Калякин М.В. Николаю Андреевичу – 80 лет. 2004 г. По рукописи, присланной автором на юбилейную научную конференцию ББС МГУ в августе 2004 г.

Дорогие организаторы конференции!

Во-первых, догадываюсь, что высылаю свой опус с большим опозданием. Во-вторых, не уверен, что его технически можно переправить на ББС - возможно вы получили его много позже необходимого времени. В-третьих, я не уверен в том, что получившееся нечто подходит для конференции. Поэтому, если мне все-таки удастся переправить это писание на станцию в дни юбилейной конференции, то прошу рассматривать это в качестве открытого письма всем, кому оно может быть интересно. Задержку могу объяснить только тем, что тема слишком близка мне, и изложить нечто более-менее связно, не имея литературного таланта, было очень сложно. Но и промолчать — не хотелось.

С наилучшими пожеланиями,

Михаил Калякин

Николаю Андреевичу — 80 лет

Имяреку, тебе — потому что не станет за труд

из-под камня тебя раздобыть, — от меня, анонима ...

И. Бродский

Работа посвящена Николаю Андреевичу и ББС, но обращена, понятно, не к нему. Я не очень верю в то, что где-то есть субстанция, отождествляющая себя с Н.А., — мне кажется, что всё по-скандинавски проще и жёстче. Я лишь отчасти обращаюсь к тем беломорцам, которые старше меня. Мне приятно напомнить им об обстановке, в которой прошли на ББС их молодые годы. Но главным образом я бы хотел найти хоть несколько читателей среди тех, кто младше меня, а значит фактически не знал Николая Андреевича: в 1987 г. мне было 24 года от роду и 21 — от начала нашего знакомства. Цель работы — потревожить молодое поколение своими рассуждениями о том, что может значить один человек в жизни множества окружающих и попытаться вызвать у них чувство зависти — к нему и к себе. Работа вполне антинаучна: я знаю выводы, к которым хочу прийти в ходе её написания, и значительно хуже представляю себе доказательства и обоснования.

Материалом для настоящего сообщения послужили не только непосредственные наблюдения за Николаем Андреевичем, но и жизнь в ценозе, в котором он выступал в роли директора и был эдификатором и доминантом. Полевые наблюдения выполнены в летние сезоны с 1966 по 1981 гг. (пропущены 1967, 1973 и 1980 гг.), а также зимой на рубеже 1978 и 1979 гг. Были накоплены впечатления о взаимодействиях и взаимоотношениях Н.А. с коллегами и подчинёнными, — постоянными сотрудниками станции, приезжими студентами и преподавателями, местными рабочими и моряками, с любимыми им стройотрядовцами, часто — из 57-й школы (интересно, что её закончил и он, и я), а также с детьми сотрудников и с праздными визитёрами. Визуальные наблюдения чередовались с экспериментальным вмешательством в поведение Николая Андреевича, что на первых порах, да и долго после того приводило объект наблюдения в достаточно специфическое настроение. В последние годы наблюдения иногда сопровождались нашими рабочими контактами, проходившими в более мирной и даже творческой обстановке, памятником чему служит печь, на которой за отсутствием электричества ныне производится готовка еды для столовой ББС. Специфика сбора данных состояла в том, что наблюдателю в период проведения исследований было от трёх до восемнадцати лет, отчего полученные сведения преломлялись особым, недоступным для взрослых исследователей образом. При этом за чистоту полученных впечатлений можно поручиться чем угодно. Другая особенность предлагаемого читателю исследования касается обработки материала: его анализ проводится через 20 лет после завершения сбора данных.

В целом результаты столь многогранны, что должны и, надеюсь, будут описаны в монографическом труде. Туда планируется поместить всё: закаты и мокрые камни, запах свежих опилок и гниловатый аромат фукусов, первым встречающий тебя у пирса Пояконды; тётя Катя с всегдашней шуткой («Мишка, я тебя убью! Ну а не убью, то хотя бы раню...») и Сашка Карпиш, с которым мы ловко срезали с тракторов цветные проводки; пожар на Высоком и поиски Пети Яковлева; приз за самую маленькую рыбку и пыль волейбольной площадки; Серёжка Ильенко и Саша Борисов. Одним из главных результатов стало то, что автор, как и другие «дети ББС», вырос, пропитавшись неповторимой атмосферой биостанции времён её расцвета. Произошло запечатление на хорошее: на оптимальный вариант общения между людьми, занятых интересным для участников и во многом общим делом; на гармоничное вписывание человеческой популяции в природную среду; на интересных людей и их трудоголизм; на спокойную готовность к неброскому героизму различной степени, диктуемому суровой окружающей средой; на романтическое стремление к идеалу; на жизнь в коллективе, и лучше — единомышленников.

