Герд А. С.

            Беседа 20 февраля 2005 г. Записал Е.Нинбург, обработала А.Горяшко.

Герд Александр Сергеевич - доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой математической лингвистики филологического факультета СПбГУ. Сын С. В. Герда, доктора биологических наук, профессора, основателя Гридинской биологической станции.

 

            Это был 1945 год, мне было почти 10 лет. Я тогда впервые начал вести дневник, и я нашел такое «Моя поездка в село Гридино в 45 году». Это все написано тогда, в августе 45 года. Это произведение детское, но я действительно все это хорошо помню, потому что такие впечатления детства очень запоминаются. Вот, пожалуйста, называется «Как я жил на Белом море в Гридино». Это было связано с празднованием открытия биостанции. Тогда мой отец взял меня, мою мать и мы все поехали в это Гридино. Вот тут написано: «Мы выехали из Петрозаводска 1 июля 1945 года. Пришли в Университет на кафедру, ждали машину, погрузились на машину и поехали на вокзал…. На вокзале поезда ждать долго не пришлось. Пока разгружались с машины, подошел поезд. Мы сели в поезд и поехали до Кеми. До Кеми ехали одну ночь. На другой день в полдень приехали в Кемь-станцию. Сели опять в поезд и поехали в Кемь-порт. Приехали туда, подождали немного, пришли два мальчика из команды мотобота. «Исследователь» - так назывался наш мотобот…. Потом я опять очень крепко заснул. Утром мы проснулись, попили чаю, и я все время очень хотел бежать на палубу. Меня не пускали, боялись, что я упаду за борт, поскольку бортов на этом «Исследователе» почти не было, они были мне ниже колена. Потом стало видно село Гридино. Мы подошли очень близко к берегу, но все-таки до берега оставалось еще метров 40. Мы неудачно попали в отлив и поэтому не могли ближе подойти прямо к скалам. К мотоботу подъехала лодка, сначала увезли некоторых других, а со второй лодкой увезли нас. На берег мотобот вышли встречать вся деревня, с малых до старых. Сначала мы пошли смотреть село /серые такие беломорские скалы, которые спускаются прямо к морю, это я помню очень хорошо, и были мостки, мы по ним шли/. Было очень холодно, мы закутались и пошли в порт Гридино. С моря дул сильный ветер. /Раньше туда ходило много мотоботов…[1]/

Пошли в каюту порта. Каюта была холодная и было очень неуютно. Стулья и столы не были привинчены к полу, как полагается на морских кораблях. До Гридина села нужно было ехать 12 часов по Белому морю. Но в связи со шквалом капитан не выпускал из порта. /Это, видимо, еще про порт Кемь/. «Исследователь» отчалил от Кемь-порта, проезжал мимо островов /тогда я впервые увидел Соловки, закрытые тогда, надо было держаться в стороне/. Потом в каюте затопили печку, все мы пошли греться и легли спать. Потом стало страшно качать, что в каюте свалился стол, полетели стулья. Ехали с нами две девочки, их все время тошнило и меня один раз тоже стошнило. Кругом были скалы, скалы островов. Мы шли и заходили в некоторые …. Теперь тут видимо какой-то пропуск

            В Гридино мы жили на биологической станции. От самой станции к морю шла скала. Я целыми днями ходил по воде и ловил морских звезд. /Эти звезды у меня до сих пор хранятся. Я их сохранил, и детям, и внукам показывал, что это прямо из Белого моря/, и качался в лодке. Я ловил звезд, сушил их на веранде биостанции. Мы часто уходили на скалы в Гридине и в эту поездку мне прочитали книгу Жюль Верна «80000 лье под водой». Мы нередко ходили на реку Гридино. Несколько раз меня студенты брали за рыбой на рыбпункт /там был большой рыбпункт, я помню/. Но гораздо интереснее было ездить на лодке на рыбпункт по воде за рыбой, чем ходить пешком. Ходили на самую высокую скалу за Биостанцией, оттуда было прекрасно видно море, очень далеко.

            В прилив я качался в лодках, но мама очень побаивалась, что я утону, потому что вода прибывала очень быстро, потому что в прилив лодки относило далеко от берега. Когда мне нужно было выйти на берег, я тянул веревку к себе, и лодка шла к берегу. Лодки в Гридино назывались карбасами. Вечером в Гридино, особенно около моря или воды ужасно кусали комары. Вечером я шел домой, ужинал и ложился спать. Утром вставал, завтракал, бежал опять к морю, залезал в карбас и снова качался на нем.

