Розов В.Е. О рыбном промысле в сел. Ковда и соседних селениях на берегу Кандалакшской губы // Материалы к познанию русского рыболовства. Г.У.З. и З. Департамент Земледелия. Том II, выпуск 1. 1913. Стр. 53-80.

О рыбном промысле в селе Ковда и соседних селениях

на берегу Кандалакшской губы.

Студ. Имп. Юрьевск. Унив. В. Е. Розова.

Вместо  предисловия.

Летом 1911 года состоялась вторая очередная зоологическая экскурсия студентов-естественников И. Ю. университета. Длилась она с 9 июня по 31 июля. Первая была совершена в 1908 году с 10/YI по 25/YII. И та, и другая работали в Ковде (губе), Кандалакшской губы, под непосредственным руководством профессора К. К. Селт-Илера. Первая носила разведочный характер, и большая часть времени ушла на работы студентов в море по изследованию фауны Ковдской губы в качественном, количественном и топографическом отношении. Лабораторным занятиям на временной станции удалялось экскурсантами сравнительно немного времени. Вторая, по мысли руководителя, была практической, учебно-педагогической экскурсией, т. е. в работах участников преобладали уже лабораторныя занятия на живом материале по анатомии, физиологии и систематике животных. Одновременно продолжались изследования по фаунистике губы, дополнявшия и расширявшия то, что было упущено и не закончено, за недостатком времени, в первую экскурсию.

Кроме этих прямых задач, поставленных во главе работ второй экскурсии, руководитель ея нашел интересным и нужным использовать эту экскурсию, по мере возможности, и в целях прикладной зоологии, расширив ея занятия изследованиями и наблюдениями по ихтиологии Ковдской губы и по вопросам местнаго рыболовства. Средства, отпускаемыя на экскурсии университетом, настолько ограничены, что их хватает только в обрез на обычные экскурсионные расходы и оборудование лаборатории и станции. Получившееся таким образом препятствие (недостаток средств) в осуществлении новой задачи, было устранено. Проф. К. К. Сент-Илер лично вошел с ходатайством в Департамент Земледелия об ассигновании некоторой суммы для производства наблюдений и изследований по ихтиологии и местному рыбному промыслу. Департамента Земледелия уважил это ходатайство и отпустил 300 рублей в распоряжение руководителя экскурсии с тем, чтобы были собраны: 1) возможно полная коллекция рыб и 2) сведения о местной рыбопромышленности. На эти 300 рублей: 1) в Юрьеве был нанят на все время занятий экскурсии особый рабочий, потому что на месте почти невозможно найти свободных людей; 2) в Риге куплены: двадцатисаженный вполне оснащенный неводок, 2 ставныя сети («трегубицы») и 20 сажен полотнища сети про запас; 3) в Петербурге—посуда для фиксировки, хранения и перевозки ихтиологическаго материала; а из Главнаго Гидрографическаго Управления Морского Министерства получены были глубоководный термометр Негретти-Замбра и батометр адмирала Макарова,—для предположенных некоторых гидрологических наблюдений и изследований в Ковдской губе; 4) в Архангельске были приобретены—спирт, формалин, запас крючков, блесны, бечева, веревки и перемет («ярусок») в 200 крючков; 5) уже на месте, в Ковде—упаковочный материал и парусная оснастка для лодки. Таким образом, экскурсия была обезпечена всем самым необходимым для производства рыбной ловли, наблюдений и изследований по ихтиологии своими силами.

Всеми снастями, какия имелись в распоряжении экскурсии, производилась ловля рыбы. Больше всего добывали неводом и ставными сетями — первым в Канском море, а вторым—там-же и в разных местах неподалеку от станции. Невод приносил больше всего камбалы, потом мелкой трески — «пертуйков», за тем — корюшку, керчака, бельдюгу и проч., а в ставныя сети набивался, преимущественно, керчак, потом—тресковыя, корюшка, камбала, изредка—кумжа-мелкая и зубатка. На удочки—преимущественно, треска и навага, изредка—камбала и довольно часто—керчак. Удили и на блесну ловили в разных местах и при всяком почти выезде. Пользовались и переметом. Этот последний оказался самым невыгодным способом: времени отнимает много, а добычу дает ничтожную по количеству и по качеству. В губах, на более мелких  местах, все на перемете заглатывает керчак, так что на 200 крючков приходилось 2—3 небольших тресочки, да 1—2 камбалки, а на глубинах—керчака сменяли звезды, изредко офиуры, Buccinum (3-х видов) да одна-две пары все того-же керчака. Ставили перемет и на 11-ти саженной, и на 20-ти саж. глубине—результат получался одинаковый, хотя наживку применяли разную. Один раз нанимали местных рыбаков (3-х человек) с их неводом. Ловили с ними ночь в Канском море. Улов отличался только количеством, а в качественном отношении был одинаков с нашими тонями. Новость для нас—сиг, котораго своим неводом мы не могли поймать. Ездили-то мы с рыбаками, собственно, за сельдью, но ея не нашли, да в это лето она вообще не показывалась в Ковдской губе, так что всего только один раз и была поймана в очень небольшом количестве одним из рыбаков, ездившим с нами в Канское море. В силу необходимости, часть улова поступала на дневное довольствие экскурсии. Обычно-же весь улов вскрывался для сбора материала по питанию, биологии, паразитам. Если ловля производилась вдали от станции (Канское и Бабье море, Лобаниха), материал фиксировался на месте, в противном случае—на станции. Собранная за время работ экскурсии коллекция местных рыб и часть материала по питанию отправлены в Зоологический музей Академии Наук на имя Н. М. Книповича. Подробный отчет биологическаго характера войдет, как часть, в общий научный отчет о результатах настоящей экскурсии.

Одновременно с этими работами собирались сведения на местах о рыбных морских промыслах в Ковдской волости, насколько позволяло время и условия работ экскурсии. С этой целью неоднократно предпринимались поездки в д. Ковду, один раз побывали в Бабьем мор, Ругозерской губ и в д. Чернорецкой, неоднажды навещали и Канское море. Уже в Юрьеве были получены обещанныя нам сведения волостного правления о количества уловов разной рыбы за последнее десятилетие для д. Ковды и Чернорецкой, а из Архангельской таможни—о количестве вывезенной в Архангельск рыбы из д.д. Ковды, Княжей-губы и Чернорецкой с 1904 по 1910 г.г. При разборе собраннаго по рыболовству материала, пользовались только ближайшими по времени к нашей экскурсии изследованиями в этой области Трескина, Энгельгардта и Голубцова, а истории изследований тех мест не касались за недостатком свободнаго времени. Результатом наших наблюдений и обработки собранных cведений, в связи с указанными литературными данными, является настоящей краткий отчет о состоянии и положении рыбнаго, главным образом, морского промысла в д.д. Ковде, Чернорецкой по преимуществу, а в д. Княжей-губе и вообще Кандалакшской губе — отчасти.

Все данныя относительно рыболовства касаются, главным образом, деревень: Ковды, Княжей губы и Чернорецкой (все Ковдской волости, Кемскаго уезда) и только отчасти Кандалакшской губы. Сведения получены наблюдением, опросом, заимствованы из литературы и статистическаго материала, любезно доставленнаго из учреждений, соприкасающихся с этой отраслью промышленности севера. Более подробный материал собран относительно Ковды и Чернорецкой, потому что здесь (в Ковде) обосновалась станция, и шла вся работа экскурсии. Тут только и была возможность наблюдать непосредственно, так как ограниченное время и средства не позволяли побывать в других прибрежных селениях Кандалакшской губы.

По общему единогласному мнению жителей Ковдской волости, сельдь является главным источником благосостояния и довольства населения деревень Ковды, Чернорецкой и Княжей-губы. Есть сельдь, год обезпечен, нет улова этой рыбы—год голодный. Для этих трех пунктов Поморскаго берега егорьевский (23 апреля) и успенский (около 15 августа) ходы сельди—тоже, что весенние всходы и уборка хлебов для земледельческих широт России. Здесь сельдь главнейшая промысловая рыба как по количеству добычи, так и по той сумме, которую выручают за нее ловцы.

