Наумова Н.М.

Записала и обработала С.Назарова. Размещено на сайте ЛЭМБ www.hydrola.ru

            Наталья Михайловна Наумова, руководитель Лаборатории гидробиологии, руководитель экспедиций, сотрудник СПб ГДТЮ.

История - много и доходчиво, от начала начал и до наших дней

Кружок гидробиологии (в городском Дворце пионеров ныне Санкт-Петербургского городском Дворце творчества юных) ведет историю еще с довоенных времен, поэтому я ее даже не очень хорошо знаю. В Отдел я попала в 1969 году, пройдя через другие коллективы Дворца. И если говорить о Белом море и о том, как я пришла в биологию, то это все произошло через геологию, но это история другая. Надо, наверное, сосредоточится на Лаборатории, связанной с экспедициями на Белое море. У нас существовала аквариумистика, когда я пришла, она была в 130 кабинете. Там работали педагоги до меня, и их было много, и в основном они, конечно, занимались аквариумистикой и пресноводной гидробиологией. А в 1964 году был организован Клуб биологов для старших школьников, и там появились разные формы работы. Тамара Георгиевна Жадина (в то время руководитель клуба) очень хотела, чтобы в Клубе были экспедиции, потому что она считала, что без полевых выездов не может быть полноценной работы. Эта идея, конечно, нашла во мне очень большой отклик, и мы стали готовить первую экспедицию Клуба биологов. Сначала была идея поехать на Куршскую косу, потому что Тамара Георгиевна каждое лето со своим мужем, Владимиром Ивановичем Жадиным, на Куршской косе проводили свой экспедиционный период. Но я была на Белом море в 64 году, и мне очень хотелось поехать на Белое море. Тамара Георгиевна сказала: "Я постараюсь что-нибудь сделать. У нас летом на Куршской косе был Вячеслав Вильгельмович Хлебович, он директор Беломорской станции, вдруг он снизойдет и вас пригласит." Тамара Георгиевна в какое-то время с ним поговорила, он очень любезно откликнулся, сказал: "Да-да, конечно. Почему бы и нет". Он не очень понимал, во что ввязывается, сказав "Да", он не смог отказать Тамаре Георгиевне, видимо, сказался авторитет нашего заведения, и мы поехали в 1969 году на Картеш.

            Это была первая моя экспедиция на Белое море, которая имела потом продолжение, но вот это был самый первый опыт работы с Беломорской биологической станцией. Я так думаю, что сотрудники станции не были в восторге от большого количества юннатов, которые сновали по этой станции. Мы были закреплены за лабораториями. Кто-то отнесся очень доброжелательно, а кому-то это показалось не очень полезным. На следующий год Владислав Вильгельмович принял нас, но уже на Левином наволоке. Нас было уже тогда под 30 человек, большая достаточно компания. Надо сказать, на Левином наволоке это была замечательная пора, потому что в этот момент там была на практике кафедра гистологии с Алексеем Алексеевичем Заварзиным, с его студентами и преподавателями. Для нас это был подарок судьбы, потому что мы были совершенно без всего, а тут такая рядом и моральная, и физическая поддержка. Кроме того, Алексей Алексеевич как человек очень увлеченный и очень симпатизирующий молодежи, он тут же нам организовал и лекции, и показал, что они там делают, и всех нас приобщил к своим работам. Помимо того, что мы занимались тем, о, что нас попросил Хлебович и станция, была еще большая просветительская работа. А потом получилось так, что Вячеслав Вильгельмович пригласил меня работать на станцию, сказав: "Что это ты все с юннатами? Не хочешь ли заняться сама?". И в 71 году я перешла на станцию работать, и там я была достаточно долго, до 78 или 79 года. Но это еще не все. Получается, как-то все по кругу идет в природе.

