Я познакомилась с Юрием Ивановичем Полянским в мае 1945 года будучи студенткой первого курса биологического факультета. Ю.И. был тогда вторым профессором на кафедре беспозвоночных животных, которой заведовал Валентин Алексадрович Догель. Уже тогда, на первом курсе, я определилась с выбором кафедры и активно работала над освоением Большого Практикума. Мое знакомство с Ю.И. произошло не совсем обычно – это случилось на общем экзамене по зоологии беспзвоночных за первый курс. Весна 1945-го года была особенной: только что окончилась Отечественная война, настроение у всех было приподнятое и жизнь, несмотря на все тяжкие последствия войны, налаживалась. Мы, послевоенные студенты, были молоды и смотрели на жизнь по-весеннему и по-юношески очень позитивно, как впрочем, студенты во все времена. Экзаменационая пора, естественно, вносила некоторый элемент напряженности, ну а для меня тот экзамен был особенно важным, потому что я уже работала на кафедре и для меня было делом чести получить «пятерку».

В тот день, две группы нашего курса, которые сдавали экзамен, собрались в аудитории No 143 и ждали начала экзамена. В положенное время, в 9 часов утра, в аудиторию вошли проф. В.А. Догель и с ним незнакомый нам мужчина в военной фоме. В.А. поприветствовал нас и неожиданно объявил, что экзамен будут принимать он и его коллега Юрий Иванович Полянский, мол, прошу любить и жаловать.

   

Ю.И. Полянский (Дальние Зеленцы, 1949) и В.А. Догель

 

Реакция была мгновенной - все студенты отхлынули в сторону Валентина Александровича. Однако он так строго и пристально на нас посмотрел, что часть студенток (а на нашем первом послевоенном курсе были почти одни девочки), поколебавшись, покорно пошла экзаменоваться к «новенькому». В том числе и я. Надо заметить, что Ю.И., недавно демобилизовался из армии, только что приступил к мирной работе в Ленинградском Университете и в Герценовском институте, пребывал в отличном настроении и приветственно нам улыбался. Но вот незадача – первая же отвечавшая ему студентка провалилась, и он вынужден был поставить ей «двойку». Было видно, как его это огорчает – не меньше, чем студентку – и его усы отчаянно топорщились на губой. Я отвечала третьей, и в моем случае все сложилось хорошо. Запомнилось, что один из вопросов был про ракообразных и мой ответ Ю.И. понравился. В конце нашей беседы, Ю.И. почему-то спросил, в какой школе я училась. Ответить было трудно, т.к. за годы войны я, как и многие мои сверстники, будучи в эвакуации, поменяла несколько школ – в Ленинграде, Перми, Сарапуле, Ульяновске, Баку. Только много позже я поняла почему мне был задан этот вопрос: Ю.И. придавал большое значение школьному биологическому образованию и отдавал много времени и сил для того чтобы его улучшить, включая написание учебников для средней школы.

          Собственно, эпизод на экзамене был единственным случаем когда я беседовала с Ю.И. в мои университетские годы, если не считать краткого курса лекций по общей протистологии, который Ю.И. прочел нам, студентам кафедры, в конце второго курса. Впрочем, в те годы, 1945 – 1947, на кафедре его можно было видеть нечасто. Большую часть времени он отдавал Герценовскому институту, где заведывал кафедрой зоологии, а также проректской работе в нашем Университете. Соответственно, в то время Ю.И. даже не руководил ни одним из студентов с нашей кафедры. Однако вместе с Валентином Александровичем у них был «общий» аспирант Глеб Изюмов, работавший над диссертацией о поведении и питании хищной инфузории дидиниум. Однажды Ю.И. попросил Глеба показать свой живой материал, т.е. культуру дидиниума. Таковой не оказалось - вероятно, из-за безолаберности Глеба, но деталей не знаю - и Ю.И. пришел в ярость, т.к. совершенно не терпел пренебрежительного отношения к науке. Напуганный Глеб смалодушничал и свалил всю вину на двух кафедральных студенток второго курса, а именно Дину Овчаренко и меня. Мы с Диной очень дружили и были практически неразлучны, соответственно вместе бывали на кафедре и нас там прозвали «Дино-Заврами». Глеб, видимо, решил, что спрос со студента второго курса невелик и все обойдется, и сказал что мол, «Динозавры» погубили культуру, о которой мы, честно говоря, просто не знали. Тогда Ю.И. резонно обрушил свой гнев на нас: «Г-г-г-гнать этих Динозавров с кафедры в три шеи!!!». Думаю, что это увещеваниями В.А. все было улажено, и мы с Диной продолжали заниматься на кафедре, даже не подозевая об этом скандале, о котором узнали много позже.

