Хлебович В. В.

            Беседа 26 января 2005 г.

            Хлебович Владислав Вильгельмович – профессор, доктор биологических наук. Директор Беломорской биологической станции ЗИН на мысе Картеш с 1965 по 1978 г.

Самое главное для Картеша, то, чего нет ни на одной биостанции, ни в СССР, ни в России – изотермические комнаты. Представьте такую задачу. Июль, температура до 25-30 градусов. А в Белом море - двуслойность. Верхние метров 20 температура плюсовая, а ниже, как правило, минус 1,5. И вот вы поймали что-то с минус 1,5 и надо понаблюдать долго или поэкспериментировать. Да вы пока принесете, все загнется. Первый год, когда у нас электричества не было, мы в подвалах держали глыбы льда и долго тянули температуру около нуля. Нашли пещеру, выработки, пещеру закрыли войлоком очень плотно, и там опыты были. А потом мы построили лабораторный корпус, там 9 изотермических комнат. Вы входите в комнату, где есть стол, место, чтобы поставить приборы, оптику. Делаете температуру минусовую, плюсовую, любую, и работаете. И сейчас даже и в голову не приходит, что можно по-другому. Пожалуй, если спросить, чем я больше всего горжусь за 15 лет, то этим корпусом. А корпус мы строили таким образом.

Первый год у меня была большая дружба с Николаем Николаевичем Семеновым, нобелевцом. Он был вице-президентом секции химико-технологических наук, куда входило отделение биологии. Началось это году в 67-68-м. Я только принял станцию, приехал в Москву, совершенно ничего не понимая, не зная, с кем контактировать. И зашел в комнату, где были две дамы - референты Семенова. И одна из них, Буяновская, услышав слово «Картеш», вздрогнула. Оказалось, она работала с Кузнецовым до войны в Дальних Зеленцах. После этого меня быстренько повели к Н.Н. Надо было включиться в пятилетку, а пятилетка уже была подписана. А вписать в пятилетку означало финансирование. Н.Н. буркнул: «Рассказывайте». Я начал говорить: «Белое море, двуслойность….». Он: «Ваш личный научный интерес?» – Говорю: «Мой личный научный интерес пока с этой проблемой не связан, потому что я занимаюсь другими делами». Он опять, уже раздраженно: «Личный научный интерес?» – Я стал говорить. – «Нет-нет, вы изобразите на доске». Взял я мел, подошел к доске. – «Нет, минуточку». – Снял трубку, кому-то позвонил, появляется человек пять старцев. – «Продолжайте». – Как мне потом сказали, я делал доклад 35 минут. Он говорит: «Принесите пятилетку». Я думал, что пятилетний план, это условное выражение, вроде «закрома родины». Но принесли огромный метровый альбом от руки заполненный. Он искал, искал, нашел там какую-то лакуну, вписал туда беломорскую станцию, вписал сумму на пятилетку, а дальше было сказано: «Каждый раз, как будете появляться в Москве, приходите прямо ко мне». И иногда я приезжал, звонил, он говорил: «Приходите на то же место». Я выходил на Ленинский проспект, подъезжал ЗИЛ, мы с ним выезжали и ходили по музеям. Семенов меня как-то спросил: «Ну, как там жизнь на Белом море?» – А я говорю: «Вот я уверен, что 5 млн. москвичей живут как-то не так, а мы правильнее живем». Он подумал и сказал: «У вас хутор, которым вы можете управлять и направлять. А у меня гнездо институтов, влияние на которые ничтожно. Завидую». Удивительные люди помогали сохранению Картеша. И сейчас у меня глубочайшая уверенность, что это лучшая биостанция страны. Не знаю, может, каждый кулик свое болото хвалит…

            Финансирование началось сумасшедшее. В проектной организации говорили, что в Союзе две самые интересные строительные площадки. Одна – обсерватория для астронома Амбарацумяна в горах, и вторая – Картеш. Причем, проектировали многоэтажные дома, переходы между домами, на крышах домов вертолетные площадки, телевизионная антенна для передачи-приема, шоссе (тогда еще не было шоссе на Мурманск построено), причалы, аквариальные, все…

Я год возился с этими планами. В кабинете у Семенова висела калька, самое красивое, что было, что он поддерживал…. А потом я вдруг почувствовал, что все это липа. Этого невозможно сделать в реальности того времени. Мы километров на 25 южнее полярного круга, это отстойник. Работают бичи. Все, кто работают немножко почестнее, переезжают на 30 км севернее, в Кандалакшский район, и получают больше. Никто не будет возить стройматериалы. Если начнется строительство дороги, по этой дороге хлынут браконьеры со всех сторон. Если начнется строительство домов, вырубят все леса кругом и все затопчут. Я приехал и честно сказал: «Давайте-ка завязывать». Тогда у меня родилась пословица «Сильной струей кислорода можно пламя сбить». Как раз эта стройка была такой струей кислорода. Было настолько сильное финансирование и такой замечательный вектор доброжелательности, что он вовлек бы в себя, мы бы занимались только строительством, и никакой науки бы не было.