            На следующий год, когда мы поехали в экспедицию, мы уже знали, что Евгений Александрович ездит на Белое море, и он предложил нам проводить какие-то совместные семинары. И вот эти вот контакты, сложившиеся с 69 года, они как-то так продолжались все время. Потом был некоторый перерыв, и продолжение было уже в 85 году. Я вернулась во дворец в 83, а в 85 мы снова возобновили наши экспедиции. Собственно, они были возобновлены Ниной Яковлевной Машарской. Она в 83 году поехала на Белое море, она спросила меня, что и как, и мы собирались вдвоем. Но так получилось, что у меня родилась дочка, и она поехала одна. В 83-84 Нина Яковлевна ездила на Белое море. С 85 года она стала заведующей отделом, Она съездила в 85 году и сказала: "Знаешь, дорогая, в экспедиции будешь ездить ты, а я тут где-нибудь поблизости". И вот с 85 года мы продолжали ездить уже не на Картеш, а в Кандалакшский заповедник. Начиналась моя эпопея с Лувеньги. В 86 году к нам пришел Дмитрий Шлемович Дворжинский, и в экспедицию мы ездили вместе. А в 87 году мы в первый раз поехали весной. Это была наша первая зимняя экспедиция в Лувеньге. И с этого момента у нас экспедиции были летние и весенние, как у Евгения Александровича. Мы с ним поделили: у него были зимние каникулы, а у нас весенние.

В Лувеньге мы появились, потому что Виталий Витальевич сказал, что лучше не на островах располагаться. Ну, Ряшков был оккупирован Нинбургом. А нам предложили взять кордон в Лувеньге. Там начальствовал Александр Сергеевич Корякин, это была его епархия. Когда мы там появились, мы как-то поделили сферы влияния. Почему я говорю "эпопея". Мы начинали, когда там совершенно все было разрушено. Но заповедник выделил какие-то материалы, и я хорошо помню, как мы строили эту избу. Мы строили нары, мы пристраивали настил для лаборатории. И первый год был такой строительно-обосновательный. Ну, как-то заповедник, видимо, понял, что мы от них не отстанем и, будем приезжать каждый год, и пристроил нам веранду, мы там оборудовали лабораторию. Очень быстро мы привыкли к этому месту и, надо сказать, пока не случилась перестройка, и местные жители не стали очень агрессивно себя вести, мы жили достаточно с одной стороны вольготно, с другой стороны комфортно. Потому что рядом был поселок, но он был все равно в стороне, где можно было купить продукты и, самое главное, помыться в бане, и проходящий автобус позволял нам поехать в Кандалакшу, или съездить в Колвицу, рядом сопки начинались. В общем, какое-то благодатное место. Потом, замечательная лувеньгская литораль, близлежащие острова... Потом, я помню, у нас появился свой флот, когда мы где-то достали ял (имеется ввиду четырехвесельный ял "Нечто"). Картешанское («Картеш») судно приволокло нам ял, мы его отремонтировали…. И, надо сказать, мы как-то так вкладывались в эту Лувеньгу, и считали ее своим домом. На чердаке мы оставляли свое оборудование, закатывали в сарай ял, и понимали, что это кусочек нашей территории. Я помню первую экспедицию, когда мы приехали весной: март, солнечно и лед - полтора метра толщиной, и мы его пешней и этими коловоротами долбали! О-о, замечательно! Вообще, вот эти зимние экспедиции по своему колориту несравнимы с летними. Хотя когда мы впервые приехали в июне, и это было незаходящее солнце, то тоже яркие воспоминания. Потом мы стали как-то позже ездить - в июле-августе.