          Гораздо ближе с Ю.И. я познакомилась уже в Дальних Зеленцах, на Мурманской Билогической Станции АН. Как и при каких обстятельствах он стал сотрудником МБС, Ю.И. описывает довольно подробно в своей книге воспоминаний «Годы прожитые» (1997). Это были годы гонений прогрессивной современной биологии сталинским режимом, и для Ю.И., которого уволили с обоих постов, это было вынуженное исчезновение из Ленинграда, чем-то вроде ссылки. Но чтобы объяснить как я появилась в Зеленцах, кто такая была Ася Успенская, и как получилось, что мы оказались в одной лаборатории с Ю.И., мне придеться рассказать небольшую предыстрию.

На нашей кафедре Валентином Александровичем был заведен очень полезный для студентов обычай: к марту-апрелю каждого года на столе у профессора лежал список предполагаемых экспедиций на предстоящее лето. Хотя географический спектр экспедиций был довольно широк, все они были на тему паразитологии, которая меня тогда вовсе не привлекала (я увлекалась морфологией кишечнополостных). Помню, что я выбрала Дальний Восток (океан!), но по разным и, как выяснилось позже, небезосновательным соображениям, В.А. был категорически против этой моей поездки - «Нет, туда, голубушка, Вы не поедете» - и взамен предложил Белое море. Профессор убедил меня, что хотя Белое море и не такое богатое в смыле фауны, как Тихий океан, но чтобы ознакомиться с морской литоралью, на первый раз хватит. Кроме того, у меня будет возможность приобщиться к паразитологическим исследованиям, поскольку я поеду в помощниках у Рахили Ефремовны Альбовой, тогдашней аспирантки, собиравшей материал по паразитам беломорских рыб. Я послушалась В.А. и даже не предполагала, что так или иначе, с его легкой руки, вся моя дальнейшая жизнь будет связана с паразитологией и Севером.

     

Ася Успенская (Дальние Зеленцы, 1949) и Рахиль Ефремовна Альбова-Шульман.

 

В этой Беломорской экспедиции, в помощниках у Рахили Ефремовны была также моя однокурсница Ася Успенская, исключительно молчаливая, очень стеснительная и тихая девушка. В результате ее такого специального характера, никто на курсе, включая и меня, Асю толком не знал, но за экспедиционное лето 1947 года мы с ней крепко сдружились. Всю экспедицию мы с Асей провели на Белом море, в селе Гридино, где под руководством Альбовой познавали премудрости паразитологического исследования рыб. Паралельно, в том же Гридино работал Владимир Васильевич Кузнецов с группой студентов гидробиологов. Однажды он обратился к нам с вопросом о каких-то «червячках», которые встречаются при вскрытии литорин, массового вида литоральных молюсков на Белом море. Выяснилось также, что рачки бокоплавы (гамарусы), другой массовый вид литоральных беспозвоночных, тоже заражены «червячками» и даже еще больше. Рахиль Ефремовна предположила, что это могут быть личиночные стадии трематод и предложила нам с Асей заняться их изучением. Так у нас появились, пусть небольшие, но самостоятельные работы, которыми мы занимались в свободное от вскрытия рыб время.

