Хлебович В.В. Из рукописи, переданной для публикации проф. В.Д.Федоровым.

Корабли

Как хорошо поступают англичане, распространяя из неживого только на корабли "одушевленное" местоимение his. Еще приходится признать, что продолжительность жизни кораблей короче человеческой. Дерево и металл оказываются менее устойчивыми невзгодам, чем человеческая плоть.

Еще до обретения стационара на мысе Картеш существовала Беломорская биологическая станция, имевшая помещения в Петрозаводске. Станция заслуженно называлась Беломорской, потому что на Белом море напряженно работало ее судно "Профессор Месяцев". Изначально судно строилось норвежцами как зверобойная шхуна для промысла в северных морях. Глубокой осадкой, яйцевидным корпусом и высокими, способными нести паруса мачтами оно напоминало знаменитого нансеновского "Фрама". Осадка, вот парадокс, становилась меньше по мере загрузки трюма. Дело в том, что трюм располагался в носовой части, а самое погруженное место было у кормы - чем сильнее загрузишь трюм, тем выше поднимется корма. Двигатель - дизель шведской постройки Юне-Мюнкель. При огромном диаметре поршней - 88 см - каждый их рабочий такт производил отрывистый звук. Характерное редкое бульканье за километры предупреждало о приближении судна.

Корпус "Профессора Месяцева" был из прочнейшего дуба, который не всегда брали сверла по металлу. В начале шестидесятых в туманную погоду в Северной Двине у Архангельска наш корабль столкнулся с огромным шведским лесовозом и своим дубовым носом вспорол его борт. Международный арбитраж установил одинаковую вину капитанов и определил объединить суммы, нужные для восстановления судов, и поделить их пополам. "Профессор Месяцев" не только восстановил свой нос (правда, вместо дуба сосной) но и сдал государству внушительную сумму валютой. Этим команда очень гордилась, что однажды чуть не привело к большой беде.

С началом моей первой навигации в роли директора ББС я отправился на остров Средний, где тогда полнокровно жил и работал лесозавод 10. Тогда еще не был создан отечественный флот лесовозов, и на Средний часто приходили загружаться иностранные суда. Соответственно на лесозаводе был и пограничный пункт, и таможня и морской клуб, и магазин, торгующий водкой "Кристалл". Нужно сказать, кто не знает, что у входа в Керетьскую губу узкий фарватер огибает опасное скалистое мелководье, поэтому входящие-выходящие суда здесь идут малым ходом , описывая дугу.

Сижу в своей каюте, замечаю, что бульканье двигателя стало реже - значит подходим к фарватеру. Внезапно с грохотом по трапу скатывается радист Павел Иванович Величко:

- Владислав Вильгельмович! Мы с Евгением Владимировичем такое учинили, такое учинили - капитана связали!

Оказалось, капитан с матросом Дуровцом, оба, очевидно, под воздействием чего-то химического решили идти на таран выходящего из губы загруженного французского лесовоза. Они хотели, чтобы "Профессор Месяцев" еще раз заработал Родине так нужную ей всегда валюту. Их увольнение на следующий день было первым увольнением в моей деятельности директора ББС.

Удачным корабликом была "Онега". В начале 60-х Отдел морских экспедиционных работ Академии наук (ОМЭР), возглавляемый Иваном Дмитриевичем Папаниным, заказал в ГДР (для забывших - Германская Демократическая Республика) несколько маленьких исследовательских суденышек на основе стального рыболовного бога - СТБ. Трюм был переоборудован под жилье для "научников", на палубе между мачтами располагался вагончик-лаборатория. Двигатель - Буккау-Вольф, 80 л.с. Замечательной особенностью кораблика была возможность переключения двигателя с гребного вала на лебедку. Вооруженная мощным тросом лебедка - позволяла малютке "Онеге" вставать на якорь на самых больших глубинах Белого моря, поднимать самые тяжелые тралы и дночерпатель "Океан", через блоки двигать на берегу огромные грузы.

