К истории чернореченской науки

А.И. Азовский, при помощи И.В. Бурковского, О.В. Максимовой, М.А. Сабуровой и И.Г. Поликарпова.

Текст написан в феврале-марте 2021 г. по просьбе А.Горяшко, в ходе сбора материала для книги "Острова блаженных".

А.И. Азовский      И.В. Бурковский     О.В. Максимова       М.А. Сабурова    И.Г. Поликарпов

Азовский Андрей Игоревич (1960 г.р.) - д.б.н., профессор кафедры общей экологии и гидробиологии биологического факультета МГУ. С 1978 г. ежегодно проводит летние полевые исследования на биостанции в Черной Реке.   Бурковский Игорь Васильевич (1942 г.р.) - д.б.н., профессор кафедры гидробиологии МГУ. Основатель базы исследований кафедры гидробиологии Биофака МГУ в деревне Черная Река, где работает каждый летний сезон с 1973 г. по настоящее время.   Максимова Ольга Викторовна (1954 г.р.) - ст. научный сотрудник лаборатории экологии прибрежных донных сообществ Института океанологии им. П.П. Ширшова РАН. С 1996 г. ежегодно работает в Черной Реке.   Сабурова Мария Александровна (1967 г.р.) - к.б.н., associated research scientist, research consultant, Kuwait Institute for Scientific Research (KISR). В Черной Реке практически ежегодно с 1986 г., аспирантка И.В. Бурковского.   Поликарпов Игорь Геннадиевич (1962 г.р.) - к.б.н., associated research scientist, task leader, Kuwait Institute for Scientific Research (KISR). В Черной Реке с 1984 г., аспирант В.Д. Федорова и И.В. Бурковского.

д. Черная река, Лоухский район, Карелия

Игорь Васильевич Бурковский (далее – ИВ), как любая неординарная личность (а он, без сомнения, таков), характер имеет неоднозначный. С одной стороны, в бытовом отношении он, безусловно, тиран и деспот. Жизнь в Черной Реке (имеется в виду наша группа, а не вся деревня) строилась по жестким, им установленным правилам, и слово его было - закон. Подъем, завтрак, обед, полдник и ужин, отход ко сну – по его командам. Все общественно-хозяйственные работы (готовка, продрейсы, строительство и ремонт, огород, заготовка дров, топка бани – в деревне всегда есть дела) были обязательны для всех, не исключая, естественно, и самого ИВ. Отговорки неумением, усталостью и проч. - не принимались. Для того, чтобы отлучиться, следовало получать его разрешение, каковое давалось весьма неохотно, причем это касалось не только длительных маршрутов, но и прогулок, визитов в другие дома, и т.п. Время и формы отдыха, меню на ближайшие дни и расход продуктов определялись им лично (впрочем, готовил тоже преимущественно он, ибо молодежь заметно ему в этом уступала).

Игорь Васильевич Бурковский

Уважительной причиной для ломки расписания была лишь работа. Пробы отбирались в основном на литорали в отлив, каковой, как известно, случается на Белом море дважды в сутки, смещаясь на 50 минут в день. Поэтому работы «в поле» также приходились на разное время. И хорошо было тем, кто мог зафиксировать свой материал и отложить его обработку «на потом». А вот пробы «мелочи» (инфузорий, микроводорослей, жгутиконосцев) надо обсчитывать сразу же – а это 7-8 часов за микроскопом… Поэтому нередко обработка затягивалась до глубокой ночи, а то и до утра. И в полной мере можно отнести к Черной Реке слова, написанные В.Д. Федоровым о Лапутии: «Мы все чертовски много работали. До изнеможения. Мы ставили бесчисленные опыты днем и ночью, в любую погоду, на берегу и в море. Мы спали на нарах, пели песни у костра... Возможно, мы были просто молоды. И этим все объяснялось».

Бурковский И.В., Колобов М.Ю. Сбор проб на литорали. 1970-80-е гг.