  В результате мы вернулись на кафедру с некоторым набранным материалом и Валентин Александрович предложил нам оформить его в качестве курсовых работ. Изучение личинок трематод так увлекло меня и Асю, что зимой 1947-48 мы обе стали серъезно подумывать о продолжении этих исследований, а значит, о новой экспедиции на Север. И тут нам сильно повезло: в 1948 году, В.В. Кузнецова, с которым мы были уже знакомы по предыдущей экспедиции, назначили директором Мурманской Билогической Станции. Когда мы обратились к нему, он охотно согласился принять нас на Станцию для прохождения преддипломной практики, где мы и собрали довольно обшиный материал для своих дипломов.

Надо сказать, что в то время, после окончания Университета было обязательное распределение, причем, посылали во все концы страны. Мы с Асей мечтали снова попасть на МБС чтобы работать дальше над любимыми темами и даже уже заручились согласием В.В.Кузнецова, что он примет нас на работу. Поскольку я была замужем, на меня обязательное распределение не распространялось, но Асе грозило что-то вроде противомалярийной станции в Средней Азии. Валентину Александровичу стоило больших усилий переубедить комиссию по распределению молодых специалистов, что МБС, куда рвалась Ася – далеко не синекура, а суровая жизнь на крайнем севере. В конце концов, Асе разрешили поехать работать на МБС.

Когда в июне 1949 года мы приехали в Дальние Зеленцы, Ю.И. Полянский уже организовал лабораторию паразитологии, которая была довольно сносно оборудована. Были микроскопы, лупы и все прочее необходимое для изготовления гистологических препаратов – что-то нашлось на Станции, что-то Ю.И. привез из Ленинграда. Поскольку наши с Асей работы были тематичски очень близки работе Юрия Ивановича, нас сразу же зачислили в его лабораторию лаборантами. Лаборатория находилась на втором этаже главного корпуса и состояла из одной довольно просторной комнаты с большим окном, выходившим на бухту Оскара. Наша с Асей работа, как лаборантов Юрия Ивановича, состояла в сборе паразитов Баренцевоморских рыб. Но в промежутках мы занимались своими проектами и продолжали самостоятельно исследовать личинок гельминтов в ракообазных (Ася) и в моллюсках (я).

Г.Чубрик и А.Успенская с подопытными гагачатами. Дальние Зеленцы, 1949 г.

 

Свой материал мы собирали сами на литоралях губ Дальнезеленецкой и Ярнышной, или же, когда дело касалось сублиторальных видов, во время достаточно нерегулярных драгировок. Порядок же получения и обработки материала для Ю.И. был таков. Рыбу для вскрытий ловили препараторы и рабочие Станции примерно раз в две недели. В-основном ловилась треска, пикша, камбала, зубатка, сельдь, бычки и пинагоры. Часть рыбы Ю.И. отбирал на вскрытие в тот же день, а остальную рыбу  оставляли храниться на леднике. Каждый привоз рыбы означал двух-трехдневный аврал. Начиналось с дележки – Ю.И. перебирал рыбу и приговаивал: «Ася, вы возьмите эту рыбку, Гела – эту, ну а я для разнооразия – вот эту». Рыбу надо было осмотреть, замерить, взвесить и вскрыть, последовательно исследовав мышцы, кишечник, печень и все остальные внутрение органы. Особенно много хлопот было с жабрами: чтобы проверить заражение моногинеями приходилось под бинокуляром иголками тщательно перебирать каждую жаберную дугу, что занимало столько же времени, сколько осмотр всей рыбы. К тому же бинокуляр был всего один на троих. Потом надо было собранных паразитов зафиксировать, снабдить этикетками, да еще и внести протокол вскрытия в общий журнал, т.н. большую «амбарную» книгу, заведенную Ю.И. Каждый из нас – а вскрывали мы все вместе, Ю.И., Ася и я, - за день успевал обработать по две, от силы, три рыбы. И если был хороший улов, то таким образом мы работали все три дня.