Капитаном "Онеги" много лет был Эмиль Данилович Стельмах. До 1938 года он бы курсантом-отличником и парторгом курса Высшего Военно-морского училища им. Фрунзе. Грянули процессы над военными, по одному из них проходил и дядя Эмилия, командир из штаба Тихоокеанского флота. От дяди надо было отречься и его во всем заклеймить. Эмиль на это не пошел, за что был исключен из партии и из курсантов. Знакомый юрист сказал: "Не знаю, что в стране происходит, но кажется мне , что тебе не стоит; биться за правду - сам тоже пропадешь. Лучше поезжай куда подальше на север и начинай новую незаметную жизнь." Так Эмиль Данилович оказался сначала в Кандалакше, а потом в Чупе. Плавал на маленьких судах, но быть незаметным просто не мог. Всегда и везде выделялся особым трудолюбием, желанием решать сложные задачи, требующие особой смекалки и большого напряжения. Его знали все в округе и он участвовал во многих событиях.

Он был в отряде лыжников, нашедших в горах Кандалакши разбившийся дирижабль В и на себе вынес одного из спасшихся авиаторов. Во время войны в Чупинской губе прилетевший из Финляндии (до нее здесь менее 40 км) немецкий истребитель сделал несколько заходов и поджег его буксир. Огонь подбирался к стоящим на палубе бочкам с бензином, что грозило взрывом. А палубная команда - сплошь пожилые финки. Одна из них мне рассказывала, как Эмиль Данилович брал на грудь двухсоткилограммовую бочку и одну за другой сбрасывал за борт. Сам же потом удивлялся тому, что в обычном состоянии мог едва оторвать такую бочку от палубы.

Каждый раз, когда "Онега" на выходе из Кандалакшского залива проходила одинокие камни Дристяного баклыша, капитан стопорил машину и давал гулок в память погибшего здесь судна, вывозившего в 1941-м 600 детей из Кандалакши. Капитана предупредили, что здесь поставлены мины, но к началу войны так привыкли к учениям с условными обозначениями, что он пошел прямо на мины...

Когда теперь я изредка попадаю на Картеш, я иногда прокручиваю в голове, что здесь сделано именно благодаря Стельмаху. Мало кто, прожив на Картеше сезон или два, осознает, что устье Кривозерского ручья - это довольно обширное илистое болото. Над этим болотом по замыслу и под руководством Стельмаха на ряжах построен сухой настил. По построенным Эмилием Даниловичем "железным дорогам" поднимались бревна для пилорамы и строений. Удивительное у меня было в эти годы ощущение - уверенности, что твои пожелания не просто поймут, но реализуют самым лучшим образом.

И еще - Э.Д. Стельмах был знатоком природы. Например, приезжает на очень короткое время специалист, которому до зарезу нужны морские ежи, животные в Белом море не очень частые. Как всегда, короткая летучка. А у капитана "Онеги" оказывается есть на примете такое местечко, где морских ежей всегда достать можно. И не только ежей. В разгар лета иногда до пяти раз в день отходила от причала "'Онега", чтобы добыть из глубин какую-нибудь конкретную живность.

До чего удобны именно для биологических станций маленькие подвижные суденышки вроде "Онеги". Она мне напоминала первое мое судно - мотобот "Профессор Дерюгин", который доставил нас первокурсников на Мурманскую биостанцию в Дальние Зеленцы (тогда директором там был В.В.Кузнецов), а потом часто брал нас на ближние драгировки. В последующие годы Мурманский морской биологический институт. выросший на базе биостанции, стал приобретать крупные суда, которые ходили по многим морям, но местные драгировки для них были недоступны. Поэтому, когда ОМЭР решил, что флот Картеша слишком велик (с чем трудно было спорить) и нужно расстаться с одним из судов, я решил сделать подарок родным Дальним Зеленцам и подарить им "Ладогу", кораблик однотипный моей любимице "Онеги".

Тогдашний директор Мурманского морского биологического института мой однокурсник Иван Токин долго размышлял, какой такой ход конем против него замышляется. Представить себе , что за этим не кроется ничего коварного, кроме желания облегчить научные дела, он просто не мог. От подарка отказался, и по прежнему десятилетия океанические корабли ММБИ уходили на просторы далеких морей (с заходами в иностранные порты), но не было возможности оперативно добывать живность для опытов в соседних губах.

У нас же действовало железное правило - не заказывать научных судов водоизмещением выше 300 тонн и мощностью двигателя больше 300 л.с. Дело в том, что суда большего тоннажа и большей мощности становились на особый учет, как военнообязанные. О том, чем они занимаются и где находятся, нужно было ежедневно сообщать в Москву. Любой отход от родного причала должен был сопровождаться особым приказом и именоваться рейсом с соответствующим рейсовым заданием. Попробуй тут раз пять в сутки послать судно на драгировку или за планктоном, или за плавником для хозяйственных дел.