При этом в научном отношении была атмосфера свободы. Непременным качеством ученого ИВ полагал способность самостоятельно выбирать тему работы, самому ставить задачи и находить способы их решения. Эту самостоятельность он и воспитывал в учениках с первых студенческих лет, причем основным педагогическим приемом было «кидание щенков в воду». Весь путь от формулировки задачи до написания статьи (курсовой, диплома, диссертации) надо было пройти самостоятельно. Роль руководителя ИВ видел прежде всего в обсуждении возникающих проблем, выявлении в работе слабых мест и недоработок и нещадной их критике. Причем делалось это зачастую в довольно жесткой манере. Свою первую статью я переписывал раз пять – и каждый раз она возвращалась мне исчерканной «от и до». Хорошо помню, как рыдала у печки в моем доме Маша Сабурова (тогда – его аспирантка, ныне – всемирно признанный специалист по микроводорослям, один из ведущих сотрудников Центра научных исследований Кувейта). Привезя в Черную первый вариант своей диссертации, через два дня она получила его от ИВ обратно путем швыряния с крыльца страниц, густо исчерканных цветными карандашами, с резюме: «Это не диссертация, а бред сивой кобылы! Все переписать!». При этом ИВ требовал не просто «изложения фактов», но глубокого их понимания. Читая работу, он мог неожиданно ткнуть пальцем в какую-то цифру и спросить: «И что вот это значит? О чем это говорит? Не знаете? Идите читайте литературу – где библиотека, не забыли?». Далеко не каждый выдерживал такой тренинг, но те, кто прошел «школу Бурковского», как правило, могли успешно продолжить самостоятельное плавание по бурному морю науки.

Может сложиться впечатление, что жизнь «под рукой» ИВ была тяжела и беспросветна. Ничего подобного: жить было сложно, но весело! И задавал этот тон сам шеф – постоянно сыпя шутками, афоризмами и парадоксами, неожиданно придумывая всевозможные «культурные мероприятия»: походы за грибами, рыбалка, спортивные игры, шашлыки на природе… По вечерам все, свободные от работы, усаживались играть. Были сезоны преферанса, покера на игральных костях, «Эрудита»… ИВ отдавался игре, как и всему, чем занимался, с азартом – громко шлепал картами, отчаянно метал кости - и непрерывно комментировал ход игры, отчего остальные периодически сползали на пол от смеха. Вообще один из принципов шефа – «работа должна быть серьезной, а отношение к ней – нет!». Так, например, долгое время группа в Черной Реке считалась отрядом Беломорской экспедиции кафедры. Это давало официальный статус, но требовало оформления немалого числа всяких бумаг. Бумаги оформлялись точно в срок, и под ними неизменно стояла подпись ответственного за технику безопасности – Шерри Игоревны Ризеншнауцер (как нетрудно понять, любимой собаки ИВ). Бумаги за ее подписью принимались администрацией без заминок: «Ну, у вашей Шерри Игоревны всегда все аккуратно! Недаром фамилия немецкая».

И.В.Бурковский, его собака Шерочка и её работа

Компания в Черной Реке была весьма разношерстная. ИВ, будучи изгнан с ББС и купив в 1972 г. пол-дома, начал деятельно сколачивать свою группу. Предпочтение традиционно отдавалось молодежи – чем моложе, тем лучше. Это была принципиальная позиция ИВ: «в двадцать пять человека учить бесполезно – только выучишь, глядь - а он уж и помер» (напомню, что самому патриарху было тогда 30 лет). Поэтому «первые наборы» (1975-1977 гг.) включали школьников старших классов из московских биологических школ (Леша Поярков, Леша Никашин, Миша Ведехин, Федя Лашманов, Коля Пшенин, Сергей Алешков, Сергей Хвиюзов). Им эта деятельность засчитывалась как практика. Помимо них, привлекались и студенты начальных курсов, желающие работать по первоначальной теме (беломорский прибрежный микро-, мейо- и макробентос). Ехали с огромным удовольствием, была даже конкуренция за право поехать на Белое море.

Азовский А.И., Синев А.А., Бурковский И.В. 1980-е гг.

Со временем тематика работ расширялась за счет включения объектов прибрежного планктона, макрофитов, рыб и массовых птиц. Так создавалось представление обо всей прибрежной экосистеме данного района. С таким объемом работы невозможно было справиться только собственными силами, и, начиная с 1978 г., привлекались студенты, аспиранты и сотрудники (в частности, с кафедр зоологии беспозвоночных, зоологии позвоночных, ихтиологии, альгологии и микологии, коллеги с ББС МГУ, ИО РАН и др.) или по анализу среды (картографы, океанологи, гидрохимики, гидрологи). В дальнейшем кто-то «отсеивался», кто-то, закончив обучение, менял род занятий, но часть людей продолжала работать по своей тематике и проводить часть полевых сезонов в Черной, уже будучи аспирантами или сотрудниками МГУ либо научных институтов. Некоторые энтузиасты приезжали вместе с ИВ и зимой. За почти 50 лет только в доме ИВ перебывало более 250 человек! А вместе с теми, кто жил в других домах, их число приближается к 400! Среди них есть люди, посетившие Игоря Васильевича всего единожды, случайно, либо просто заехавшие погостить. Кого-то судьба забросила в другие страны и даже на другие континенты. А есть и такие, которые бывают здесь регулярно, приезжают из года в год. Приезжают уже и их ученики, и ученики учеников… В экспедициях формальная иерархия отступает: вместе со студентами так же мокнут под дождем, вязнут в литоральной няше и пилят дрова и доктора наук, и профессора, и даже проректоры МГУ (как, например, ученик ИВ, профессор Ю.А. Мазей). Например, для дипломной работы Миши Чертопруда (ныне – доцент биофака МГУ), требовался большой объем материала – более полутора сотен проб донных организмов. В сборе и обработке этих проб (сезоны 1994-95 гг.), помимо самого дипломника, «по полной программе» участвовали три кандидата наук, включая Н.В. Кучерука (через несколько лет - заведующего лабораторией Института океанологии РАН).