В Лувеньге рождались наши интересные проекты. Вот я вспоминала, как мы с Андрюлей, это Андрей Пржибора, работали. Он с трех лет у нас энтомолог до мозга костей. Я вот сейчас не могу вспомнить, с чего все началось, но, конечно, он спровоцировал: "Что мы все берем пробы бентоса на литорали, а насекомых совершенно не учитываем?". "Ну, Андрюля, какие тут насекомые, я вообще не вижу", - говорю. "Как? Вот смотрите!" - и мы носом легли на эти камушки, стали смотреть, как при наступающей воде они убегают на приморский луг. Так мы дня три-четыре лежали с ним и смотрели, как они туда-сюда бегают: кто-то остается, кто-то убегает. И тогда родилась идея, я сказала: "Андрюха, если ты сделаешь эту работу, будет гениально! Надо посмотреть вот этих сухопутных насекомышей, которые в отлив находятся на литорали - что они тут делают. Кто-то питается, кто-то прячется, что с ними происходит. Кто-то убегает, кто-то остается под водой". И он тогда действительно сделал очень интересную работу. А поскольку он человек очень увлекающийся и большой трудоголик, то он там дневал и ночевал. И те материалы, которые он собрал, были настолько уникальны, что мы нигде не могли найти ни литературы по этому вопросу. Нам захотелось узнать методы, как вообще это можно изучать. Пытались найти специалистов, но нас сказали, что в нашей стране людей, которые бы этим серьезно занимались, нет. И мне жаль, что Андрей не продолжил эту работу.

            Если говорить о запомнившихся моментах. Когда ЛЭМБ еще был в Кировском районе, мы постоянно проводили вместе семинары. И я помню семинар, когда: Вадим и Андрюля были в 11 классе, они докладывали свои результаты, и задавали друг другу столько вопросов, что я думала конца этому не будет никогда. Смотреть на них было удивительно приятно: какие умные растут дети, что из них получится... Получилось неплохо! А тогда они так яростно отстаивали свою точку зрения. И эта вечная конкуренция их на олимпиаде городской... Забавно было наблюдать.

Объединение произошло, что называется, с горя. У Евгения Александровича так сложились отношения на Кировский станции, что не очень было понятно, как дальше жить и продолжать. А у меня получилось, что тоже было достаточно сложно заниматься лабораторией, потому что меня пригласили работать заместителем директора Дворца по учебно-воспитательной части, и у меня времени на Лабораторию совершенно не хватало. А Дмитрий Шлемович остался один на всю Лабораторию. Самое главное, мы с Евгением Александровичем мы с первых лет много контачили, и когда я готовила первую экспедицию, он мне очень помогал. И когда он в отчаянии сказал: "Вообще не знаю, что будет со мной и с Лабораторией, и с музеем", я тогда сказала "Евгений Александрович, ну что? Надо проситься к нам". Не очень было понятно, как это сделать, потому что было непонятно, что делать с Музеем. А он сказал: "Если вы меня не возьмете с Музеем, то я не пойду совсем". А мы только-только перетащили витрины, так как ушел на капитальный ремонт музей почвоведения на Стрелке, и мы решили сделать музей Ленинградской области, музей природы. Мы расставили витрины, собрали материал, даже уже художник поработала. Но когда встал вопрос, что делать с Лабораторией экологии морского бентоса, я тогда к Владимиру Николаевичу (Киселеву, директору Дворца) пришла и сказала: "Владимир Николаевич, надо поддержать коллег. Мы не можем, я считаю, дать им пропасть". Такой разговор был тяжелый, ведь если не у нас, то где? Никто не возьмет их больше. Столько сделано для детей города, и создана система работы, важная для нашей внешкольной системы образования. Много было "против", я вспоминаю с содроганием это время, препятствий было достаточно много. Надо было сказать, что мы сворачиваем музей природы и ротонду отдаем ЛЭМБу, против чего категорически возражал Владимир Николаевич, он мне много лет не мог этого простить. Мы должны были потесниться в 317-й. Но не было счастья, да несчастье помогло. Дмитрий Шлемович уехал, и наша Лаборатория была передана Алексею Валерьевичу Полоскину и Ирине Анатольевне Коршуновой. И это воссоединение было мягким, так как Алексей Валерьевич сам выпускник Евгения Александровича, Ирина моя и притирка произошла достаточно быстро. Тем более, что Ирина училась с Лешей в школе, собственно, она его и порекомендовала: "Он может с детьми работать нормально, и нам нужны надежные люди и мужчины". И воссоединение прошло достаточно органично. Но, что греха таить, ЛЭМБ быстро занял доминирующие позиции. Это понятно, потому что больше этим некому было бы заниматься, а кроме Ирины Анатольевны от наших никого не осталось.