К сожалению, наша станция работала в такое время, когда редко представляется случай лично следить за производством сельдяного лова. Летом сельдь ловится мало, случайно и в небольшом количестве. Пришлось поэтому ограничиться только разспросами да теми официальными данными, какия удалось получить. Кандалакшская сельдь отличается от другой беломорской сельди (Сороцкой, Онежской и Двинской губ и Соловецкой) величиною и временем массоваго хода в губы и заливы. Так, 1000 штук сороцкой сельди весят до 2 ½, пудов (от 10 до 20 штук на 1 фунт). Держится эта сельдь в Онежской губ и у Соловецких островов—в более мелких местах Белаго моря. Лов ея—с ноября, т. е. зимой, во время нереста по заливам Онежской губы. 1000 штук Кандалакшской сельди весит до 10 пудов (от 3 до 6 штук на 1 фунт). «Выстает» она к губам из «голомя» в апреле, когда (от 5 до 26 апреля) и ловится под названием «егорьевской». Эту «егорьевскую» сельдь ковдяне считают молодой нерестящейся сельдью. Лов ея начинается с «Кандалухи» и прежде всего—в Княжей губе. Раз там объявилась сельдь—будет и в Ковде, и в Чернорецкой. Время хода и обилие рыбы зависят от ранняго или поздняго наступления весны. Раньше началась весна и тепло—раньше ход и больше сельди. При очень большом запоздании весны и длительном холоде «егорьевскаго» хода совсем не бывает. Так, в 1899 году «лед тронулся на Кандалухе 6 июня, и сельди совсем не было» (из летописи Ковдской церкви). Та-же молодая сельдь, по словам рыбаков, вторично появляется у берегов после ледохода под названием «заледной». Около Иванова дня (24 июня) «валит» к берегу нереститься «матерая» «ивановская» сельдь. Вновь она появляется в августе месяце (около 15) под именем «успенской», осенней сельди. Эта самая хорошая, жирная, крупная и «лежкая» сельдь. Лов ея продолжается до ледостава. По добыче «егорьевский» улов, большею частью, обильней успенскаго, который зато дает более ценную сельдь. Боченок первой расценивается от 70 до 80 и 90 копеек, а второй—от 90 к. и до 1 рубля 15 копеек.

Как уже упоминалось, оба летние хода сельди (Ивановский и заледный) не дают значительнаго улова. Объясняется это тем, что они (ходы) не носят такого постояннаго и массоваго характера, каким отличаются ходы успенский и егорьевский. Затем, по словам одного чернорецкаго рыбака, время это глухое: много народу уходит на сплав леса, на Мурман и другие отхожие промысла. Бабы заняты сначала ужением трески («пертуйков») в Бабьем море, в Ругозерке, а потом, около начала (10— 15) июля,—сенокосом. Да и самая сельдь, скатившись за острова Большой Сальмы для «нагула» после нереста, «выстает», большею частью, меж этих островов, т. е. далеко от деревни. В губы, на мелководье заходит, убегая от «зверя», случайно и не такими большими косяками, как весной и осенью, а враздробь. Кроме того, для засола ея не хватает у большинства боченков, израсходованных уже на егорьевскую. Если же засолить летнюю - сельдь—корысти мало: соли берет много, «не лежка, «жидка»—положить на палец соленую, она и обвиснет, а потому идет в продажу по дешевке (40 коп. боченок). Оставшееся по деревням рыбаки ловят ее, коли придет сама в губу. Нарочно-же за нею ходят в Салму и Ругозерку только в том случае, если егорьевский лов был неудачен.

Все внимание рыбаков Ковдской волости сосредоточено, главным образом, на егорьевском ходе сельди. К нему готовятся всю зиму и рыбаки, и купцы, заготовляя, боченки, соль, невода. Начинается ход сельди и лов, обычно, около 5—6 апреля в Княжегубском обществе. Тамошния губы, особенно Нищенская, дают наибольшие уловы. Потом постепенно сельдь подходит к губам Ковдскаго и Чернорецкаго обществ. Разгар лова во всех трех пунктах около 23-го апреля, день весенняго Георгия — откуда и название сельди. Ко времени хода сельди к берегам на всех местах, определенных вековым опытом поморов, учреждаются дежурства. Появление зверя в полыньях уже предвещает начало лова. Дают знать, где появилась сельдь. Все спешат с неводами к местам. Делят губу или пролив по жребию, рубят проруби и, спустив в них невода, подвешивают их на кольях (рис. 1) так, что стоит только выдернуть эти колья, и невод, в растянутом виде, уже подо льдом. Остается только вытаскивать его в заранее приготовленную прорубь. Против «матни» невода—для наблюдения небольшая прорубь, над которой устроен шалаш из еловых лап (рис. 1). Сверху шалаш покрыт «олениной». Ею-же выстлан и лед внутри шалаша. В этой сторожке по очереди дежурят, наблюдая при помощи особаго прибора за движением сельди. Прибор—дощечка, сделанная из сосновой лучины или заболони. Она с подвешенным грузом опускается на бечевке в прорубь на нужную глубину (саж. 3—4). Сторож все время смотрит на этот снаряд. Лишь только замелькает на белой дощечке своей черной спиной сельдь— «длиной в палец кажет»—в направлении к неводу, караульный кричит рыбакам. Те бросаются к неводу и, смотря по знаку наблюдающаго, сбрасывают с кольев правое или левое крыло невода. Когда же наблюдающий увидит, что сельдь повалила густо, подает знак, по которому опускают второе крыло, и тянут невод навстречу плывущему косяку. Если сельдь идет по глубокому месту и густо, то сшивают 2 и 3 невода один над другим. При хорошем лове в один невод (от 50 до 80 саж. длиною) может попасть до 70 тысяч штук сельди, или около 660—570 пудов. Обычно-же одна тоня дает от 400—700 штук до 20 и 30 тысяч, т. е. от 2 ½ до 180 и 200 пудов, приблизительно. Все зависит здесь от удачнаго места и густоты косяка, захваченнаго неводом. В неводе участвуют обычно б—8 человек. Добыча делится поровну по окончании лова, который длится во все время хода сельди. Пойманную рыбу свозят в деревню. Здесь производится засол ея большей части. Сельдь просто берут из общей кучи и укладывают в боченок. Сыпят на сложенную в бочку рыбу соль, хорошенько рукой перемешивают, уминают и заделывают днище боченка. На один боченок, идет, приблизительно, около 18—22 и даже 25 ф. сельди и от 4 до 6 фунтов соли. Если солят для себя, то, большею частью, для этого берут свежую, не пролежавшую суток сельдь, не так скупятся и на соль. Засолкой занимаются или все участники артели, или, если артель работала на одного хозяина, нанятые им рабочие— те же рыбаки. Бабы, большею частью, хлопочут около сельди, заготовляемой впрок для себя. Меньшая часть, если еще держатся морозцы, в свежем, подмороженном виде, сбывается корелякам. Обычно, выменивается на хлеб и картофель. За бочку сельди—2 бочки картофеля. Идет в Корелу и соленая сельдь, особенно, из Керети. Засоленная сельдь егорьевскаго улова, что не ушла еще по насту в Корелу, ждет у рыбаков отправки в Архангельск. С открытием навигации, во второй половине мая, если егорьевский лов был удачен, главный груз пароходов Мурманскаго общества—боченки соленой кандалакшской сельди. Некоторые рыбаки сдают свою сельдь скупщикам. Цена при этом колеблется на месте в зависимости от улова. Средняя цена свежей сельди на месте улова от 25—35 до 40—50 коп. за боченок, т. е. приблизительно за 22 ф.—25 ф. (пли за 100 штук). Скупщиками являются постоянные жители тех же деревень, только более зажиточные. Правда, часто это пришлый люд из соседних губерний. Большинство же рыбаков, по словам одного чернореченскаго жителя везет в Архангельск свою часть добычи. Тот-же чернорецкий рыбак подсчитывал, что он может заработать на каждом боченке соленой сельди, проданном в Архангельске. Цена на Архангельском рынке—в зависимости от обилия улова и спроса на егорьевскую сельдь—колеблется от 70 к. до 1 р. 10 к. Боченок самому стоит (вместе с работой) около 12 коп.; сельдь—около 35 коп., соль 6—8 коп., перевозка 10 коп., упаковка 5 копеек, а всего, значить, боченок соленой сельди обходится ему 68 -70 копеек. Стало быть, чистой прибыли он получает от 2 до 42 копеек на боченок. Насколько близок к истине этот подсчет—проверить не удалось.