Судном с большими возможностями, но не подпадающим под жестокий регламент ОМЭРа оказался сейнер астраханской постройки РС-300 (цифра 300 соответствует тоннажу и водоизмещению), которому в силу его якобы малых размеров и мощности удалось пробить аполитичное, но дорогое нам имя «Картеш».

История его появления на свет такова. Когда "Профессор Месяцев" одряхлел и ходил только по губе Чупа и к тому же нелегально, не пройдя в силу изношенности корпуса и механизмов морского регистра, стал вопрос о его замене. Молодому директору очень приглянулся польский проект поисково-спасательного катера ПСК-50, созданного для обнаружения и спасения терпящих бедствие в море. Три таких суденышка использовались в качестве плавучих классов Училищем Фрунзе и часто стояли на Неве около памятника Крузенштерна. Я уже представлял стоящего у нашего причала белого красавца, залы которого переоборудованы в просторные лаборатории и аудитории. И не замечал как мрачнеют моряки "Месяцева", которые должны были пересесть на новое судно.

Однажды они пригласили меня в каюту стармеха Евгения Владимировича Никифорова. Накормив тресковой ухой, приступили к обработке:

- А ваш тонкостенный красавец выдержит хотя бы пятибалльный шторм, а он сможет пробиться через льды, чтобы снять с Кемь-Луд школьников? А он станет ли на якорь на большой глубине, протянет ли трал, соберет ли плавник? Ему только гостей возить из Чупы в Чупу, да и только в хорошую погоду.

И достают книжечку с силуэтами и описаниями советских корабликов водоизмещением до 300 тонн. С закладкой на странице с РС-300. Мореходность его такова, что он может перегоняться океанами аж на Дальний Восток, правда только в караване. Возможности переоборудования трюмов под науку и дополнительное жилье. Мощная лебедка со стрелой для самых серьезных орудий лова. Свободное пространство на палубе для разборки материала и всевозможных других работ. Убедили! И вскоре мы уже летели вместе с Э.Е.Кулаковским в Астрахань на закладку будущего "Картеша".

Капитаном "Картеша" стал сын Эмилия Даниловича Ян, который приобрел опыт плавания на РС-300 на Дальнем Востоке, где суда этого типа использовались по прямому назначению - для лова иваси и сайры. Вот уже почти 30 лет как Ян и "Картеш" неразлучны на Белом море.

Новый флагман ББС "Профессор Кузнецов" мне не нравится - внешней красотой при неудобстве палубных работ он ближе ПСК-50, чем труженику "Картешу". А вот последнее приобретение ББС оказался очень удачным, особенно при современной дороговизне горючего. Маленький, маневренный, оборудованный современными навигационными приборами, всегда готовый к самым разнообразным работам он славен своей командой, состоящей всего из двух человек. Это - капитан Павел Иванович Величко, работающий на судах ББС больше 40 лет знаменитый фото-летописец Станции. И Николай Александрович Рыбаков, сын моего первого помощника по хозяйству с 60-х годов. Со школьных времен Коля все время на флоте и все время, за исключением службы в ВМС на Севере, - на ББС. Ну и как не вспомнить череду быстро стареющих от тяжелой работы МРБ (малый рыболовный бот), за штурвалом которых неизменно стоял безотказный, всеми уважаемый труженик Клаус Суннари.

Алиса Карловна

Одним из первых шагов В.В.Кузнецова за короткий срок его директорства на Картеше было создание библиотеки. Поначалу он отобрал в Библиотеке Академии Наук, ненужные ему (БАНу) экземпляры книг. Обычно это были дубликаты. Но были и раритеты. Так, Б АН с радостью расстался с несколькими ящиками, содержащими сотни томов результатов подробнейшей триангуляционной съемки тихоокеанского побережья США. На всех томах красовалась сочная печать с орлом и свастикой - очевидно, этот трофей был взят в недрах центрального фашистского штаба, где он хранился на всякий случай. Для ББС всякий дар был в строку - нужно было набрать минимум томов, чтобы получить единицу библиотекаря.

Моим первым библиотекарем на Картеше была Алиса Карловна. Библиотека поразила меня своим порядком и хирургической чистотой. Чистота распространялась на весь дом и мостки вокруг дома. И даже на туалет - обычный двухочковый сортир, построенный на четырех высоких столбах над литоралью (прилив смывал продукцию); от берега к нему шло нечто вроде подвесного мостика. Так вот, Алиса Карловна еженедельно (или чаще?) мыла туалет с мылом.