Гелла Чубрик, Дальние Зеленцы, 1949 г.

В наши обязанности входило также приготовление тотальных препаратов из трематод – для этого мы их фиксировали спиртом, красили квасцовым кармином, дифференцировали и заключали в бальзам после обезвоживания. Препараты сохли и хранились в папках. Папок не хватало, их приходилось клеить самим. Ю.И. как-то раздобыл (тогда все только «добывалось») большие листы картона и мы с Асей по очереди резали и клеили самодельные папки, а Ю.И., видя как мы сражаемся с листами толстого картона, приговаривал «Тут уж н-н-ничего не поделаешь! Надо!» К сожалению, папки были «одноразовые», потому что примерно раз в три месяца Ю.И. отвозил препараты в Ленинград в наших самоклееных папках, которые обратно – увы! - не возращались.

Не смотря на суровые погодные, да и бытовые, условия, жизнь научных работников на Станции была вполне приемлимой. И заслуга в этом принадлежит целиком Владимиру Васильевичу Кузнецову. С его приходом на Станцию все лаборатории – Гидробиологии, Гидрохимии, Ихтиологии, Планктонологии, Паразитологии и Альгологии - стали работать круглогодично, а не только в летний сезон, как это было до 1948 года. Кузнецов расширил и обновил личный состав Станции, начиная с научных работников и кончая техническим персоналом. Сотрудники были обеспечены квартирами или комнатами, жилой дом и сама Станция хорошо отапливались, работала баня, прачечная. Пожалуй, единственной серьезной проблемой было электричество, которое было движковым и часто давало сбои – тогда переходили на керосиновые лампы. Ну и единственный на поселок магазин, конечно, был небогат: крупы, соль, кой-какие консервы, местный хлеб. Единственным блестящим исключением из ассортимента местного магазина были консервы «Чатка» - консервированное мясо камчатского краба, супер-деликатесс произведенный на импорт и угодивший бог знает каким путем в Дальнезеленецкий лабаз. Местный народ деликатес не жаловал, и по-моему, основными их потребителями были мы с Асей. Вообще-то, бытовая часть нашего существования была очень скромна и мы отдавали ей минимум времени.

Очень важным событием для Станции было приобретение своего научного судна. В.В. Кузнецов потратил очень много сил на получение средств, а затем на заказ и постройку судна, которая проходила на Беломорских верфях. Станционный бот был в конце концов построен, назван «Дерюгин» и прибыл на Станцию в 1949 году, уже после нашего приезда. Это было небольшое деревянное судно, с каютой на 6 коек. «Дерюгин» был пригоден для местного траления в губе Дальнезеленецкой, Ярнышной и для ловли рыбы в открытой части моря на траверзе Станции. С этого бота и ставили «ярус» для рыбы, которую привозили нам на вскрытия. Использовали бот также для дальних походов, например, для ежегодных рейсов на Белое море.

Мне нет необходимости подробно описывать работу всей Станции – это прекрасно сделал Ю.И. в своих воспоминаниях (Ю.И. Полянский, Годы прожитые, 1997). Замечу лишь, что за три года тесной совместной работы между нами – Ю.И., Асей и мной – ни разу не было ни только конфликтов, но и даже простого недовольства.  В нашей лаборатории обстановка всегда была ровной, спокойной и исключительно доброжелательной. Помню, как-то раз Ю.И. заметил, что я плохо вижу вдаль и прошу Асю посмотреть в окно, не открыт ли магазин (а мы ходили в него по очереди, т.к. вели с Асей общее хозяйство). Ю.И. посочувствовал, что я плохо вижу и потом все приговаривал: «Вы пропускаете всю красоту окружающего мира!». Однажды, вскрывая зубатку – а в них всегда было много трематод – я нашла в кишечнике целую россыпь мелких червей и выбирала их препаровальной иглой. И вдруг услышала вопрос: «Гела, а что это вы такое делаете?» - за моей спиной стоял Ю.И. Я объяснила. «И вы их видете? Без лупы???» А я действительно прекрасно их различала. «Ну тут вы меня п-п-переиграли!»