Осенний лов начинается, приблизительно, с половины августа и длится до ледостава, т. е., примерно, до половины октября. Ход сельди примечается по зверю (нерпа, белуга), птиц (чайка, гагара) и по ряби на поверхности воды. Обнаружив косяк сельди, собираются и, обычно, на 2 карбасах, по 3—4 человека на карбасе, с 1 или 2 неводами—гребут к месту. Забрасывают невод с карбаса, оставив один «конец» от крыла на другом карбасе. Выметав сеть,—тянут ее сообща обоими карбасами. Съезжаются и вытаскивают, стоя на якорях, если лов происходит не у берега. Если неводов два, а сельди много, то, вытащив первый невод, завязывают «мотню» с добычей и сейчас-же закидывают другой. Вблизи от берега и при удобном месте, т. е. без «корги»—камней—невод тащут к берегу. Лов этот производится уже^; каждой артелью отдельно. Тут нет ни жеребьевки, ни дележа мест. Каждый из участников в неводе получает свою долю. Если же невод принадлежит одному хозяину—добыча делится по условию. Обычно ⅓ или ¼ получает хозяин, а остальное поровну делится меж ловцами.

Успенская, или осенняя сельдь—самая ценная, но улов ея бывает не так обилен, как егорьевский. Добывается этой сельди меньше, очевидно, потому, во-первых, что народу на поморье еще мало, т. к. с Мурмана возвращаются только к половине сентября; во-вторых, самый лов с лодок не так удобен и небезопасен в бурную осень. И день становится короток—это не то, что весною, когда и лед крепок, и день идет на прибыль. В «голомени» (открытом море) ни летом, ни осенью здесь не пытаются ловить, потому что нет ни карбасов подходящих, ни неводов.

Относительно производства лова сельди в море, а не по губам только, пришлось слышать предположение одного ковдскаго купца. Он разсказывал, как ездил в Спб. к заведующему рыбным отделом Главнаго Управления Землеустройства и Земледелия. Цель поездки состояла в том, чтобы узнать от ученых людей, чем кормить сельдь и как добывать корм. Он хочет отделить подходящую губу и нагуливать в ней сельдь до осени. Для заселения этого сельдянаго пруда он предполагал оборудовать настоящий сельдяной невод и рыболовную шхуну, чтобы ловить всюду в море малоценную летнюю сельдь. Доставить ее живой в нагульную губу, из которой уже вылавливать, по мере надобности, осенью или зимой, когда сельдь поднимается в качестве и цене. По его словам, доставка этой рыбы живьем не представляет трудностей, так же как и изоляция губы. Главное затруднение — это прокорм и получение права на единоличное пользование для указанной цели соответствующей губой. Этот предприниматель сокрушался, что в Спб. ему не дали никакого определеннаго ответа на его вопросы. Очень интересовали его работы нашей станции, так как он надеется, что работы эти дадут ему ответ на вопросы, предложенные в Спб.

Первостепенное значение егорьевскаго промысла для населения Ковдской волости подтверждается хотя бы уже тем, что в летописи Ковдской церкви, наряду с другими важными событиями в приходской жизни, только о егорьевском лове существуют пометки. Приводим здесь выдержку из этой летописи, параллельно с другими данными относительно сельдяного улова для Ковды и Чернорецкой. Из летописи Ковдской церкви: 1887 г., сельдей не было; 1888—сельдей мало; 1889—сельдей довольно; 1890—сельдей довольно; 1899—сельдей не было: совсем. Продолжительный холод—6 июня лед тронулся на Кандалухе». Дальше данныя указанной летописи сопоставляем со сведениями, полученными из Ковдскаго волостного правления за период с 1901 по 1911 год.

Если сравнить данныя, полученныя из Ковдскаго волостного управления, с заметками церковной летописи, то окажется, что, в общем, наибольшее количество сельди падает на егорьевский весенний лов. За 7-ми летний период (с 1902 по 1909 г.г.) весенний егорьевский лов для д. Ковды дал (1905—1906 г.г. 8.600 б.; 1907—30.000; 1908 г.—20.000; 1909 около 11.000 б.) всего—69.600 боченков. Средний годовой весенний улов будет (69.600 : 7)—9.942 боченка.

Если же иметь в виду только годы улова Егорьевскаго (1905, 6, 7, 8 и 9 г.г.), то, в среднем, егорьевский улов, когда бывал, давал Ковде ежегодно около 13.920 боченков в этот период. Осетий лов за тот же период дал всего (1902 и 3 г.г.—17.500 боч.; 1906 г.—23.000 и 1909 г.—11.000) 61.500 боченков. На год, в среднем, приходится 7.357 боченков. Когда же бывал осенний лов, он давал, в среднем, годовой улов немного только меньше егорьевскаго (51.500:4)—около 12.875 боченков, в тот же 7 летний период. Ежегодно в среднем егорьевский улов дает больше успенскаго на 2.585 боченков. Если иметь в виду и 1910 г., главная, масса добычи котораго, по словам местных жителей, пришлась на весенний лов, то годовое среднее егорьевскаго лова превзойдет такое же успенскаго уже на 5.093 боченка, что выразится в 4.583 рублях разницы в пользу егорьевскаго лова.

Что же касается вообще улова сельди в деревнях Ковде и Чернорецкой, то, на основании выше приведенных данных из волостнаго правления, он определяется следующими общими цифрами за последнее десятилетие. Maximum дал 1911 г.—35.000 боченков, или около 31.522 рублей для Ковды; minimum для той же деревни—3.000 (1904 г.) боченков, т. е. около 2.700 рублей; средний годовой улов—18.100 боченков, или около 16.290 рублей. Для Чернорецкой те же общия цыфры будут: maximum—1906 г. 11.500 боченков—10.350 рублей; minimum—1901 г. 750 боченков—675 рублей; средний годовой—5.582—около 5.023 рублей 80 коп. В Ковде 130 дворов, а сельдяных неводов около сотни; в Чернорецкой — 60 дворов и около 50 неводов. Значит, на невод для первой деревни придется: около 315 рублей, или около 350 боченков—maximum; minimum—30 боченков, или 27 рублей: в среднем—181 боченок, т. е. около 162 рублей. Для второй деревни: maximum—230 боченков, или 217 рублей; minimum—15 боченков, или 13 рублей 50 копеек, в среднем—круглым числом—111 боченков, или около 100 рублей. Конечно, эти цифры настолько же близки к действительности, насколько приближаются к ней те данныя, из которых оне выведены. Судить же о достоверности, тем боле о точности сообщенных из волостных правлений сведений можно только приблизительно. Слишком уж большая разница получается, если эти сведения сопоставить с теми, которыя добыты частным, опросным путем и взяты из литературы. 1909 год, например, (по вышеуказанной летописи Ковдской церкви) нужно отнести к годам добычливым. По сведениям волостного правления в этом году улов в Ковде дал 22.000, в Чернорецкой 2.800 боченков сельди. У Н. А. Голубцова (Вестник Рыбопромышленности) для всей Ковдской волости под этим же годом показано 10.000 пудов, т. е. 13.333 боченков. Minimum в боченке до 30 фунтов. Разница получается в 11.427 боченков. Это без д. Княжей губы, в которой, по словам ковдян, сельди вообще добывается больше, чем в Ковде. У А. П. Энгельгардта же для Княжей губы показан средний годовой улов в 50.000 боченков. Один скупщик дичи и семги, по его словам, ежегодно объезжающий все беломорское побережье несколько раз, указывал для этой деревни среднюю годовую цифру улова в 70—80 тысяч боченков. Еще резче сказывается разница, если сопоставить данныя литературныя и полученныя на местах, касающиеся не только Ковдской волости, а всего кандалакшскаго побережья. Так, по Голубцову, для всей Кандалакшской губы улов сельди в 1909 году выразился в 26.180 пудах. (Керетская волость 14.000 пудов; Ковдская—10.000; Кандалакшская—2.000 и Умбская 180), т. е. в 34.906 боченках (Вестник Рыбопромышленности за 1910 год № 9). По А. П. Энгельгардту, средний годовой улов Кандалакшской сельди равняется 115.000 боч. (Кереть—10.000; Ковда—25.000; Княже-губа—50.000: Кандалакша—30.000 боченков). Разница получается в 80.094 боченка, или около 72.085 рублей. Эта разница должна еще больше возрасти, если мы примем во внимание то, что 1909 год, вообще, был по улову выше средняго. Дале, Н. Трескин указывает средний годовой улов Кандалакшской сельди в 200.000 пудов т. е. около 266.666. боченков. Наконец, указанный выше скупщик дал приблизительныя средния цифры для следующих пунктов Кандалакшской губы: д. Кандалакша—50—52 тысячи боченков, Княже-губа—80 тысяч, Ковда—40 тысяч и Кереть—30—32 тысячи, а всего—204 тысячи боченков. Последняя цифра стоит ближе всего к данным г. Трескина и занимает среднее место между данными последняго и А. П. Энгельгардта. Можно вывести из всех этих данных средний годовой улов Кандалакшской сельди—в круглых цифрах—от 155.000 до 180.000 боченках. Приняв эти средния цифры улова сельди, получим несколько иную картину и относительно распределения добычи по дворам или неводам. Сельдяным промыслом занимаются только Кереть, Чернорецкая, Ковда, Княжая губа и Кандалакша. Во всех этих населенных пунктах от 464 до 689 дворов и около 500 неводов. Значит на невод в среднем придется от 300 (по Энгельгардту, 115.000 б.) до 535 боченков (по. Трескину) соленой сельди. Этот расчет только очень приблизительный, так как не имеется точных сведений о количестве неводов и дворов всех указанных деревень, кроме Чернорецкой и Ковды.