Работу свою в библиотеке она очень любила. Особенно ей нравилось делать подборки по научным темам. Нужно сказать, что комплектовалась библиотека прекрасно. Я не помню отказов даже на заявки на иностранную литературу. Конечно, конкурировать с центральной зоологической библиотекой мы и не собирались. Но тематически мы комплектовались шире - нам нужны были книги и по ботанике, и по океанологии, справочная литература по химии, физике и т.д. Многое было нужно в нескольких экземплярах, чтобы обеспечить потребности приезжающих коллег и студентов.

Уютнее места на Картеше не было, особенно в непогоду, когда Алиса Карловна протопит печи. Уверен, что это запомнили нынешние маститые заведующие кафедрами МГУ Вадим Дмитриевич Федоров и Виктор Николаевич Максимов, написавшие в картешанской библиотек общую книгу и первые главы своих будущих диссертаций. Вадим Дмитриевич приучил меня перетряхивать книги - так он извлек из какого-то тома письма Николая Ивановича Вавилова, а я позже — переписку знаменитого создателя и пилота первой батисферы Вильяма Бийба с переводчиком его книги на русский Евгением Рутенбергом (сыном организатора казни попа Гапона).

Недостаток у Алисы Карловны был единственный и проявлялся он регулярно в дни получки или поступления полевых. Дня два библиотека не работала, а из комнаты библиотекаря доносились пьяные крики бичей, звон бьющейся посуды. На третий день доступ к книгам открывался.

Но однажды на такой третий день Алиса Карловна принесла мне заявление об уходе:

- Не хочу быть вам в тягость...

Когда в ожидании рейсового катера "Навага" мы с Алисой Карловной сидели на крыльце библиотеки, я услышал ее историю.

Родилась она в Канаде. Родители, финские эмигранты откликнулись на призыв Советской власти и в начале 30-х приехали в Карелию помогать заготавливать лес. Таких романтиков-энтузиастов было много и поначалу их приняли очень хорошо. Для их детей даже был построен колледж. Но в конце тех же памятных тридцатых родителей расстреляли и девочка попала в детский дом. И до сих пор она не может понять - кто она в этой жизни, где ее родина и какой ее язык родной. И так становится невыносимо.

Многие традиции библиотеки идут до сих пор от Алисы Карловны. А ее следы, каюсь, я давно потерял.

Отто Кинне

В советские годы визиту глав западных государств всегда предшествовал представительный десант деятелей науки и культуры. Правда заранее официально, об этом не объявлялось.. Так вот перед приездом канцлера ФРГ Вилли Брандта гостем Зоологического института был замечательный морской биолог профессор Отто Кине, создатель международного журнала Marine Biology и серии монографий под тем же названием.

С Отто Кинне я познакомился еще в 1966 году в Москве на Международном океанографическом конгрессе. Семен Милейковский организовал тогда неофициальный семинар по вопросам биологии личинок морских организмов. Наша небольшая группа, постоянным членом которой был Кинне, заняв какую-нибудь свободную аудиторию (конгресс проходил в МГУ) и максимально используя доску с мелом, с увлечением обсуждала волнующие вопросы. Помню, как Кинне и Е.П.Турпаева спорили о том, что такое акклимация. Для меня это стало исходным моментом будущих многолетних исследований.

В Зоологическом институте Отто Кинне сделал доклад о работах известной своими достижениями морской биостанции на Гельголанде. Мы узнали, что этот маленький островок, который к тому же постоянно разрушается морем, оказывается в административном отношении самостоятельной землей, имеющей такие же права, как, например, Бавария. Среди слайдов жизни острова и биостанции мелькнул один с изображением флага Гельголанда.

После доклада Кинне выразил желание побывать на Картеше. Разрешение разных инстанций было быстро получено (вспомним о цели десанта немецких ученых), и я выехал на ББС, чтобы подготовиться к приезду уважаемого гостя. Вроде бы сделали все необходимое - кругом чистота и порядок. Но, кажется, что чего-то не хватает. А из Чупы позвонили: "Онега" с гостем уже вышла - значит, часа через полтора гость прибудет. Рассуждаю сам с собой:

Обычно, в таких торжественных случаях вывешивают государственные флаги. Флаг ФРГ - сложный, кажется еще и с орлом, но самое главное, вроде бы еще недружественной страны. Может крепко попасть, ой крепко. Да... А есть еще флаг Гельголанда, такой игрушечной земли. За такой не попадет. Кажется, он из трех горизонтальных полос. А вот, каких цветов и в какой последовательности эти полосы?