Где же в перечисленном нагромождении «рука Перцова»? Что конкретно можно отнести на его счёт? Представляется, что в данном случае мы имеем дело с крупным явлением, поэтому будем держать в уме и конкретные его проявления (личные качества), и воздействие на окружающую среду в целом. И, конечно, это первая попытка автора заняться подобным анализом.

Может быть главное — энергичность без суеты во всех формах деятельности? Биоэнергетики сказали бы — один из самых высоких уровней базального метаболизма, т.е. накопления и растраты энергии, в данном случае — не только моральной, но и физической. Высокую скорость оборота энергии можно назвать и по-другому — высокой скоростью жизни. С ней легко увязать ещё несколько качеств Николая Андреевича, например «величие замысла» по терминологии Иосифа Бродского. Н. А. планировал к осуществлению вещи, которые средний организм полагал возможным достичь или к концу этой жизни, или уже в следующей. Но при его внутренней скорости эти сроки в нашем измерении оказывались очень близкими, едва ли не сиюминутными. Он давал себе труд крайне сильно чего-то хотеть, и, опять же, временная дистанция между желаемым и достигаемым стремительно укорачивалась. С энергетикой связан целый комплекс, который в быту обозначается, как «мне таблеток от жадности и побольше, побольше». Зная ещё несколько человек, которые имели и имеют столь же мощные желания, могу отметить, что именно их неуёмность и помогает им добиваться желаемого. Они просто-таки не могут себе представить, как это — захотеть и не получить. Мотивация оказывается крайне высокой.

Далее: было хорошо видно, что у Николая Андреевича имелись чёткие правила поведения на любой случай беломорской жизни. Очевидно, он сам их выработал (откуда бы им взяться ещё). Что не исключает возможности заимствования ценных элементов поведения в укладе местных жителей. Однако нет сомнения в их активной сортировке, чётком выборе подходящих вариантов, в наличии обильных добавок собственного приготовления, большая часть которых шлифовалась и усовершенствовалась после удачного или неудачного применения на практики. У меня нет сомнений в том, что перечисленные процессы также протекали у Н.А. быстрее обычного.

Однако одной энергетической составляющей для расшифровки феномена Н.А. явно недостаточно. Известно немало товарищей, которые располагали не менее солидным набором моторных возможностей, цепкостью, одержимостью и активным подходом к ясно видимой им цели. Но в качестве цели, на которую они направляют весь этот блестяще отлаженный аппарат, полагается собственные интересы, мало совпадающие с запросами общества. Под обществом я здесь понимаю не газетное звучание термина, а коллектив людей, так или иначе связанных с конкретным индивидуумом. Говорят, у американцев имеется лозунг: «Сначала я, потом моя семья, потом все остальные». Отсюда понятно, что вопрос о цели активной жизнедеятельности приобретает первостепенную важность.

Николай Андреевич тем и ценен для истории не только «директороведения», но и человековедения в широком смысле слова, что тут блестящий арсенал возможностей не только удачно направлялся в сторону удовлетворения его персональных амбиций, но и приносил пользу делу. Последнюю я измеряю в категориях развития науки, а значит — и культуры, но не абстрактно, а в масштабах судеб конкретных людей, оказавшихся на ББС. Можно сказать и по-другому: «делая» ББС, он как раз изо всех сил удовлетворял собственные желания, но, в отличие от вышеозначенных мифических американцев, у него «я», «семья» и «все остальные» помещались на одном, верхнем уровне приоритетности. Так что «всем остальным» существенно повезло.