            Потом наступил день, когда мы все ждали гостей на открытие станции. Это должно было быть открытие биостанции Гридино. Дул сильный ветер, и мотобота все не было и не было. До этого в Гридино приехали ленинградские студенты. Приехала Ася Федоровна, читала лекции. Папа тоже читал лекции вместе с Асей Федоровной первому курсу. Мы ждали гостей, ждали-ждали. Ходили на скалы, много раз смотрели. Море было неспокойное. Наконец нам утром неожиданно постучали. Маруся Русанова закричала: «Мотобот пришел, пришел и стоит на причале». Я быстро оделся и вместе со всеми побежал к воде. Мотобот с гостями стоял посередине бухты далеко от берега. К мотоботу туда и назад ходила лодка и вывозила сонных, укачанных, изможденных гостей. Они приехали усталые, забитые шквалом. Мама повела Абрама Яковлевича Кокина /был такой ботаник в Петрозаводском университете, заведовал каф.ботаники/ и уложила его у нас спать совершенно больного. Но к вечеру надо было провести открытие биостанции. Я очень устал и меня уложили спать. Но все равно я вечером проснулся и побежал на открытие… кухни… пробегая по коридору, где читали лекции… где уже было накрыто и почти все сидели за столами.

Потом началось празднование открытия станции. На этот праздник позвали все село. Присутствовали все деревенские жители на открытии станции. Было очень шумно и даже мне было весело. Я забыл сказать, что нас с мамой один раз возили за рыбой на карбасе совсем в открытое море. /Здесь рассказ о том, как мы ехали, как нас сильно качало, доехали до нашей мережи и стали ее вытаскивать, и было страшно холодно, и в основном вытаскивали рыбу пинагор. Тут очень подробно как мы на карбасе догоняли палку от мережи, а она отплывала все дальше и дальше, мы гнались за ней/. Итак, я увидел, что все гости сели, они уже ели, а в здании школы были для студентов организованы хорошие танцы. Молодые студенты танцевали, некоторые из гостей тоже пошли танцевать. Капитан и моторист так напились, что капитана посадили в лодку и повезли на «Исследователь» лежа. А потом он свалился с лодки в воду, потом его вытаскивали прямо из моря.

Потом их всех заставляли везти на корабль. Нам надо было выехать в 3 часа ночи назад из бухты Гридино. Но моторист и капитан были до того пьяные, что они ничего не могли сделать. /Был такой биолог Прозоров/ Мама дала Прозорову нашатырный спирт, чтобы понюхал моторист. Моторист нюхал-нюхал, но ничего не получалось. /Моториста звали Ванька/. Ванька отворачивался и не хотел нюхать. Наконец он начал отходить. Позвали из села Гридина некоего Гошкова, чтобы он починил мотор. Но сколько он ни делал напряжение, ни дергал всякие ручки, ничего не выходило. Потом позвали завхоза сельсовета Коновалова /Коновалов – такая старая гридинская фамилия/, он тоже дергал, тоже ничего не выходило. И только весь измазался. Наконец Ванька отошел. Он взял, повертел, раз-два, покрутил и мотор заработал. Через несколько минут мы поехали. Мотор застучал тук-тук-тук, и мы уехали. Ехали мы одну ночь. Наутро я выбежал на палубу и до самого Кемь-порта стоял на палубе. Было тихо, прекрасное солнце, тихие волны шли гладко. Мы пристали к тому месту в Кемь-порте, где мы стояли раньше. На поезд мы, конечно, опоздали на полчаса, пошли в портовую гостиницу в Кемь-порте. Там мы жили два дня, а поезда не было еще. Один день мы пошли за ягодами, дошли до первой станции портового поезда, но вернулись с пустыми кружками. Жили мы в этой гостинице очень хорошо. Один раз мы ездили на портовом поезде на вокзал, там мы ждали до 9 часов и в 9 часов вечера… Мы поехали назад в гостиницу. Через два дня пришел поезд. Мы сели в портовый поезд, поехали на вокзал, надо было немножко подождать. Поезд пришел с опозданием, но и в этот поезд мы не смогли сесть, мест не было. Прицепили еще два вагона, специально для нас и части гостей из Кеми. /С нами ехали ряд гостей, в частности Матвей Александрович Тойко, зав.кафедрой химии в Петрозаводске/. Все мы ехали в купейных вагонах хорошо и удобно. В полдень мы приехали в Петрозаводск. Было страшно холодно, лил проливной дождь. Мы поехали домой». Это было написано в 45 году.