Относительно Ковды мы можем уже точнее указать, основываясь на тех же средних цифрах улова. По Энгельгардту, для Ковды годовой улов—25 тысяч боченков, по другим данным — 40 тысяч, значить, среднее будет равняться 32.500 боченкам. В Ковде 130 дворов и 100 неводов. На невод придется в год около 325 боченков, на двор—около 250 боченков, или около 292 р. 50 к. на невод, а на двор около 225 рублей. Разница с вышеприведенной данной будет равняться (292 р. 50, к.—162 р.) 111 р. 50 к. на невод. Но очевидно, что, при существующем положении организации надзора за промыслами и статистики, установить точно размеры и значение сельдяного промысла Белаго моря вообще, и Кандалакшской губы, в частности,—очень трудно.

Возможно, что такая разница в данных о количестве добываемой сельди происходит оттого, что одни изследователи берут все количество вылавливаемой за год сельди, другие—только сельдь, идущую через Архангельск. Собирание точных сведений на местах затрудняется еще тем, общим для всей Руси у промышленников, рыбаков и охотников поверьем, по которому сообщивший точныя данныя об удачном улове или добыче впредь потеряет счастье в охоте или ловле. Насколько любители склонны преувеличивать результаты охоты и лова, настолько же, если не в большой степени, промышленники—скрывать действительные размеры добычи и даже - уменьшать их. Обычный ответ на вопрос—какова была ловля?.. «Да ничего, слава Богу»! или «не богато!» «Плохо!» Все-же можно с уверенностью сказать, что для Ковды, Княжей губы и Чернорецкой сельдяной промысел является самым важным из существующих там промыслов. Даже по оффициальным данным, имеющимся под рукой, сельдь дает населению Ковды в год 16.290 рублей, Чернорецкой—около б тысяч рублей. Большей суммы не дает ни один из существующих там промыслов, пожалуй, кроме Мурманскаго.

Относительно сбыта вылавливаемой сельди еще труднее установить точныя данныя о количестве и местах. Так, по полученным из Архангельской таможни сведениям, за 7 лет из Ковды вывезено всего:

Из Чернорецкой.

Из Княжей губы

За 1909 и 1910 г.г. сведений нет.

Из данных за эти 7 лет видно, что всей рыбы через Архангельскую таможню прошло: из Ковды - 53,621 пуд, из Чернорецкой—18.222 пуда. На сельдь приходится, конечно, меньше, потому что здесь указана в пудах рыба вообще. Чтоб установить—хотя бы приблизительное—количество сельди, вывозимой в Архангельск из этих деревень, нужно обратиться опять к данным волостного Ковдскаго правления за те же годы: с 1904 по 1910 г.г.

Для Ковды.

Для Чернорецкой за тот же период

Всего, сверх сельди, эти две деревни отправили за 7 лет: первая—2.217 пудов, вторая—722 пуда разной рыбы. Значит, сельди приходится на Ковду 51.616 пудов, или 68.820 боченков; на Чернорецкую—17.456 пудов—23.484 боченка. Годовая средняя цифра вывоза сельди в Архангельск для Ковды будет: 9,831 боченок, для Чернорецкой—3.364 боченка. За тот же период в Ковде выловлено (по указанным выше данным) 136.600 боченков, а в год, в среднем—около 19.514 боченков; в Чернорецкой—42_;470 боченков, т. е. средняя годовая—около 6.067 боченков. Если сравним теперь общую и среднюю годовую цифры вывезенной и зарегистрированной в Архангельской таможни сельди с цифрами общаго и средняго годоваго улова, то окажется, что в Ковде остается 9.643 боченка ежегодно, а всего за 7-летний период около 67,780 боченков, в Чернорецкой—около 2.713 б. ежегодно, а всего за 7-летний период около 18.986 боченков, т. е. на местах остается несколько меньше половины улова. На каждую семью для собственнаго потребления приходится оставить около 70 боченков. В Ковде 130 дворов. Если будем считать двор за семью (что не вполне правильно, потому что в ином дворе и 2, и 3 семьи), то в год для Ковдскаго населения потребуется не меньше 70 X 130 = 9.100 боченков, а в Чернорецкой—60 дворов—4.200 боченков. Оказывается, что остающейся сельди едва хватило бы для удовлетворения потребностей Ковдскаго населения, а в Чернорецкой получился бы недобор ея. Здесь нужно принять в соображение, что данныя относительно улова сельди и прочей рыбы, полученныя из волостного правления, касаются только той части улова, которая поступает целиком в продажу. В примечании волостного правления к данным им сведениям о вылавливаемой в Чернорецкой губе рыбе говорится: «кроме упомянутой здесь (т. е. в сведениях) рыбы, в Чернорецкой губе ловится «удебная» мелкая треска от ½ фунта до 3 фунтов весу. Ежегодно улавливается ее от 800 до 1200 пудов; рыба эта никуда не сбывается, так как она мелкая и идет исключительно для своего пропитания. Основываясь на этом примечании, можно предположить, что сельдь, не попадающая в Архангельск, сбывается, главным образом, в Корелу. Есть и подтверждение этому: по собранным на местах сведениям, из Керети в Корелу отпускается ежегодно, в среднем, около 12—15 тысяч боченков соленой сельди, а из Чернорецкой—до 4.000 боченков. Разумеется, и Ковда, и Княжегуба, и Кандалакша сбывают в соседния с ними селения часть своей сельди. Регистрации этой сельди совсем не существует, и приблизительныя числа далеки от действительности. Основываясь на данных Архангельской таможни, можно вывести заключение, что ближе всего к действительности подходят данныя о среднем годовом улове сельди А. П. Энгельгардта («Русский север»). У него средний годовой улов показан для Ковды в 26 т. боченков. По данным волостного правления, он будет равняться приблизительно 18 тысячам боченков. Если к этому прибавить те 9 тысяч, что потребляются на месте, то получается средний годовой улов в 27.000, что уже ближе стоит и к тем сведениям, которыя получены опросным путем. (40 тысяч), и к данным общаго улова Кандалакшской сельди, показанным у Трескина.