            Но как-то строиться было все-таки надо. Сохранились некоторые предварительные изыскания. Я купил бульдозер, оформили бульдозериста лаборантом, и он один, за один сезон пробил дорогу, по тому маршруту, который планировался. Но мы дорогу поддерживали в таком виде, чтобы по ней могли проехать только наши вездеходы. Но никакой мотоцикл, никакая легковушка. И вот сейчас я приехал на Картеш после 17-летнего перерыва, и все ко мне подходили и говорили, что лучшее, что я сделал, - это не сделал дорогу, а сохранил ее в таком виде. Иначе бы туризм и браконьерство просто смели нас.

Замечательные были команды кораблей. Особенно «Онега». Это маленький удивительный корабль. Корабли такого типа специально были заказаны в Германии Папаниным, который тогда возглавлял Отдел морских экспедиционных работ. Туда входил академический флот большой, который по океанам ходил и наш, маленький. Есть такое правило в академическом флоте. Все суда водоизмещением меньше 300 тонн, это такая мелочь, на которую можно махнуть рукой. Общий отчет создается раз в год. А так они ходят просто по ежедневной разнарядке, по указанию руководителя. А вот если будет хотя бы 305 тонн, то надо уже чуть ли не ежедневно давать сводку в ОМЭР: где мы находимся, какую работу выполняем и обязательно сводку каким-то военным ведомствам, потому что все мы в любой момент может поднять военно-морской флаг и служить родному военно-морскому флоту.

Так вот больше 300 тонн у нас не было, но зато они все могли делать. У нас 3 корабля было. «Месяцев» - красавец, норвежская постройка. Его осадка 6,5 м, - больше, чем у эсминцев военных. И такой парадокс, – чем больше его загружают, тем осадка меньше. Так вот «Онега». Команда обращалась ко мне так: «Планы жесткие есть на завтра?» – Говорю: «Нет, если честно, нет планов, зря придумывать не хочу». – «А что, ежели мы завтра на отлив пойдем и накатаем бревен?» И через сутки «Онега» ведет ковш бревен, который они на отливе собирают, сталкивают в воду и на приливе загоняют в ковш. Приводят лес. Эти же моряки построили наклонную площадку и лебедкой этот лес поднимают на берег. Купили колхозную пилораму за 600 рублей. Анатолий Александрович Балов пилит брус, и мы можем строить.

Но новая стройка, это обязательно нудное утверждение проектов. А вот ремонт…. И вот закупил в селе Керети школу. Эту школу мы перевезли и сожгли на дрова. А дальше получили деньги на ремонт школы. И из свежего бруса, по размерам школы…. А пока строили, мне в голову пришло сделать эти изотермические камеры. Но вот как сделать камеры? В Чупе появился человек по фамилии Лейбович. Он приехал, мы долго шутили, что мы почти однофамильцы: Лейбович и Хлебович. В Чупе он работал у геологов как высококлассный холодильщик. Я ему сказал о своей мечте. Он говорит: «2,5 тысячи наличными - и у вас будут все эти камеры в работе». Где их брать?

Теперь уже прошло много лет и можно это открыть. Начальником отдела кадров ЗИНа была замечательная женщина, Викторина Павловна Шарова, которая войну прошла в СМЕРШе. Страшное слово СМЕРШ, а у нас в институте это была одна из самых мягких и доброжелательных аппаратчиков. Я пришел к ней и рассказываю – такие вот дела. Она говорит: «Если Браславский наберет трудовых книжек, то даже институт не будет знать. Мы по этим книжкам 2-месячную временную работу оформим, и все это сконцентрируем и вам дадим». Мне потом принесли (по-моему, даже директор не знал) штук 8 затрепанных книжек. 70-ти летние, 80-летние, в основном с еврейскими именами и в основном на пенсии, кассиры универсального магазина ДЛТ.…. Тогда это было страшное преступление, за это можно было сесть. Но скоро холодильные камеры заработали. Это примерно 72 год, даже раньше, наверное. И они работают до сих пор. Каждый, кто приезжает, может туда принести животных и вести многодневные исследования при экологической температуре. Моделировать похолодание, потепление…. И дальше так и действовали, ухищрениями.