           

Это было по живым детским впечатлениям. Судьба моя сложилась так, что потом, в 60 году я возглавил большую коллективную тему 10 ВУЗов РФ, где головной ВУЗ был Университет, «Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей». Сейчас вышли эти 6 томов, это диалектный словарь русских диалектов. И тогда, в начале 70-х я снова побывал в Гридино. Это было уже совсем другое время. Многие может быть не знают, почему с Гридино была активная морская связь в те, 40-е гг. Вся полоса между железной дорогой и берегом моря была занята лагерями. Там есть такая станция Энгозеро и до Гридино можно было дойти 30 км пешком. Я знал только одного человека, кроме себя, который в те годы прошел этот путь пешком, это была такая биолог Зборовская. Она работала в Петрозаводске, в Новгороде, и она на эту станцию однажды пришла пешком. Там так, с документами сторожа лагерей пропускали. Местные жители ходили по этой дороге на станцию Энгозеро, но местных жителей сторожа пропускали, поскольку знали их всех внешне. Поэтому в те годы в Гридино попасть по берегу было нельзя, поэтому ходили по морю, и гораздо лучше, чем сейчас. В 70-е годы, когда у меня работала партия студентов, которые записывали диалекты и фольклор, я их возил - ходил гидросамолет от Кеми и прямо садился в Гридино на воду, это стоило 5 рублей в те времена. Я нанимал половину такого самолета и сажал студентов. Они брали с собой все продукты и летели туда. Когда я там был в это время, спустя 30 лет, на меня, конечно, очень странное впечатление произвел этот визит.

            Здание биостанции было. Это здание большое, длинное, деревянное, оно прямо у самого берега моря стоит, но оно было занято частью сельсоветом, частью какой-то рыббазой. Про биостанцию местное население уже почти ничего не помнило. Вот только из семьи Коноваловых. Я поговорил с местными жителями, спросил, помнят ли они биостанцию. У них какие-то смутные… «Да, из Петрозаводска были какие-то ученые», - так они говорили. Но они, конечно, не общались с ними. Понимаете, моя работа, как филолога, состоит в том, что мы живем и работаем с населением. Вот мои студенты едут в экспедицию, они живут месяц в деревне, в деревенском доме, и поэтому они очень тесно общаются. Биологи, они отрезаны от местного населения. А мы общались тесно, мы записывали тогда в Гридино диалект, там очень оригинальный диалект поморский.

            И еще раз я был в Гридино. Я прошел пешком от Энгозера. Это было довольно тяжело. Уже лагерей почти не было, там расчистили сильно зону вокруг этой дороги. Но по сторонам они еще были. Но у меня уже был опыт прохождения через такие лагеря в Карелии в более ранние годы. Я знал, что какой бы лагерь ни был, с документами через лагеря всегда пускают. Это ужасно противная, комариная, болотистая дорога, частично бревенчатая, как на севере. Обратно я улетал самолетом уже. Природные все впечатления остались такими же. А человеческие… Людей уже, которые бы помнили биостанцию, уже не было.

            Почему она закрылась? Я думаю и я даже так вспоминаю, что в отличие от Бородинской Кончезерской станции, которая от Петрозаводска 50 км, я думаю, что даже в те времена, когда это все финансировалось, это было очень дорого и труднодоступно. Видите, открытие было пышным, Гурьянова приезжала, много гостей было – биологи, ботаники, химики. Видимо, было очень трудно подрежать этот уровень дальше. И финансово и с дорогой, Кемь, Кемь-порт, потом вечно наем этих мотоботов, эти пьяные мотористы. И тогда конечно была проблема охраны того, что есть, уезжали на огромный период. Вы же знаете что такое биостанция, сколько нужно труда, чтобы это сохранить, это персонал, штат. Я очень хорошо помню семейные дискуссии на эту тему о Кончезерской станции, потом мой отец заведовал станцией в Вырице.

            Но надо смотреть в Петрозаводске, наверное, есть решения о закрытии. Кстати, ведь мой отец был проректором университета как раз в этот период, где-то 47-48 годы. И, наверное, есть официальные решения, поэтому я не хочу тут предполагать.


 


[1] курсивом выделены современные комментарии к сочинению 1945 года