Раздумывая, не спеша иду по мосткам. Окликает Юлик Лабас: Чем озабочен? Объясняю. Юлик опускает голову, тоже задумывается и вдруг начинает то ли напевать, то ли декламировать /гимн Гельголанда/.

И становится ясно, что нужно делать. Наши женщины, что-то распоров шьют трехцветный флаг. И когда сошедший на нашу землю гость подходил к столовой, которая тогда была и кают-компанией, и конференц-залом, на флагштоках развевались два флага - флаг Советского Союза и земли Гельголанд. Над дверью в столовую висел свиток из рулона бумаги для самописца, на котором своеобразным почерком Лабаса был начертан полный текст гимна Гельголанда.

Отто Кинне сказал, что не каждый гельголандец знает эти слова и попросил подарить ему свиток. Позже из Германии он писал, что рассказывая в разных аудиториях о своей поездке в нашу страну, он всегда показывал этот рулон бумаги из далекого Белого моря.

Замечательной была наша поездка в Лапутию, резиденцию В.Д.Федорова. После баньки по-черному у кострища пели песни. К месту была частушка:

С неба звездочка упала

Прямо к милому в штаны.

Пусть ему все разорвало б -

Лишь бы не было войны.

Юлик Лабас успевал переводить синхронно...

Отто Кинне посетил все наши лаборатории и переговорил со многими нашими сотрудниками. Забегая на много лет вперед, отмечу, что многие из его в тот раз собеседников, стали потом стипендиатами его имени.

Большую роль сыграл О. Кинне в моей судьбе.

Работая совершенно в одиночку, не принадлежа ни к какой школе, а только много читая и размышляя, я додумался о том, что процессы в градиенте солености происходят на постепенно, а с резким переломом при переходе узкий соленостный диапазон 5-8%о. Это приложимо как к внешней солености, морской воде, так и к внутренней, крови, лимфе, гемолимфе. Имея в виду сходство солевого состава сред организма с морской водой. А наилучшим практическим доказательством последнего можно считать использование во время Второй мировой войны разведенной до 9.5%о морской воды в качестве кровезаменителя медиками блокадного Ленинграда и вооруженных сил Англии. Мои статьи о единстве внутренней и внешней солености и о переломе происходящих в них процессов при переходе через 5-8%о давно были сданы в центральные союзные журналы, где лежали без движения. Встречаюсь с академиком Л.А.Зенкевичем.

-   Лев Александрович, в чем дело?

-   А дело в том, что все это слишком неожиданно. До такого даже сам Кинне не додумался.

На Картеше показываю Кинне свои результаты — графики, схемы.

-   А где про это можно прочитать?

-   Нигде.

-   Почем?

-   Потому что до этого сам Кинне не додумался.

Веселый смех. И предложение:

- Присылайте статьи мне.

Посылаю в Гамбург первую статью. Через две недели получаю ее корректуру - результат тяжелой работы над моим неуклюжим английским текстом редактора Кинне. Подписанную посылаю назад. И еще через две недели выходит статья в журнале Marine Biology. Следом такой же путь проходит и вторая статья. Оппозиция растаяла незаметно и бесшумно, как сахар в стакане чая. Признание пришло как-то до обидного просто, как будто работам и не предшествовали напряженные размышления и эксперименты. Так Отто Кинне пробил мне окно в Европу и дальше - в мир. И не только мне одному.

Во время острых противостояний военных блоков в конце пятидесятых Кинне попытался скрыться в Америке - очень уж в Европе стала знакомо накаляться обстановка. Америка представлялась не только спокойной, но и справедливой. Когда поселялся в небогатой гостинице, на вопрос хозяина - не возражает ли он, если соседом по этажу будет негр, отвечал - конечно же нет. На следующий день обнаружил, что белых на этаже, кроме него нет, а все белые с других этажей с ним не здороваются. Подумалось, что в Германии сейчас расизма нет. И сразу же вернулся домой. И вскоре стал не только крупным ученым, но и ярким организатором науки — создателем институтов, журналов, серийных изданий. Морским биологом номер один.