нива, в Кандалакскую губу текущая, которая, по причине крутаго стока, в разных местах зимою не замерзает. При сей реке много водится водяных воробьев (Sturnus Cinclus), которые в открытой воде и зимою на дне реки находят себе пищу.

Во всей Лапландии, каменистыми горами, лесами, озерами и тундрами изобилующей, обитают Лопари. Селения их называются погостами, которых числом 22. Из них в 15 погостах живут совершенно подданные России, и в 7 Швеции принадлежащие и только на Российской земле живущие, за которую платят России дань, по чему и называются двоеданцами. Сии Шведские Лопари в государственное изчисление Российских подданных не входят; число же Лопарей собственно России принадлежащих, по последнему Государственному изчислению, простирается только до 785 душ мужескаго пола;

Со Шведских Лопарей, в российской лапландии живущих, дань получается следующая:

Все Лопари, России подданные, суть християне одной с нами веры, к которой многие из них прилеплены весьма усердно, хотя во всей Лапландии одна только церковь находится; ибо, кроме Колы, нет нигде Божия храма; и один Кольской священник во всей Лапландии все духовныя потребы исправляет. Он временно ездит по лопарским погостам; дает молитвы родильница, давно уже от беременности свободившимся; крестит ребят, которым от роду прошло несколько месяцев, и отпевает усопших, которые до приезда его погребены задолго; но от сего теплая вера Лопарей не хладенеет. Многие из них по большим праздникам приходят в Колу единственно для того, чтоб слушать Божию службу. Усердие их к вере очень видно из того, что как 1 числа Августа исполнено было на устье реки Колы водосвящение, то бывшие при том Лопари в одежде бросились в воду, и окунывались в ней из уважения к освященной сей стихии. О Терских Лопарях, которые живут по Мурманскому берегу от Кильдина до Поноя, сказывают, что они постов не наблюдают, и едят всегда мясо, называя куропаток летучею рыбою; но вероятно, делают они сие по недостатку в снедных вещах, которой заставляет их есть и сосновую кору, а не из дерзости к нарушению отеческих преданий; ибо люди сии вообще сколь мелки ростом столь малы и духом. Буйное пренебрежение правил верою предписанных в простых и смиренных умах их родиться не может; развратиться же им не от кого: ибо многие Российскаго языка не знают и говорят только своим; да и Россияне по большой части заезжают к ним такие, которые посты всего всегда святее наблюдают; каковы суть поморцы вокруг Белаго моря живущие, которые повсюду, и на море и на суше, держатся старинных обрядов, набожно их исполняют, и наипаче в посты есть мясо никому не подают поводу.

Хотя число Лопарей вообще не велико и простирается только до 785 душ мужеска пола; однако женщины их в плодородии Россиянкам не уступают. Оне по стольку же носят детей, как и последния; но может быть от суроваго рода жизни, какой ведут Лопари, много детей помирает в младенчестве; что из малаго числа жителей заключать можно. В других же возрастах живут Лопари равно как и Россияне: между ими нередко бывают престарелые люди, которые от роду по 80 лет и больше себе сказывают. Жизнь ведут они почти кочевую, то есть, переменяя места своего пребывания и переезжая со своими стадами оленями из одного урочища на другое. Лето препровождают возле моря и рек, осень подле озер, а на зиму разходятся по тундрам и живут в разсеянности при небольших озерах. Летом в море ловят треску, а в реках семгу, сигов, щук, окуней и проч. Для собственнаго употребления рыбу по большей части сушат, соленой же мало заготовляют; а промышляющие в море треску и в реках семгу продают оныя приезжим солильщикам и торговцам. В осень рыбною ловлею по озерам занимаются Лопарки; а мущины промышляют по лесам диких оленей (а)[2], медведей, лисиц, куниц, белку и пр. в котором промысле проводят и зиму; между тем женщины их и ребята все домашния дела исправляют: прядут лен и пеньку, из пряжи вяжут невода и сети, которыя для прочности красят или дубят в березовой и ольховой коре; из сосноваго корня вьют веревки, которыя употребляют на тетивы к неводам и сетям; из пряденой шерсти овец, которых по нескольку держат, вяжут вариги и колпаки, плетут тесьмы, поясы и кушаки, а из оленьих кож шьют платье.