У меня нет данных для того, чтобы судить об истоках такой истовой нацеленности на служение общему делу. Пафос ли это послереволюционных лет и строительства социализма, удачно совпавшие с необходимостью направить на что-то стоящее недюжинные личные таланты? Или юный Н.А. и масштабы поставленной перед ним задачи совпали с поразительной точностью? Или возможность начать дело с нуля, мало оглядываться на чужие мнения и строить именно то, что хочешь — тот оптимум, который мало где и когда достигается? Так или иначе, Николай Андреевич «хотел хорошего — и успел».

Последний вопрос на выбранном уровне рассмотрения феномена Н.А. касается того, как же отличить «хорошую» цель от «плохой», «ненужной», «бесполезной». У нас уже имеется индивид, щедро наделённый природой, генетикой и воспитанием (включая войну с семнадцатилетнего возраста, начавшуюся для него под Москвой с атаки кавалерийского отряда на немецкие танки). Есть достойная цель — создать биостанцию. Представляли ли те, кто ставил ему эту цель, во что это должно вылиться? И вообще, биостанция — это хорошо или «это просто ...»? Конечно, это не КПЗ и не урановый прииск, это — для науки, т.е. дело, видимо, хорошее. Да и Н.А. не был приглашенным со стороны менеджером, которому всё равно, что строить. Он окончил кафедру зоологии беспозвоночных и имел опыт научной работы как раз на морском берегу Великой Салмы. Получается, что он как будто создавал себе условия для работы, и это его далеко завело. Однако сколько мы знаем научных организаций, которые и раньше, и теперь остаются чем-то бумажным, либо, хотя и вещественным, но невразумительным и мало кому нужным. Горько об этом говорить, но ещё горше на эту тему думать: не имей ББС известного светлого прошлого, она бы сегодня, с мытьём посуды в море и засаженным движком, представляла собой нечто именно из этого разряда «кое-чего». Перцовская ББС была нужна всем, от штатных сотрудников до студентов (т.е. в разной степени научных работников) и от гостей до стройодрядовцев, которые во многом её и строили. О важности ББС, как научной базы, сказано уже достаточно много. Это прекрасная лаборатория в чудесном природном оазисе давала возможность делать очень и очень многое. И, насколько я могу судить, многое по научной части и было сделано.