Запомнился случай страшной непогоды поздней осенью 1949 года. Ю.И. и я были в лаборатории вдвоем, потому что Ася была в отпуске и как раз была  где-то в дороге на обратном пути. К концу дня ураганный ветер достиг такой силы, что Станция начала вибрировать и стеклянная лабораторная посуда звенела в шкафах. Весь дом гудел, снаружи же творилось что-то невообразимое. Наша лаборатория обычно работала до 9-10 часов вечера. Продолжали мы работать и в этот день до самого вечера, а где-то в одиннадцатом часу Ю.И. засобирался идти к дому. И хотя его дорога домой в обычное время занимала минут 5-7, я стала его отговаривать и предлагала переночевать в лабораторном корпусе, в Асиной комнате, от которой у меня был ключ. Но Ю.И., явно недооценивая ситуацию, заупрямился, надел ватник (мы тогда все носили ватники, выданные Станцией), попрощался и ушел. Наутро следующего дня, едва переступив порог лаборатории, Ю.И. прокричал: «Гела! Вы вчера б-б-были совершенно п-п-правы!» Оказалось, что как только он вышел наружу, у него сорвало шапку, а потом порыв ветра просто повалил его с ног и сдул с дороги. Ю.И. скатился в ложбинку и к своему удивлению обнаружил, что он там не один. Рядом копошились еще две фигуры – наш главный бухгалтер Судаков и ихтиолог Наталья Владимировна Миронова. Они вышли из лабораторного корпуса гораздо раньше, угодили в ту же яму и были в полном отчаянии, не зная как оттуда выбраться. Ю.И. оказался посноровистее и сильнее, и с его помощью они все выкарабкались из ложбинки и преодолели-таки остаток пути до дома.

Связь Станции с «большим миром» была только по морю, и естественно зависела от рейсового парохода. Вначале таковым было небольшое и, вопреки своему названию, тихоходное судно «Ястреб», колесное и еще дореволюционной постройки. Потом появился большой пароход «Юшар», а затем его сменил величественый «Державин», ходивший из Архангельска до Мурманска. Приход парохода, который ходил без твердого расписания и заходил к нам примерно раз в месяц, всегда был событием: это была почта, деньги для зарплаты, возвращались сотрудники из отпусков и командировок, приезжали научные сотрудники и студенты из Москвы, Ленинграда, Казани и других городов. Приезжали в гости и родственники. Юрия Ивановича, например, навещала старшая дочь Марина, наша с Асей ровесница. А летом к нему всегда приезжала жена, Лина Семеновна.

Конечно, наша жизнь в Дальних Зеленцах была тесным образом связана с почтой. Почта находилась в рыбацком поселке и работала исправно. Тут надо отдать должное почтовым служащим, исключительно женщинам, которые не только принимали и выдавали корреспонденцию, деньги и т.д., но также должны были в любое время суток, в любую погоду подходить к рейсовому пароходу на шлюпке, чтобы забрать и передать почту. Уже через час после прихода рейсового, можно было получить письма. Через почту же осуществлялась телефонная связь с ближайшими становищами (небольшими поселениями) и районным центом Териберкой. Писем ждали с нетерпением, а получив, расходились по углам, чтобы почитать. Ю.И. получал всегда сразу целую пачку писем и уходил читать домой. Помню, как читала свои письма из дома Ася, которая была очень привязана к своей семье. Чаще всех ей писала ее мама, Анна Александровна, подробно собщая обо всех семейных делах. И Ася каждый раз расстраивалась, догадываясь, что мама опять писала ночью, буквально засыпая над письмом, о чем можно было догадаться по строчкам, превращавшимся в обрывающиеся вниз линии.