Дом И.В. Бурковского в Черной реке.

Жилище ИВ изначально представляло собой половину старой избы-пятистенки из двух проходных комнат по 14 м. Вторая половина принадлежит старейшей постоянной жительнице деревни Ефросинье Петровне Фофановой – тете Фросе, отношения между ними складывались непросто и остаются переменчивыми. Две маленькие комнатки в доме шефа с трудом вмещали всю разношерстную компанию – с разными темами, темпераментами и суточными ритмами жизни. Кто-то предпочитает работать ночами, кто-то, окончив трудовой день, желает попеть романсы, а кто-то, как сам хозяин – жаворонок и рано ложится спать, чтобы бежать на рассвете за пробами… Для «разведения» обитателей по экологическим нишам пространство структурировалось. На лежанке русской печки, забранной жердями, была оборудована спальня, где с комфортом могли найти отдохновение два человека (иногда даже три, но без комфорта). Была отремонтирована и приведена в обитаемый вид «мансарда» (бывший сенной сарай над дровяником), попасть в нее можно было, балансируя на широкой доске, проложенной на 2-хметровой высоте над сенями. Изначально шеф замыслил «мансарду» как собственный кабинет – там писалась его первая монография; впоследствии ее занимали не помещавшиеся в комнатах. Несмотря на неустанные ремонтные работы, помещение оставалось весьма свето- и водопроницаемым. В один из сезонов «черноморцы» (аспирант ИВ Игорь Поликарпов и его однокашники по Симферопольскому университету Максим и Сергей Гулины)[1] развернули там аквариальную и биохимическую лабораторию. Работали они по ночам, при этом мансарда громко жужжала, булькала и светилась во тьме разноцветными призрачными огнями. При виде этой фантастической картины соседские старушки, позабыв про комсомольскую юность, испуганно крестились…

Все эти архитектурные ухищрения, однако, не решали проблемы: количество биологов разного пола и возраста, желающих поработать в Черной, по-прежнему превышало емкость среды, что отражалось как на производительности труда, так и на душевном равновесии хозяина. Поэтому в 1985 году была арендована пустующая половина дома на другом берегу реки. Филиал был окрещен «Выселками» и заселялся наиболее шумными членами команды. Интересно, что сложившийся уклад жизни на «выселках» самопроизвольно воспроизводил многие архетипические черты исходного: примат науки над всем остальным, жесткая регламентация обязательных для всех «общественных работ» (огород, заготовка дров, готовка, продрейсы, банные дела и пр.). А в 1992 (или в 1993?) г. был приобретен и отремонтирован маленький, много лет пустовавший дом у реки. Его официальной хозяйкой являлась выпускница каф. микробиологии биофака МГУ Н.В. Ленёва; однако Наталья Владимировна разрешила в ее отсутствие жить и работать в нем (так и называемом — Ленёвская изба) всяким студентам, аспирантам и прочим представителям пришлого научного племени, а ИВ за это следит за сохранностью избы и обихаживает её огород, нещадно эксплуатируя при этом бесправных жильцов.