Возрастает ли улов сельди в Кандалакшской губе? Судя по приведенным здесь данным последняго десятилетия можно сказать, что возрастает. Не слышно и жалоб поморов на уменьшение сельди, тогда как всюду жалуются на уменьшение в количестве и в качестве улова семги. Цена на сельдь растет довольно быстро. Так, в конце 70-х годов и начале 80-х г.г. (по Трескину) 1.000 свежих сороцких сельдей стоило от 40 до 45 к., копченых— 90 к.—1 р. за 1.000. В 1895 году (по Энгельгардту) та же свежая сельдь от 50 к. до 1 р. 50 к., а копченая продавалась уже от 1 р. 50 к. до 3 рублей за 1.000; боченок Кандалакшской соленой сельди стоить от 40 до 70 копеек. По Голубцову, в 1910 году свежая сороцкая сельдь шла в продажу уже от 1 р. 40 к. и до 3 рублей за 1.000 штук. В 1911 году боченок сельди продавался от 70 до 1 рубля 10 копеек, и только летняя шла по 40 коп. за боченок. Если ростет цена на сельдь, будет рости и добыча ея. По Трескину, главная масса соленой Кандалакшской сельди расходилась по бассейну с. Двины. Теперь немного меньше половины идет в Корелу и потребляется на местах, потому что население побережья интенсивно ростет. У Энгельгардта для Ковды в 1895 г. показано 65 дворов, а теперь, по Клировой ведомости Ковдской церкви, в этой деревне числится 129 дворов, т. е. их количество возросло вдвое. В Чернорецкой—по тому же источнику и в том же году—числилось 40 дворов, а теперь их там насчитывается 60. Такой рост населения не может не отразиться и на увеличении рыбнаго промысла вообще, а сельдяного в частности. Значительный процент в приросте населения дают выходцы, главным образом, из Вологодской, Олонецкой губерний. Попадаются даже и из северо-западнаго края. Все они быстро ассимилируются с местным людом и становятся заправскими поморами. С увеличением населения усилится потребность в рыбном продукте, как главном предмете питания и важном подспорье в бюджете помора. И сейчас, по-видимому, спрос на Кандалакшскую соленую сельдь растет вместе с ценой. Еще больше он увеличится, если улучшить качество этого товара. Главный недостаток здешней сельди—плохой засол, оставшийся таким же, каким он был и десятки^: лет назад. Засаливается сельдь не всегда на месте лова, а большею частью уже полежавшая дня 2—3. Солят в еловых плохо сработанных боченках и скупо; поэтому получается непрочный продукт, и с душком, что, конечно, значительно его обезценивает и не способствует ходкости в продаже. Есть некоторое и улучшение сравнительно с прошлым—в дело идет теперь, преимущественно, «шпанка»—привозная доброкачественная соль из «Норвегии», Англии, Архангельска. Не слышно и жалоб на недостаток соли, как было в старину. Это—благодаря открытию правительственных и частных складов соли во всех более значительных пунктах. Теперь цена на соль стоит довольно низкая, от 20—25 к. до 42, редко поднимаясь выше. Хотя и тут показывают различно: некоторые говорили, что поднималась соль и до 80 к. Неудобство с солью то, что все-же не в каждом селении существуют ея склады, чем и пользуются местные скупщики, повышая ея цену в горячее время лова. Конечно, еслиб в каждом рыбачьем селении были казенные склады соли—это был бы самый естественной выход из теперешняго положения. Возможность вздутия цен на этот важный продукта в рыболовстве была бы тогда немыслима. Будь земство в Архангельской губернии, безусловно, оно в первую очередь поставило бы, на ряду с устройством путей сообщения, школ, также и организацию земских складов со всеми жизненно необходимыми предметами рыбнаго промысла. Больше жалоб на нехватку боченков, производство которых но-прежнему остается домашним, кустарным. Делают их те-же рыбаки в свободное от ловитвы зимнее и летнее время. Заготовляются по приблизительному расчету, и часто улов, обильный сверх ожидания, поднимает цену на боченки, обезценивая в то же время самую добычу. Если устроить в каждом поморском селении склады соли с запасом ея на maximum улова,—да плюс к этому запасы боченков,—сельдяной улов был бы вполне обезпечен. Один помор из деревни Чернорецкой мечтал о том, чтобы поставить боченочный завод на средства общества, а при нем также прядильный и сетевязальный, со складом соли и пеньки. Он размечтался даже до того, что построил общественный пароход такой, как «Кази», но только под названием «Чернорецкий». При существующем у поморов и освященном обычаем артельном начале труда подобныя мечты чернорецкаго рыбака не неосуществимы. Конечно придется долго этого ждать, потому что тормазом для всякаго кооперативнаго предприятия будет служить темнота, не  позволяющая ломать старозаветныя традиции, и местные богатеи едва-ли пойдут на встречу подобным мечтам—им не с руки такое дело. Если существуют все-таки подобные указанным здесь двум мечтатели, то нельзя-же не предположить, что и на поморье идет пробуждение. Оба эти помора уроженцы Вологодский губернии. Эти выходцы—в большинстве, остаются на лето на местах и не стесняются заниматься тем, чем коренной помор считает для себя унизительным. Они то скоре всего и дадут толчек к более широкому и всестороннему развитию местных рыбных промыслов.

Второе по значению место в рыболовстве Ковдской волости занимает семужий промысел. Относительно общаго положения и состояния этого промысла пришлось слышать и наблюдать почти то же, что мы уже знаем и о сельдяном. Те же старые порядки, те-же благия начинания—без системы, без начала и конца. Семга для Ковды, Княжей губы и Чернорецкой не имеет уже такого первенствующаго значения, как сельдь. Все же, по ценности добычи, она стоит на втором месте, потому что вся целиком идет в продажу. Главную массу добычи дают семужьи тони, расположенныя по рекам и берегу моря. В Ковдском обществе около 7 постоянных тоней, в Княжегубском—их больше, в Чернорецком—меньше. Ежегодно в феврале тони сдаются от общества в аренду с торгов. Полученная аренда (от 400 до 700 рублей) вносится на уплату податей и повинностей. Цена аренды не постоянна и колеблется от 20 коп. и до 120—160 рублей за тоню. Зависит это от весенняго, летняго и осенняго уловов семги, предшествовавших торгам. Если, например, тоня, за которую платили 30 рублей, дала хороший улов, то арендная плата за нее соответственно повышается, в расчет на то, что раз хорошо шла семга на данной тоне в истекшем сезон, пойдет так же и в текущем. Обычно, речныя тони прибыльней морских и расцениваются дороже последних. Терский и Кандалакшский берега богаче и тонями, и семгой, чем поморский. На каждой тоне стоит одна или несколько (у Лобанихи, о. Великий) курных избушек, в которыя перебираются с весны арендаторы или рыбаки-работники на все лето со всей семьей. Здесь, по определенным местам хода семги, разставляются семужьи сети, которыя дважды в сутки осматриваются. Пойманную рыбу потрошат и засаливают в больших кадках. Скупщики объезжают на Мурманских пароходах все тони и забирают выловленую семгу. В Архангельск ее свозят, обычно, небольшими париями (по 10—15 пудов), по мере улова. Обычно, и тони, и избушки ловцов расположены вдоль по берегу моря, в приглубых местах, у проливов или губ, на ходе семги, из моря, вдоль берегов, в реки. На этих ходах рыбы и ставятся «завесы»— ставныя сети из тонкой бечевы. Ячейка у нея, приблизительно, в ладонь шириной, т. е. таких размеров, чтобы уткнувшаяся в сеть семга не могла пройти сквозь ячею. По верхней кромке сети—поплавки, по нижней—грузила. «Завеса» состоит из 4 стенок сети. Одна сеть ставится под прямым углом к берегу и поперек хода семги и течения. К концу первой, направленому в «голомя» или к середине реки, приставляется вторая такая же сеть своей срединой и под прямым углом к первой. К свободным концам второй сети, под прямым же углом к ней и параллельно первой, приставляется по сетке в направлении к берегу, причем свободные концы этих сетей загибаются к первой сети и внутрь. Семга, наткнувшись на первую сеть, идет вдоль нея в море. На пути натыкается на вторую сеть; вдоль этой, ища выхода, подходит к 3 или 4 сети. По одной из последних она доходит до узкаго прохода меж сетями, которым и попадает в так называемый тайник, откуда уже не может выбраться, попадая в его глухой мешок. Ставятся еще «гарвы» (одностенная сеть) поперек морского и речного течения. Семга в этой сети просто застрявает жабрами в ячеях, которыя устраиваются такой величины, чтоб рыба не могла пролезть сквозь них. Обе эти снасти употребляются, главным образом, на морских тонях. На речных тонях и в устьях рек употребляются, кроме этих двух снарядов, еще «поплавень», «поезд», «облетень», «дорожка», и у порогов—«забор»,— целое сооружение, устраиваемое только в некоторых местах. «Поплавень»—сеть в одну стенку; ставится поперек течения, которое и сносит ее вместе с лодкой, удерживающей один конец этой плавной «гарвы», тогда как другой ея конец поддерживается поплавком. Восточнее С. Двины этот «поплавень» уже имеет вид не «гарвы», а невода больших размеров. «Поезд» — то же что «подволочка» на реках бассейна Немана и Западной Двины: мешок из сети, сажени 4—5 длины и ширины, и в высоту—смотря по глубине места лова. Разница та, что «подволочка» тащится вниз по течению на двух шестах, тогда как «поезд» на веревках. К концу матни «поезда» прикреплена бечева, которую все время держит один из ловцев. Эта бечева дает знать рыбаку, когда семга ударится в сеть, влекомую на двух лодках. Ловят и дорожкой— блесной. Оба последние способа ловли применяются всеми желающими в устьях рек. Два года тому назад ковдяне постановили приговором сдавать с торгов и право на ловлю семги в реке Ковде «поездом» и блесной. Но скоро пришлось отменить приговор, и теперь опять желающий может свободно ловить обоими снарядами. На заарендованных же тонях ловит сам арендатор, если он коренной помор—рыбак, как например, на тоне в Лобанихе. Если же он только арендатор, но не рыбак, как на тоне у ковдских порогов, а купец, то для него ловят рыбаки-поморы. Они являются, попросту, его рабочими. На такой тоне уже никогда не получить семги, потому что она не ловца, а хозяйская. Ловят арендаторы, конечно, и неводами по рекам на тонях.—В невода же по морским губам семга попадает случайно.