Зимою при малых озерах по тундрам живут Лопари для прокормления своих оленей, которые составляют у них главной и почти единственной домашней скот. Их держат они по разному числу: богатые имеют до 1000, а недостаточные от 20 до 50. Коляне и Лопари зимою употребляют их вместо лошадей, к лету же становятся они не нужны; потому, для збережения, многие отвозят их на острова, где оставляют без пастуха на свою волю; но поелику на одном острове случаются олени разных хозяев, то для отвращения замешательства и споров, всяк оленей своих клеймит собственным своим знаком. Клейма сии служат не только для разпознавания оленей, когда хозяева под осень берут их с островов в свои жилища, но и для сохранения их от проезжающих мореходцов, которые могли бы убить двороваго оленя вместо дикаго, естьли бы не было на нем никакого знака. Однако случается, что незнающие мореходцы, пристав к острову, на котором живут олени, стреляют в них из ружей и убивают; но сие почти всегда выходит наружу, и убившие оленя принуждены бывают разделаться с его хозяином; что узнал я на самом опыте. Проезжая так называемые семь островов, гребцы мои, гарнизонные солдаты из города Архангельскаго, застрелили оленя; я радовался, что голодным людям попалась столь хорошая добыча, которую ели они около двух недель с великим вкусом, несмотря на то, что олень был очень стар, и мясо имел черное, сухое и крепкое. Холод Северного Океана возбуждал несказанную к еде охоту, и всякое кушанье без приправ, без прибору, в котле на диком камне, чрезмерно делалось приятным. Олень съеден и позабыт; но когда за осенними бурями по Океану разъезжать стало опасно, то я приехав в Колу нашел там Лопаря, которому принадлежал оной олень; что доказал он простодушною и сродною Лопарям правотою. Видя бедность человека, по Российски едва изъясняющагося, с сладчайшим удовольствием заплатил я ему два рубля; в чем состояло все его требование.

Другая причина, для чего дворовые олени на лето развозятся по островам, есть сия, что на матерой земле, особливо в лесах, несметное множество водится оленьяго овода (oeftrus Tarandi), который кладет в кожу оленям свои яички, и для достижения сего, гоняется за ними быстро как стрела; так что прыткой олень, при всей своей скорости, спастись от него не может, но всеми силами старается только уйти на возвышенныя безлесныя горы, где свободно дует ветер и отвращает как овод оной, так слепней и комаров, которые по множеству своему суть язва Лапландии; однако ни один дворовой олень, без яичек овода, ни одного года не бывает. Из сих яичек, которыя не без боли оленя трубочкою овода в него впускают, под кожею сего животнаго вылупаются червячки, которые питаются оленьими соками, и грызением своим мучительную причиняют ему боль. Упитавшись оленьим жиром, червячки оные, в определенное от природы время, превращаются в куколки, жесткому яичку подобныя, из которых выходит двукрылой обод, выползает из оленя сквозь угри или болячки на коже его открывшиеся, и в виде совершеннаго насекомаго ничего уже не ест, а только печется о размножении своего племени, и оплодотворяет самку, которая, влиянным от природы побуждением, яички свои старается положить в того же зверя, в котором сама разверзлась, воспиталась и пришла в совершенство. По выходе из оленя оводов, (что произходит летом) кожа его во многих местах бывает просверлена и насквозь светится, естьли в ту пору убьют оленя; по тому Коляне и Лопари, зная сие время, оленей не бьют, а прежде дают зарости проеденным скважинам, чтоб оленина и олень годны были на всякое употребление, которое у тамошних столь же многоразлично, как в других местах употребление лошадей и рогатаго скота. Вместо лошадей служат им олени для езды зимою. На сей конец они их кладут или холостят; что производится весьма жестоким образом. Вместо вырезывания яиц сквозь тряпицу перегрызают зубами семеноносные сосуды, которые идут в яица; что иногда чрез некоторое время и повторяют; по тому что сосуды оные паки прежнюю получают силу, олень оправляется и в естественное приходит состояние. Кладеные олени бывают сильны и к езде способны. Их запрягают в так называемыя кережки, которыя вид имеют челночков, или лотков, на каких в России об масленице деревенские ребята кактаются с гор. В такой кережке сидеть может один только человек, у котораго ноги до пояса лежат под веревками или ремнями, коими переплетают с переди кережку, чтоб из нее не вывалиться; потому что она мелка и в снегу идет как маленькая лодочка в воде. Покрытая кережка, или с кибиточкою, называется балок. След кережек на снегу представляет углубленную борозду, по которой ходят запряженные олени вожжею или один за другим. Передним оленем всегда правит человек, задниеж с поклажею идут за ним и без вожаков. По ровным местам, особливо по большим озерам, какие находятся между Колою Кандалакшею, олени бегают весьма скоро, естьли только не обременены излишнею поклажею, которой лучшей олень до десяти пудов везти может. Корму в дорогу никогда для них не берут, а когда где остановятся, то на привязи пускают их в лес, где тотчас находят они свой ягель или олений мох (Lichen rangiferinus), разрывая снег до земли ногами; мох же оной находится повсюду, и как летом, так и зимою всю их пищу составляет.