При нашем ежедневном и, я бы сказала, тесном общении, Юрий Иванович всегда был немногословен и, что было характерно для того периода его жизни, никогда не говорил с нами о событиях, приведших его на МБС. Возможость поговорить о наболевшем у Ю.И. была, когда на Станцию приезжали его друзья и единомышленники, такие например, как В.Я. Александров или Д.Н. Насонов. Беседы, очевидным образом, происходили во время длительных прогулок в тундру, так сказать без свидетелей. Тем не менее, как это выяснилось много позже, для «недремлющего ока» эти прогулки не остались незамеченными – кто-то умудрялся «стучать» в «органы» о небезопасных встречах. 

   

В.Я.Александров и Ю.И.Полянский. 1949 г.                Б.П.Ушаков и Д.Н.Насонов. 1949 г.

Конечно, Ю.И. был наш шеф и мы делали работу под его руководством. Но мы, скорее, видели в нем старшего коллегу. Надо сказать, что Ю.И., наблюдая нас с Асей, совершенно не вмешивался в наши научные изыскания. В то же время, видя как мы планируем сбор материала и как описываем сборы, он явно оценивал нашу деятельность положительно. В частности, когда в конце 1949 года в Зоологическом Институте проходила научная конференция по паразитологии, Ю.И. не только добился, чтобы нас командировали в Ленинград (а нам как лаборантам командировок не полагалось), но и убедил нас доложить на конференции свои работы. Помню, мы с Асей страшно робели, но неожиданно наши доклады вызвали интерес. «Слышал, что вы сорвали ап-п-п-лодисменты!» - встретил нас улыбающийся Ю.И. Он также настоятельно рекомендовал, почти настаивал, чтобы мы использовали наши отпуска, во-время которых мы неизбежно возращались в Ленинград, для сдачи экзаменов кандидатского минимума, а потом и для защиты диссертаций. И мы с Асей действительно последовали его советам и сдали все экзамены именно таким образом. В 1952-53 годах я выпала из нашей общей команды на длительный период в связи с рождением сына. Когда я вернулась на Станцию с ребенком, Ю.И. пришел посмотреть на мое чадо и с удовлетворением заметил: «Ну, этот экзамен вы сдали на п-пять с плюсом!», намекая на мои не слишком блестящие экзамены кандидатского минимума.

За три года работы в Дальних Зеленцах, наша группа собрала материал для фундаментального исследования паразитофауны баренцевоморских рыб, которое было опубликовано Юрием Ивановичем как монография в трудах Зологического Института. Я подробно изучила паразитофауну литоральных и сублиторальных моллюсков, а Ася Успенская – ракообразных. В результате, мы обе собрали материал, который лег в основу наших кандидатских диссертаций, а затем и монографий, к полному удовлетворению Юрия Ивановича и Валентина Александровича. В 1952 году, по истечении трехлетнего срока наших трудовых договоров, наш «паразитологический триумвират» распался. И хотя наши пути разошлись, всю жизнь между нами оставались теплые и дружеские отношения. В заключение, когда я вспоминаю свою разнообразную деятельность в науке и преподавании биологии, а также людей с которыми довелось работать, я должна признаться, что те три года моей жизни на Крайнем Севере были самыми светлыми и продуктивными.

 

Отрывок из «Дальнезеленецкого гимна»:

           Когда нужны моллюски до зарезу

          И из креветок нужен паразит,

Тогда хватает бодро Шеф обрезы*,

Златые горы нам сулит.

                    Ах в гавани, Оскара гавани

                    Стоит на рейде наш Дерюгин

                    Словно риф.

                    Сегодня Шеф уходит в плавание

                    Но материала ты не жди.

Когда завалены мы просто материалом,

В обрезах ждут моллюски и рачки,

Тогда грозит нам Шеф большим авралом,

И появляються для вскрытия бычки

                    Ах в гавани, Оскара гавани

                    Стоит на рейде наш Дерюгин

                    Словно риф.

                    Сегодня Шеф уходит в плавание

                    И через час ты рыбку жди.

 

* Обрезами называли деревянные бадейки, сделанные из распиленных бочек, куда собирали материал, пойманный в море.