Хлебович В.В. Из истории беломорских биостанций. Картеш // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 3, вып. 4 (№ 27). 2003 г. Фрагмент.

Настоящее мгновенно,

будущее временно, прошлое вечно…

В.Я.Александров

ИЗ ИСТОРИИ БЕЛОМОРСКИХ БИОСТАНЦИЙ

Многие описываемые здесь события происходили на глазах или при участии автора, поэтому их оценка – авторская интерпретация. О некоторых мне рассказали из их жизни мои учителя.

            Наука персонифицирована, а ее история тем более.

Картеш

            19 июля 1957 г. взятием первой “декадной станции” начала свою плодотворную деятельность Беломорская биологическая станция Зоологического института РАН. Надо сказать, что формально станция существовала и раньше, но она имела только судно “Профессор Месяцев” и кабинеты в Петрозаводске - станция без морского стационара. Поэтому основателем ББС справедливо считается В.В. Кузнецов, нашедший для нее чрезвычайно удобное для работы и быта и притом очень красивое место на мысе Картеш в губе Чупа Кандалакшского залива. В прошлом директор Мурманской биостанции, Кузнецов провел сравнение биологии одних и тех же видов в Баренцевом и Белом морях, описав специфику “биологического облика” каждого из этих водоемов. С Кузнецова начался гидрологический и планктонный мониторинг губы Чупа еще тогда, когда этот научный термин не был известен.

С Владимиром Васильевичем я познакомился еще в 1950 г., когда проходил практику в Дальних Зеленцах. Нас студентов, в экзотических условиях полярной биостанции всех без исключения романтиков-трудоголиков, поражала чрезвычайная работоспособность директора. Тогда были такие типы людей - чудом выжившие в пекле войны, они, вернувшись к любимому довоенному делу, отдавались работе с удвоенной страстью. Такими были мужчины-учителя в моей школе в маленьком белорусском райцентре. Владимир Владимирович прошел всю войну. Был дважды ранен на Ленинградском фронте. Жадность к действию, стремление к рациональности привели В.В. Кузнецова к большой тактической ошибке - в своей рецензии в Зоологическом журнале на книгу Л.А. Зенкевича “Фауна и биологическая продуктивность моря” он, будучи во многом правым по существу, явно переусердствовал в политической лексике того времени. Вся школа московского академика включилась в преследование подготовленной Кузнецовым диссертации. В отзывах на имя ученого совета Зоологического института москвичами приводилось самое страшное для любого диссертанта обвинение - в фальсификации данных. Специальная комиссия (Г.У. Линдберг, Ю.И. Полянский, Ю.Л. Горощенко) полностью сняла эти обвинения. После блестящей защиты с единогласным голосованием в ЗИНе потребовалась перезащита в ВАКе, и она тоже завершилась единогласным голосованием.

            Главным упреком оппонентов диссертанту было то, что он выражал результаты данных своих измерений в единицах на тысячу (вместо привычных единиц на сотню, т.е. процентов) и при этом в некоторых случаях число измеренных особей было меньше тысячи. В дискуссии в Москве в Институте океанологии РАН я, тогда свежеиспеченный м.н.с., сказал, что в этом случае достоверность результатов Кузнецова много выше, чем при измерениях биомассы бентоса Баренцева моря по одному дночерпателю (рабочей площадью в четверть квадратного метра) на поверхность дна в квадратную милю - а именно так работали тогда московские бентологи-оппоненты.

            Будучи тяжело больным, за несколько месяцев до своей кончины (6 июля 1961 года) В.В.Кузнецов рекомендовал меня на должность директора ББС. Произошедшее дальше дает представление об эпохе. Оказывается, я, тем самым становился кандидатом в “номенклатуру” Карельского обкома, и для собеседования меня вызывали в Петрозаводск. Учитывая мою молодость и, очевидно, обычную готовность подобных кандидатов в “номенклатуру” делать то, “что нужно”, со мной не особенно церемонились:

- Забудь про всяких своих букашек-таракашек! Стране нужна нефть. А в скважину, когда ее бурят, сбоку протекает вода. А воду лучше всего останавливает мука из сухой водоросли фукуса - он набухает и становится пробкой. Вот и будешь его там у себя на Белом море заготавливать.