Выговор я получил за то, что не платил государству за пойманный лес. Надо было его оприходовать и платить государству за то, что мы подобрали то, что так и так сгниет. Такой же выговор в свое время с гордостью носил и Перцов Николай Андреевич, с которым мы очень дружили. Если бы этого человека не было, не было бы станции. Шноль написал о нем правильно, но Шноль - романтик. Он приезжал на лето, на работу…. А у меня были и обиды на Перцова. Например, я специально приезжал на один день, чтобы состыковать науку. Для него в какой-то период сотрудники ценились не как сотрудники научные, а вот: Таня рамщик хороший, вот этот корабль ведет, вот этому я электростанцию доверю…. Тем не менее, он почти никому не доверял. Вот я приехал, он знал, зачем я приехал, и целый день я ждал, а он: «Ой-ой-ой, сейчас на электростанцию побегу, там что-то не так. Ой, надо на «Научном» зайти за угол студентов там встретить…». И так я целый день там провел…. А он реагировал не просто на остроту хозяйственную, а чтобы столкнуть тракториста и сесть вместо него. Все сам. Но дальше был замечательный момент. Или он сам это понял, или это было деликатненько сделано. Но с какого-то момента там появился научный руководитель - Константин Беклемишев. И все эти рамщики, трактористы и все получили научное руководство, и оказалось, что они к тому же и научники неплохие. И появились научные труды, появилась комплексность. И это было не вопреки, а как-то параллельно. А до этого было обеспечение практик, обеспечение приезда большого количества людей, но своя собственная наука…. У них у всех были обязанности хозяйственные. А Перцов избегал разговоров о науке. Просто избегал. Поэтому я последнее время просто приезжал за кирпичами, за тем, за сем…. Но если полный баланс, то перед ним можно преклоняться.… Но вот Игорь Васильевич Бурковский преклонялся, а науку смог сделать только отделившись на свой хутор. Просто потому что иначе ему бы не дали. Он все время должен был бы или за ветряком следить или коров доить….

Что-то я все о строительстве, а не о науке. Семинары работали еженедельно. Когда какой-нибудь интересный человек приезжал, мы обязательно его заставляли раскрыться. Тогда мы узнали, что сам мыс Картеш, это самое древнее обнажение Советского Союза и России. Их возраст 2,8-3,2 миллиарда лет. И картешанские породы (самого мыса Картеш и окрестностей) – полный аналог африканских, где золото добывают. Полный аналог, специалист не может различать. С одной разницей – там золото все время растворялось и концентрировалось, а у нас оно рассеяно. Но количество очень большое: 35-40 грамм в тонне.

Прямо под моими окнами, чуть-чуть правее, году в 67-м, может, чуть раньше, вдруг всплыла атомная подводная лодка. И дальше, каждый год, сначала появлялись корабли технического обеспечения шаровой краской крашенные, ставили огромные бочки швартовочные, как у нас на Неве ставят. А через несколько дней, просыпаясь, мы видели, как на них распялена огромнейшая атомная лодка. Я удивляюсь, почему меня никогда не вербовало ЦРУ. Вообще никто не вербовал: ни с той, ни с другой стороны. И даже когда приезжал родной районный КГБ-эшник, он приходил и говорил: «Дайте слово, что в течение часа не будете никуда выходить. Вы же понимаете, сотрудники-то мои среди ваших тоже есть, мне надо с ними пообщаться». Ну, я час спокойно сидел, и сейчас догадываюсь, с кем он говорил, но не знаю точно.

            И все время лодка опускалась, поднималась, вздыхала, корабли сопровождения отходили, приближались…. Непрерывно шел разговор по мегафону. И когда адмирал Березовский Вадим Леонидович сидел у меня в гостях, он тоже удивился, почему меня никто не вербует. Это самый большой секрет военно-морского флота наверняка был. Картеш - это был необычайно удобный полигон, где судостроительный завод Северодвинска передавал лодку экипажу, обучая их и проверяя узлы и механизмы. Передача судов экипажам – это самая большая тайна. Если бы там просто слушать их переговоры, все было бы ясно. Какие новые секреты отрабатываются, разрабатываются. Некоторые задачи они впервые проверяли. Все время приезжали люди из АН, из Обнинска ядерщики…. У них там, около Архангельска опускаться негде, мели. А здесь глубина 70 метров, ковш. Причем, мне прямо сказали: «Другого места мы не найдем, и все идет к тому, что легкое движение, и вас здесь не будет».

Так однажды, когда Зеленцы должны были закрыть, история была такая: должен был приехать Келдыш, президент АН в Зеленцы. Его там очень долго ждали. Приехал он, как всегда такие чины, на эсминце. А был туман, и эсминец стоял на рейде 2 суток, и все зеленчане были в напряжении, и, в конце-концов, сняли свое напряжение обычным российским способом. И когда туман разошелся и катер с президентом подошел туда, там сидели вдрабадан пьяные аквалангисты, сотрудники, песни пели…. На что президент сказал: «Бульдозером все снести и построить станцию в другом месте!». И я был в составе той комиссии, которая искала другое место. Потом-то он остыл, но пока мы искали. И начали с того, что попали в штаб Северного флота в Североморск. Начальник штаба подвел нас к стене, нажал кнопку, разошлись шторы, показалась огромная карта. Он показал маршруты самолета нашего, который непрерывно в воздухе с водородным оружием на борту, параллельно шла трасса американских самолетов с оружием на борту, показал точку, где они часто встречаются, друг друга приветствуют летчики, а после этого сказал: «Северному флоту противостоит 2/3 НАТО. Не обольщайтесь. То, что мы с вами решим, то и будет. Никаких других мнений быть не может, кроме согласованных».

Две трети НАТО…. Поэтому - легкое движение, и станции бы не было. Но включились разные друзья. Включая адмирала Березовского, с которым мы и сейчас друг друга с днем рождения поздравляем.