Но почему же станция так манила к себе тех, кто просто клал кирпичи и пилил доски? Много ли у нас в стране найдётся строителей, которым нравятся их стройки? Напомним — стройки, на которых бы им ничего не платили. А этих за уши не оттащишь, теперь уже не от строительства, а от воспоминаний о нём. Да и сам я счастлив тем, что в своё время был допущен до покраски складского забора, до сооружения пристройки к главному аквариальному корпусу («мой» угол — слева сзади от входных ступенек) и к разгрузкам баржи с кирпичами. С тех пор удалось и покрасить, и поразгружать, но уже без того удовольствия. С чего бы это? Кажется, с того, что Николай Андреевич, царь и Бог того места, в котором мне с пелёнок было хорошо и уютно, полагал это общее дело для себя главной ценностью. И твоё место в этом обществе определялось размером твоего вклада в это самое общее дело. Первое место в иерархии, натурально, занимал директор, вкладывавший в него больше всех, а вот приблизиться к нему, хотя бы ненадолго, было очень почётно. Это была игра в «делай, как я», причём в неё увлечённо играли не столько дети, сколько взрослые. Вспоминая сейчас людей моего детства, я могу довольно точно описать их роли в этой игре. Были там и старичок-профессор, и рубаха-парень, и Нептун с русалками (и не только на время Дня рыбака), и зануды, и пьяницы, и сачки, и крикуны-ругатели. Игра была многообразной, многослойной и порой казалась бесконечной. Сдаётся мне, что она была нужна играющим, может быть в качестве варианта другой, немосковской жизни. Ну а главный режиссёр был чрезвычайно талантлив, если не гениален. И очень похоже на то, что одним из проявлений этого таланта было его отношение к другим играющим. Во-первых, — и это, видимо, крайне важно для настоящего директора даже крупной организации, — он их персонифицировал. Насколько я могу судить, он был знаком с каждым из участников процесса лично, а масштабы станции позволяли ему с разной степенью периодичности пообщаться с каждым из обитателей ББС. С сотрудниками и строителями понятно, а вот интересно было бы провести опрос среди бывших студентов о том, как часто и сколько раз за летнюю практику на станции они контактировали с директором. Может быть окажется, что не у каждого дело доходило до личного общения, однако я уверен, что контакты были обязательно. Не на общественных работах, так при перевозке из Пояконды, не на общем собрании, так при песнопениях, не в бане, так на Дне рыбака. Теперь кажется, что в летние месяцы Н.А. становился абсолютно публичной фигурой и мог появиться в любое время в любой точке станционного пространства. Мы, «дети ББС», это запомнили потому, что нам это было очень неудобно. Конечно, аккуратный статистический подсчёт показал бы, что я сгущаю краски, но мы были твёрдо уверены — стоит залезть по своим детским делам в сенной сарай, на пилораму, на крышу бетономешалки или в подвал аквариалки, как директор окажется тут как тут. В крайнем случае (директор в Москве, в Пояконде или в рейсе) на его месте будет Таурьянин (см. ниже о том, как сотрудники брали на себя часть функций директора). Н.А. «лез» в самую гущу событий, всё крутилось вокруг него, — дети, по-моему, очень хорошо определяют ту фигуру, вокруг которой и царит главная суета. Система Перцова состояла в том, что он был готов всё сделать сам: повести «Научный» и доставить на станцию прибывший первый курс, поселить его в общежитии, выдать одеяла и подушки, приготовить ужин и всех накормить, протопить баню, починить проводку, сложить печь, выйти на драгировку, построить для этого аквариалку, пирс, склад и кузницу, заготовить дров и завершить день баянно-песенным вечером, при чём, по анекдоту, «за роялем» будет «то же самое». Вы не видели, как Николай Андреевич варит щи? Во-первых, некоторые видели, но когда-то, конечно, нашлись люди, которые взяли это на себя. Много чего удалось подрасхватать, появились специалисты по тем и этим видам работ, но в подсознании у них, по-моему, отложилось представление о некоторой зыбкости такого положения. Было ясно, что Н.А. в любой момент готов вернуться к исполнению и этих своих обязанностей, и этих, и тех. Отсюда, между прочим, получалось, что «заменив» директора на каком-то участке, приходилось дальше с честью нести взятые на себя обязательства и выполнять их не хуже, чем это сделал бы Сам. В результате складывалась целая пирамида работников, трудившихся по его образу и подобию в заданном им направлении и ритме. Приходят на память фильмы, в которых при рукопашных схватках тщательно обученные солдаты всегда готовы сменить уставшие первые ряды, пропустив их назад и сомкнув строй с прежней плотностью.

И последний простенький «секрет», который открылся мне в ходе этих размышлений, состоит вот в чём. Вряд ли народ стал бы рваться на ББС, чтобы построиться в очередь за Н.А., если бы его человеческие качества были ниже какого-то определённого уровня. Не верится в то, что нам захочется копировать хорошего работника. А вот хорошего человека — захочется с гораздо большей вероятностью. Что более или менее и происходило. В данном случае интегральная детская оценка «хороший человек» вполне применима, а порой кажется, что отказываться от неё и во взрослой жизни нецелесообразно.

Согласен с вами, дорогие читатели — пока получилось довольно сумбурно. Но если нашлись въедливые критики, обнаружившие нелогичность, путаницу в ходе обсуждения, пропуск важных позиций, то автор достиг своей цели: над феноменом Н.А. и его влияния на окружающих задумались.

Итак, методом концентрации наблюдений и перетряски детских впечатлений удалось вычленить некоторые механизмы, которые помогли Н.А. собрать вокруг себя команду, создавшую вместе с ним неповторимую и незабываемую ББС 1960-х — 1980-х годов. Тем, кто не имел возможности застать эту «прекрасную эпоху», остаётся наблюдать за её отсветом на лицах тогдашних беломорцев, ждать пришествия нового гениального генерального режиссёра или, оторвавшись от отечественной традиции Ильи Муромца, не присаживаться на тёплую печь, а строить вокруг себя свою маленькую ББС. Не обязательно иметь в ней пирс и ветряк, но очень желательно, чтобы в ней всё было по честному, люди не считались бы винтиками, а личный интерес удовлетворялся бы успехами и удачами не только своими, но и соседей и друзей. Ну а для начала хочется предложить приглядеться к жизни Николая Андреевича, ББС и своей собственной и с обсуждавшейся выше стороны.

М.В. Калякин