Лопари как диких так и дворовых оленей употребляют в пищу вместо говядины; но самок оленьих, или по Кольски, важенок не доят, как делают Шведские Лопари, которые из оленьяго молока и сыр приготовляют. Оленьи кожи или оленины у наших Лопарей идут на одежду, на постели и в выделку. Одежда лопарская называется печок; он шьется волосами наружу, без разрезных пол, и надевается с головы, которой не закрывает такою нахлобучкою, какую пришивают к своим кушам Самоеды, а только назади бывает с воротником. На шитье упортеблют оленьи жилы, которыя получают из высушенных оленьих ног, разделяя их на волокна; волокна сии ссучивают вместе, прижимая их безпрестанно к своим щекам, от чего щеки в то время бывают у них весьма красны. Оленины служат постелями во всей тамошней стране; оне же выделываются и на летнее Лопарское платье. Посредством моченья выводят из них волосы; голыя кожи кладут в дуб из березовой и ольховой коры составленный, в котором получают оне крепость и прочность; по том идут в дело на обувь, на платье, на наволочки к перинам и проч. Сами Лопари на перинах не спят, а наволочки свои продают приезжим или променивают на нужныя им вещи, а часто и пропивают; в чем находят великое удовольствие. На выделанных кожах проводят красныя черты разных видов соком ольховой коры, которую жуют во рту, и горькую слину выплевывают в судно, где прибавя к ней воды, употребляют ее на крашенье, которое часто производят пальцами.

Для езды в гости сбрую на оленей держат унизанную бисером и ушитую маленькими лоскутками разных цветных сукон. Обувь свою или кеньги по сторонам так же унизывают бисером; ноги обвертывают сукном, которое плотно и гладко увивают шерстяными крашеными оборами или поясами. Когда же к лопарю приедет гость или знакомой из Колян, то женщины и мущины тотчас складывают на своем языке песню, в которой гостя много раз называют по имени, описывают его рост, вид и убор с головы до ног, и поют из всей силы, прибавляя к речам оооо, и притопывая ногами, так что от крику осипают.

Вежи или шалаши, в которых Лопари живут, делаются из жердей, на которыя накладывают прутья и сплетшиеся корни, сверху же устилают дерном, которой летом бывает зелен, осенью блекл, а зимою покрыт снегом. Огонь держат по средине вежи, у которой на верху для дыму оставляется отверстие. В веже имеют так называемое чистое место, где стоит образ и ушат воды. К сему месту не все подходят, а прикасаются только избранные. В одной веже живет по две и по три семьи. Близ озера Имандры есть ныне у некоторых Лопарей деревянныя избы.

По каменным горам Лапландии, на самой поверхности их, в разных местах примечаются небольшие листочки слюды, которую в давныя времена добывали около деревни Керети, принадлежащей ныне Кольской округе; в новейшиеж годы ломали оную в вершинах реки Кеми, впадающей в Белое море, верстах в 60 от города Кеми, при Карельском селении Маслика называемом. Оба оныя места лежат в Карелии близ Белаго моря. Каменныя горы, в которых слюда находится, простираются к морю от Олонецких гор, состоящих из сливнаго роговаго камня. Когда Соловецкая обитель имела во власти своей Керетских жителей, то заставляла их, для своей прибыли, пространнее выламывать камень и выливать из ямы воду, чтоб слюду получать крупными листами, которые величиною бывали больше аршина, и отличались как чистотою, так и прозрачностию. Нынеж добывают оную частные промышленники из мелких углублений, для избежания воды, которую бы из глубоких ям выливать надлежало, и отсекают от слоев небольшие листы, которые малую имеют цену. Судя по признакам слюды, с основанием заключать можно, что Лапландския горы много ея содержат.

[1] 1) Pelicanus Carbo. 2) Anas Mollissima. 3) Alca arctica et Alca Torda. 4) Colymbi: Septentrionalis, arcticus et Troilr. 5) Columbus Grylle. 6) Larus Parasiticus. 7) Mergus Serrator et Merganster. 8) Haematopus Ostralegus.

[2] (а) Cervus Tarandus

КОЛЫ И АСТРАХАНИ

ИЗ СОЧИНЕНИЙ

ВСЕПРЕСВЕТЛЕЙШЕМУ

САМОДЕРЖАВНЕЙШЕМУ

ИМПЕРАТОРУ

САМОДЕРЖЦУ