Раньше главная масса семги но всему побережью Кандалакшской и Онежской губ бралась «заборами». Теперь законами эти заборы постепенно сокращаются. В Ковде—уже 24 года, как забор упразднен. Никаких данных не получено относительно прежних уловов, чтоб можно было сравнить с .настоящими. По словам рыбаков, прежде в Ковде на одном заборе бралось семги больше, чем теперь на всех тонях при ловле «гарвами», «завесами», «поплавнем», «поездом» и блесной. Можно усумниться в этом заявлении, потому что и в былыя времена семгу добывали наряду с заборами в Ковде и по всему побережью всеми указанными снарядами, разве только кроме блесны, которая пошла в ход вместе с появлением пришлаго люда на здешних лесопильнях.

Лов семги здесь начинается около половины мая, со вскрытия рек и до их замерзания. Главный лов и наиболее ценный—осенний. Осенняя семга самая дорогая. Все же цена на эту рыбу, сравнительно с другими породами, настолько высока, что ловят семгу, пока только есть возможность. По Поморскому берегу лов осенней семги длится до ледостава. На противоположном же—части Терскаго и Кандалакшском берегу—он значительно позже кончается: в Умбской и Тетринской волостях в октябре, в Кузоменской—в ноябре, а на р. Варзуге даже в декабре («Вестник Рыбопромышленности» 1910 г. № 9 стр. 364). И в Ковде у порогов лов длится иногда, по словам местных жителей, до декабря. Большая часть семги ценной, красной и берется за этот сезон, т. е. во время ея хода в реки и озера на нерестилища. Цена этой семги зависит всецело от размеров: до 15—18 фунтов штука—расценивается по 20—25 к. за фунт; свыше 18 фунтов идет уже не дешевле 25 к. за 1 фунт, доходя и до 30—35 копеек. Большинство улова состоит из рыбы от 8 до 15—18 фунтов штука. Экземпляры же в 25 и больше фунтов теперь, по словам местных старожилов, стали попадаться значительно реже, чем лет 20 тому назад: приблизительно составляют около 15% улова. Пудовыя-же особи по теперешнему времени считаются относительно редкой и крайне желанной добычей.

Следующая по ценности — весенняя семга, т. е. не успевшая осенью пройти все преграды и скатившаяся на зиму обратно в море, в устья рек. Отсюда весной она опять начинает стремиться к верховьям пресноводных бассейнов. По ценности этот сорт семги немного уступает осенней. Рыбу —от 8 до 15 фунтов весом— можно получить по 20 и по 18 коп. за фунт. Крупнее—редко идет дешевле 25 коп. за фунт. Самая дешевая — это так называемая «меженная» семга, которая ловится в течение всего лета, с половины июня до конца августа. «Меженная» морская ценнее выловленной в реках и озерах, т. к. последняя попадается обычно уже «провоншалой»—в виде «лоха». У морской летней семги мясо светло-красное, с желтоватым отливом, а у лоха—оно бледно-розоваго цвета. «Меженную» морскую можно получать—даже 20 фунтовую и выше— по 23 копейки, а нередко по 20 и 18 к. за фунт. 18 фунтовая и ниже—до 8 фунтов—идет уже по 18 и 12 копеек фунт. Лох редко поднимается выше 4 руб. пуд, не опускаясь в цене ниже 3 рублей. В былые времена, по словам старожилов, лоха совсем не ловили, а если и попадался—выбрасывали. Теперь-же и лох идет в продажу,—не брезгуют поэтому и им.

Относительно улова семги в Ковде, Чернорецкой и Княжей губе опять приходится указать на отсутствие точных сведений и противоречие имеющихся различных данных по этому вопросу. По приведенным уже здесь сведениям волостного правления, средний годовой улов семги для Ковды — за последния 10 лет — равняется 120 пудам (minimum дал 1909 год—100 пудов; maximum в 135 пудов—1908 год; 1901 г. —110 пудов; 1902 г.—115 п.; 1903 г.— 125 пудов). В Чернорецкой, за тот же период и по тем же данным, средний годовой улов определяется 76 пудами (min.— 1911 год—20 пудов только весенний улов; 1904 и 1910 г.г. —по 30 пудов; max.—1906 год—160 пудов; 1901 г.—42 п.; 1902—33 п.; а за 1903 г. сведений нет). Цена на семгу колеблется, но показаниям рыбаков и скупщиков, от 6—8 рублей до 12, редко—14 рублей за пуд; средняя цена 10—11 рублей пуд. По данным, здесь приведенным, средний годовой улов семги в Ковде оценивается 1320 рублей, для Чернорецкой— 836 рублей, а для обеих деревень, значит,—в 2156 рублей. По А. П. Энгельгардту, цифра эта будет значительно выше, т. к. у него («Русский Север») годовой улов этой рыбы для Ковды только показан в 500 пудов. Прибавив к этому те-же 76 пудов д. Чернорецкой, да 100 пудов Княжегубья, получим 676 пудов, или 7436 рублей для всех трех деревень. Такой средней годовой цыфры, по ценности добычи, не дает больше ни одна из местных рыб, кроме сельди. Значение улова этой рыбы (семги) для населения обезценивается тем, что вся прибыль от семужьяго промысла распределяется очень неравномерно, поступая почти целиком в пользу нескольких (3—4) скупщиков. Если-бы тони не сдавались с торгов в аренду, а обслуживались наемными рабочими за известный % из всей суммы, вырученной от улова, то прибыль от тоней получалась-бы обществами, разумеется, большая, чем теперь. В настоящее-же время выручается аренды за тони Ковдскаго общества около 700 рублей. Очевидно, что для населения Ковдской волости семужий промысел является лишь подспорьем, но существеннаго значения в бюджете помора не имеет. Но такая сравнительно ничтожная ценность этого промысла—явление частичное, постоянное только для известных пунктов беломорскаго побережья. Если-же сравнить ценность ежегоднаго улова семги во всем Белом море или даже только в Кандалакшской губе, то окажется, что она (ценность) значительно превзойдет ценность улова всякой другой рыбы и займет первое место в рыбных промыслах Белаго моря.