В тот же день я уезжал назад, ни секунды, не сомневаясь в правильности своего отказа. И до сих пор считаю, что академическая и университетская науки сами должны знать, в чем они могут быть полезны обществу.

            Недавно я узнал, что написал В.В. Кузнецов директору ЗИН академику Е.Н. Павловскому в ответ на поступившее ему предложение создать новый морской стационар: “Я могу взять на себя руководство организацией и деятельностью Беломорской биологической станции только в том случае, если в задачу этого учреждения не будет входить решение прикладных вопросов рыбной промышленности”. И это писал человек, который сам настойчиво “продвигал” в Минрыбхозе предложение о преимущественной добыче в Белом море рыб с коротким жизненным циклом и именно потому, что это был вывод его диссертации.

            После преждевременной кончины В.В. Кузнецова директорами на Картеше последовательно были М.Н. Русанова и З.Г. Паленичко. С 1965 по конец 1979 г. директором ББС имел честь быть я. На этот раз мне была предоставлена свобода формирования научной тематики при доброжелательном отношении дирекции и ученого совета ЗИН. Для меня и в основном молодого коллектива это было временем внедрения экспериментального метода во все традиционные или новые направления работ. Сократились длительные рейсы судов по сбору бентоса - по тому, что обнаружилось в хранилище проб, было понятно, что пока нижний слой собранного сгнивает, берутся по повышенным обязательствам к соответствующим датам новые материалы под предлогом обеспечения потребностей рыбной промышленности. А тут вдруг все это почти прекратилось – корабли стали выходить то за морскими ежами каким-то эмбриологам, то за морскими ангелами ради их каких-то нейронов, то за никому не нужными гребневиками, чтобы наблюдать биение их гребных пластинок. И появилась в республиканской газете заметка заслуженного деятеля рыбной промышленности Ломова “В тихой заводи” - сами понимаете, с руганью и рекомендациями. Дирекция ЗИНа мне приказала: “Покайся!” (Это был год, когда по указанию Смольного изымался учебник генетики М.Е.Лобашова). А я не покаялся и тем горжусь.

            А еще горжусь замечательными работами своих коллег по физиологии и экологии моллюсков, ракообразных и полихет, физиологии эвригалинности, развитию беломорской сельди, жизненным циклам, многолетней динамике планктона и многими другими, получившими широкое признание. Горжусь электрофикацией, телефонизацией и уникальными в стране изотермическими комнатами, без которых на любом море невозможен никакой длительный эксперимент.

            Внимательно и ревниво слежу за происходящим на ББС. Сохранение и развитие перспективных научных направлений, сохранение и разумное использование материальной базы, продуктивные контакты с разными институтами, включая зарубежные, разработки приемов культивирования мидий и сельдей (вот он реальный вклад в практику!) - все это безусловная заслуга  современного коллектива ББС ЗИН и ее директора В.Я. Бергера. Важно заметить, что это происходило вопреки грозным тенденциям 90-х годов, погубивших в стране многие морские стационары.

Решение основной задачи академической биостанции - проведение научных исследований, всегда сопровождалось и дополнялось учебной работой со студентами. На мыс Картеш, на котором расположена ББС ЗИН, в 60-70-е годы привозили группы своих студентов будущий академик О.Г. Кусакин (каф. гидробиологии и ихтиологии ЛГУ), А.К. Дондуа (каф. эмбриологии ЛГУ), В.С. Ипатов (каф. геоботаники ЛГУ), А.А. Заварзин (каф. цитологии и гистологии ЛГУ), М.Н. Русанова (каф.зоологии Петрозаводского университета), В.Л. Вагин (каф. зоологии Казанского университета), С.М. Никитина (каф. зоологии Калининградского университета) и другие. Сотрудники ББС часто выступали в роли руководителей студенческих квалификационных работ, обычно к обоюдной пользе.