Возьмем те же данныя, которыми пользовались уже для выяснения положения сельдяного промысла. По Н. Трескину («Северный край Европ. Росс, и его промыслы»), семги в Белом море вылавливается ежегодно, в среднем, около 20.000 пудов. По теперешним ценам это дает около 200.000 рублей, а по прежним—эта рыба давала ежегодно около 60.000 рублей. Сельдь—по тому-же источнику—дает ежегодно населению Беломорскаго побережья: сороцкая—около 27.000 рублей и Кандалакшская—около 120.000 рублей. По Н. А. Голубцову («Рыбные промыслы в Арх. губ.»—«Вестн. Рыбопромышленности» год 1910, № 9), Белое море в 1909 году дало семги около 39029 пудов, или на 374.319 рублей. Сельди, по тому-же источнику, там же и тогда же, выловлено около 58.995 пудов, т. е. на 70.622 рубля. Для Кандалакшской губы (у Голубцова-же) цыфры эти—для того-же года— будут в таком соотношении: семги—13.524 пуда (Поньгамская волость—625 пудов; Керетская—475; Кандалакшская—230; Умбская— около 4.000 и Кузоменская—около 8.194 пудов), или—148.764 рубля; сельди—26.180 пудов, т. е.—около 31.416 рублей. По А. П. Энгельгардту («Русск. Север»), Кандалакшская губа дает ежегодно около 3.600 пудов семги (Поньгама—100; Кереть—300; Ковда—500; Княжегубье—100; Кандалакша—100; Умба—1.500 и Кузомень—1.000 пудов), т. е.—около 39.600 рублей; сельди—115.000 боченков, или около 63.250 рублей.

Из этого сопоставления видно, что ценность добытой сельди— для Белаго моря—в пять раз менее ценности добытой там-же семги. Для. Кандалакшской-же губы ценность последней, т. е. семги, превосходит ценность сельди в четыре раза—это по Голубцову. По Трескину—семга дает 200.000 рублей, а сельдь—147.000 рублей (по теперешним ценам), т. е. на 53.000 первая—более второй. По Энгельгардту, данныя касаются только Кандалакши и дают уже обратное отношение в ценности улова сельди и семги: сельдь—63250 рублей, семга—39.600 рублей. Если принять во внимание, что в 1895 году (год путешествия Энгельгардта) Беломорский улов семги равнялся— по Голубцову- приблизительно 24.000 пудам и стоил около 178.000 рублей; то окажется, что, в общем, и по данным Энгельгардта (1895 г.) ценность вылавливаемой в Белом море семги значительно (в 2 с лишком раза) превышает ценность улова сельди (Кандалакшской губы—115 т. боченков, по 55 к. боченок, и 16 милл. штук сороцкой, под 1 руб. за 1000), которая оценивается, в среднем, приблизительно в 78.250 рублей. Относительно данных Трескина нужно заметить, что если расценивать по ценам 70—80-х г.г., то стоимость семги определится в 60.000 рублей (по 3 р. за пуд) на месте и в 200.000 руб. в окончательной продаже (10 р. пуд—20.000 пудов); сельдь-же — сороцкая свежая—80.000 пуд. по 22 ½ коп. за пуд—стоит около 17.600, копченая—по 95 к. за 1000, 10 милл. штук - 9,500 рублей, т. е. 27.500 рублей + кандалакшская сельдь— 200.000 пудов, по 40 коп. пуд—80.000 рублей—вся сельдь оценится в 107 т. рублей—по прежним ценам. Укажем еще один пример для иллюстрации разнообразия данных о Беломорских промыслах: Таратин говорит, что из одной только Кузомени вывозится осенней семги свыше, чем на 200.000 рублей («Извест. Архангельскаго общества изследователей Русскаго севера» за 1909 год). Трудно судить—за которыми из этих всех сведений нужно признать соответствие с действительностью.

Как и на сельдь, цена на семгу все возрастает. Возрастает и спрос, и улов этой рыбы. Не смотря на жалобы рыбаков о том, что семги все меньше вылавливается, мы увидим, как непрерывно увеличивается добыча ея. У Голубцова приведены данныя об уловах семги с 1875 по 1909 год, с пропуском только одного 1888 года. Из этого перечня видно, что за первое десятилетие—с 1876 по 1885 г.—семги выловлено было около 304.175 пудов; наименьший улов дали 1879 г.—19.227 пуд., и 1882 г.—16.374 пуда. Наибольший —1883—4 г.г.—40.824 и 45.388 пудов; средний годовой—около 30.400 пудов. В 1876 г. пуд семги стоил около 4 руб. 27 копеек. Следующее десятилетие—1886—1895 г.г. дает уже такую картину: всего поймано 317.916 пудов; min.—1886 и 1893 г.г.—27.034, 30.049 пуд.; max.—1890 и 1891 г.г.—41.632, 40.230 пудов; средний—32.000 пудов. Стоимость пуда возрасла за 10 лет на 3 р. 50 к. (в 1886 г. пуд— 7 р. 77 к.). Третье десятилетие—1896—1905 г.г.—406.356 пудов семги; min.—1903—4 г.г.—15.810 и 24.797 пудов; max.—1898—99 г.г.— 65.441 и 60.632 пуда; средний годовой улов—около 40.600 пудов. Пуд в 1896 г. стоил 8 руб. 78 копеек. Наконец в 4-хлетний период с 1906 по 1909 г.г. всего поймано 186.156 пудов; min.— 1909 г.—44.099 пудов; max.—1908 г.—49.030 пудов; средний годовой за этот период—около 46.500 пудов. Цена за пуд в 1906 г. была 10 руб. 66 коп., a b 1908 г., поднялась уже до 11 рублей 63 коп., (там-же стр. 362—3). Из приведенных данных, касающихся всего семужьяго промысла Архангельской губернии, видно при сопоставлении средних цифр количества улова и расценки семги за пуд по 10-летиям, что годовой улов, все возрастая, увеличился почти вдвое за указанный 38-летний период, а цена за пуд поднялась за тот же период почти втрое. Очевидно, что жалобы местных промышленников на уменьшение добычи семги не основательны. Объяснить их можно тем, что теперь, благодаря  срочному пароходству, вся рыба незаметно вывозится, по мере лова, небольшими париями. Благодаря этому же обстоятельству сосредоточивается улов не у одних только местных скупщиков, а расходится по рукам заезжих предпринимателей. Между тем способ пользования общественными тонями остался старый—с торгов, что дает возможность сбивать цену заинтересованным лицам. Перешли бы общества на иной порядок, более рациональный—увеличился бы доход, не стало бы слышно и жалоб. Безусловно необходимо, пока не поздно, упорядочить семужье хозяйство. Мало сократить число заборов по рекам, нужно учредить правильный надзор за пользованием существующими. Пожалуй, правильно оборудованный забор, т. е. с постоянным достаточными и свободным проходом для нерестяной семги, не так уж и вреден: он дает возможность семге благополучно и в достаточном количестве достигать нерестилищ и выметывать икру, вполне обезпечивающую прирост, нужный для поддержания, по крайней мере, на одном уровне количества этой ценной породы. Уж если признать безусловно вредными заборы, то к таким же снастям нужно отнести и «гарвы», которыми часто, где только можно, перегораживается вся река поперек и даже в  несколько  рядов. Опять таки, если обусловить употребление «гарв» определенными правилами, то и оне, как и заборы, потеряют теперешнее свое вредное влияние на размножение семги. Больше вреда приносит засорение тоней и нерестилищ отбросами сплавного леса (коры и щепы). Такия загнившия места совсем уже покидаются семгой. Об  этом говорят многие поморы.

Насколько справедливы подобныя мнения — можно убедиться только непосредственным наблюдением, на что нужно и время, и подходящия условия. О рыбоподъемах никто здесь и не слыхивал. А между тем половина почти семги вылавливается весной и летом по берегам моря и у порогов. Все это—семга, не успевшая одолеть порогов во время осенняго хода в реки. Обезсиленная, она вернулась в море, чтоб весной опять возобновить свои попытки достигнуть нерестилищ. Но тут ей приходится уже осиливать весенний разлив, так что шансов преодолеть препятствия (в виде порогов, заборов и прочих снастей) становится все меньше. Не так и трудно устроить на здешних порогах рыбоподъемы. Устраивают же лесопромышленники обходные каналы (желоба), чтоб сберечь от раздробления в щепы о камни порогов сплавляемый розсыпью лес. Семга, без сомненья, заслуживаете не меньшаго к себе внимания, чем бревна. При настоящих условиях достигают нерестилищ самыя мощныя особи, которыми и поддерживается теперь масса семужьяго населения Белаго моря. Если же сократить препятствия и облегчить семге тягости ея ежегоднаго брачнаго путешествия, то нерестилищ будет в состоянии достигнуть и рыба средней силы. Уже это одно значительно повысит прирост семужьей молоди.

Следующее по значению для населения Ковдской волости место принадлежит тресковым (Gadus morrhua L. G. saida, G. navaga). В Ковдской, Княжей и Чернорецкой губах преобладают в количестве первых два вида; в Онежской, по словам некоторых ковдян и по Голубцову (там же), последний вид. Первую, более светлую, они считают местной «завальной», вторую, более темную— «ходовой», т. е. странствующей, то появляющейся, то исчезающей из губ. Сведений о времени и местах нереста трески собрать не удалось,—говорят, что не видели ея нерестящейся. Впрочем, один заводский служащий разсказывал, что весной была поймана 14 фунтовая треска, полная икры, но поймана была—чуть ли не руками—у самаго берега. Лов трески производится в течение всего лета, с перерывом в средине июля, когда отвлекает от ловли сенокосная страда, длящаяся до начала или средины августа. Ловом, как и сенокосом, занято почти исключительно женское население. Других снастей, кроме уды, почти не употребляют. Блесной, или дорожкой, ловит треску, преимущественно, пришлое население—заводские рабочие и служащие. Даже на этот нехитрый снаряд по губам и проливам Ковдской губы налавливают за ночь до 8 пудов этой рыбы, весом штука от ¼ фунта до 5—6 фунтов. Поморки же промышляют треску почти всегда «поддевом». Снасть эта состоит из: 1) «уды» - крючка довольно крупнаго номера (приблизительно № 17); 2) бечевы—«лесины» сажен 16—20 длины и 2—3 миллиметра диаметром; 3) рогульки, на которую сматывается вся снасть, и 4) наконец, из полфунтоваго грузила, в виде куска свинца, гирьки или просто стараго болта. Свободный конец бечевы снабжен поводком из ремня 1 ½ — 2 вершка длиной и шириной около ½ дюйма. Этот ремешок, сложенный вдвое, в виде петли прикрепляется к лесе наглухо. В изгибе ременной петли—небольшое отверстие, в которое вставляется самая уда—крючок, острием изнутри наружу. Удерживается крючок в отверстии булавовидным, величиной с крупную горошину, утолщением из свинца или олова, напаяннаго на тупой конец крючка (рис. 2). Приспособление это необходимо, потому что «уда» части задевает за крепкия водоросли (Laminaria), в зарослях которых треска, главным образом, и ловится. Если нельзя отцепить задевший крючок, то он проскакивает, при натягивании лесы, в отвepcтиe ремешка или ломается. Петля же остается, и в нее вдевается новый крючок, при чем не тратится время на привязывание. Кроме того, к такой толстой лесе трудно привязать сравнительно тонкий стержень крючка. Четверти на две повыше крючка прикрепляется поводок в 3—4 четверти длиной, а к нему грузило (рис. 3).

Уду наживляют преимущественно, «морским червем» (Arenicola marina L.), реже сифоном моллюска (Муа arenaria) или куском какой-либо рыбы. Летом лов производится с лодки. Едут две или три рыбачки. Одна гребет, потихоньку подвигая лодку, а другая опускает, подергивая, поддев. Если клюнет треска — снасть быстро вытаскивается с пойманной рыбой. Бросают якорь и ловят до прекращения клева в данном месте. Потом опять снимаются с якоря и ищут таким же способом новаго стада трески. Из деревни выезжают ловить по близости—по вечерам и утрам, Лучший клев бывает в полную воду по губам, ближе к берегу. Во время отлива постепенно переходят к устьям губ, а в прилив— с водою же поднимаются к верховьям их. Заводское, пришлое население и служащие ловят, преимущественно, по ночам и вообще—в свободное время. Пойманную рыбу распластывают вдоль спины, отрезая голову. Боле крупную треску солят в боченках, заготовляя впрок, на зиму, Помелче, так называемых «пертуйков»—обычно, распластанных же, провяливают на солнце, вместе с головами, досушивая потом в печах. Под именем «сущо» так заготовленная треска идет в домашнем обиход для навара в уху. «Солонину» же употребляют в вареном, жареном виде, запекают, по-здешнему, в «рыбниках» (род пирога), а то и просто едят с хлебом, сырую, подобно тому, как эстонцы Лифляндскаго побережья оз. Пейпуса пользуются весенней соленой щукой. Пробовали и мы эту поморскую солонину во всех видах: пища вполне удобоприемлемая.

В продажу треска не поступает – почти все добытое потребляется на местах. При обильном улове иногда часть «солонины» идет в Корелу в обмен на картофель и хлеб. Семьи, у которых недобор в солонине, покупают у имеющих избыток ея по 1 рублю 60 копеек за пуд.

Мы ловили треску и удочками, и ставными сетями. Всегда можно было получить при помощи этих снастей количество, вполне достаточное для обеда нашей артели. Хорошая, приспособленная к местным условиям ставная стать, конечно, может дать больший улов, чем поддев. Употребление же последняго объясняется его дешевизной, сравнительно с сетью, и тем, что трески бывает так много, что ее налавливают 2—3 человека за лето и на поддев вполне достаточный для своих нужд запас.

В Ковде считается лучшим местом для лова трески «Канское море» — залив на юго-запад от Оленьяго острова, меж ним и материком. Самое же богатое место по добыче трески в волости — это Бабье море — тоже залив, отделенный от моря островом Великим. По берегам этих заливов, в уютных местах поставлены курныя избушки, служащия приютом для промышляющих здесь все почти лето баб из Чернорецкой и Ковды. В избушках этих оне ночуют, спасаются от непогоды и хранят в течение недели добычу, припасы и свой рыбачий скарб. Наживку, червей (Arenicola marina L.), копают во время отливов на илистых и песчаных берегах особыми трехзубыми вилками" (Рис. 4). Ловят на свежую наживку: если же погода ненастна, дождлива, то на заготовленных еще в прошлое лето сушеных червей, которых перед употреблением размачивают в морской воде. В эти отдаленныя от деревень тресковыя угодья поморки выезжают с вечера воскресенья. Остаются на Бабьем море до вечера субботы, когда обязательно возвращаются домой, увозя с собой все, что успели наловить за неделю.

Лов начинается, как только море очистится ото-льда, т. е. в конце мая, в начале июня. Длится лов до заморозков, как уже упомянуто было, с перерывом в середине июля. Обилие Бабьяго моря треской зависит от того, что оно представляет очень удобное для нагула этой рыбы место: почти сплошь покрыто водорослями, относительно неглубоко, изрезано множеством губ, принимающих в себя ручьи. Хорошо защищенное островом Великим, оно почти всегда спокойно (откуда и название его) и служить нерестилищем для сельди и корюхи (Clupea harengus et Osmerus eperlanus var. Dvinensis). Обилие рыбьих мальков, моллюсков, мелких ракообразных и других безпозвоночных дает хороший корм для трески.

В Бабьем море мы были в глухую пору—началась уже сенокосная страда. Все же застали 9 карбасов на стану у Городецкаго порога (пролив, соединяющей Бабье море с Ругозерской губой). Поморки сетовали на недобор трески: «в это лето берется плохо. Если и дальше так будет ловиться, то солонины придется на семью пудов по 30-ти, а нужно—на худой конец—по 50 заготовить, чтоб хватило на зиму». Ловили и мы у порогов на тонкую шелковую удочку. Бабы удивлялись, что таскаем без перерыва, и полюбопытствовали узнать, на что мы ловим. Показали им свои уды. Но оне их забраковали: «если потаскать такой тонкой удой целый день, все руки попортишь—порежет. Да и не напасешься «уд»— крючков—все на «зелье» оставишь, а его тут гораздо много». На свои «уды» и лесы оне вытаскивают вместе с зельем (Laminaria) чуть ли не пудовые камни.

Всего трески в Ковде и Чернорецкой вылавливается около

/продолжение отсутствует/