Н.В. Ленёва и Ленёвская изба

На этом процесс расширения жилфонда не остановился. Ученик ИВ, выпускник каф. гидробиологии А.И. Азовский, поняв, что Черная Река вошла в его жизнь «всерьез и надолго», решил обзаводиться собственным жильем. В 1993-94 г. из закупленных на Лоухской лесопилке стройматериалов он с помощью коллег построил небольшой (18 м2) каркасный дом, к которому позже была пристроена «ольгологическая» лаборатория[2]для работы с «мокрым» (живым) материалом. С 1995 г. дом регулярно служит базой уже для его коллег и учеников. Два других выпускника «школы Бурковского», уже упоминавшиеся Маша Сабурова и Игорь Поликарпов, создавшие к тому времени устойчивую ячейку общества, несколько лет снимали для жизни и работы разные помещения (включая крохотную баню Г.Е. Михайловского).  В 2003 г., приложив немало усилий, они оформили и приобрели в собственность дом рядом с «Выселками», пустовавший после смерти хозяйки. А в 2008 г. встал в «научный строй» дом сотрудников Института океанологии РАН – Н.В. Кучерука и О.В. Максимовой (и сами они, и их коллеги по лаборатории регулярно работали в Черной с 1995 года). Сруб дома был сложен за две недели в основном силами трёх человек: Никиты Кучерука, Андрея Азовского и Алексея Удалова. Последние 5 венцов помогали уложить другие гидробиологи - Влад Козловский, Николай Шабалин и Антон Георгиев. Так на «научной карте» Черной Реки появилась еще одна активная точка – Беломорский Океанологический Сельский Стационар (БОСС), где базировались биологи - студенты и сотрудники ИО РАН.

Дом А.И. Азовского.                              Дом Н.В. Кучерука и О.В. Максимовой

К настоящему времени на основе исследований, проведённых на базе в Чёрной Реке, опубликовано пять монографий, почти 200 статей, защищены более 30 дипломных работ, 4 докторские и 17 кандидатских диссертаций. Общая площадь, которую можно покрыть листами печатных трудов, выполненных (полностью или частично) на материале из окрестностей Черной Реки, составляет около 500 кв.м! Здесь было открыто и описано свыше 15 новых для науки видов инфузорий (И.В. Бурковский, А.С. Есаулов), несколько видов других простейших (Ю.А. Мазей, Д.В. Тихоненков), 13 видов рачков-гарпактикоид (Е.С.Чертопруд, Л.А.Гарлицкая), 1 новая для Белого моря и 2 новые для науки экады (формы) фукусовых водорослей (О.В. Максимова, Н.С. Мюге). Накоплен уникальный, поистине бесценный материал, позволяющий судить о развитии природных сообществ в естественных условиях. Окрестности Черной Реки можно рассматривать как своего рода «эталон» арктической прибрежной экосистемы, практически не нарушенной человеческой деятельностью. В мире мало найдется примеров морских экосистем, столь же досконально изученных — и в то же время сохранивших свой первозданный облик.

За всю свою почти полувековую историю чернореченский стационар ни одного дня не имел официального статуса. Это было и есть неформальное сообщество. Как известно любому экологу, в ходе развития (сукцессии) состав любого сообщества меняется, однако оно сохраняет свою целостность за счет потока энергии и многочисленных, порой невидимых глазом связей между его членами. Это в полной мере относится и к сообществу Черной Реки, источником энергии для которого служил Игорь Васильевич Бурковский, передавший свой «импульс движения» многочисленным ученикам и последователям. Научные исследования в Черной Реке ведутся и сейчас, хотя в последние годы их интенсивность уже не столь высока. ИВ – на пенсии, хотя по-прежнему активен и энергичен. Жизненные траектории его учеников разошлись весьма широко – как в географическом, так и в научном отношениях. Кого-то уже нет с нами, кто-то вышел в большие начальники, у других фокус научных интересов сместился от чернореченской литорали в другие области. Однако по-прежнему пакуются по весне рюкзаки, светятся окна в наших домах, звучат в разговорах латинские названия, берутся пробы, выходят статьи на беломорском материале – а значит, жизнь и наука продолжаются.

Помимо группы Бурковского, в Черной Реке периодически возникали и другие «островки науки». Так, с конца 1920-х годов рядом с деревней располагалась лагерная «командировка» УСЛОН, где заключенные занимались ловлей и переработкой рыбы. В 1932 г. на чернореченской командировке вместе с другими «врагами народа» работал известный ученый-ихтиолог проф. В.В. Чернавин, изучавший возможности промысла колюшки. В этом же году он совершил успешный побег и вместе с женой и сыном благополучно добрался лесами до Финляндии[3].

В 1973 году «с подачи» ИВ купил дом в Черной Реке и его приятель, коллега по работе на ББС, Г.Е. Михайловский[4], также не ужившийся с Н.А. Перцовым. В конце 70-х-середине 80-х годов Георгий Евгеньевич со своим сотрудником С.Н. Ловягиным проводил здесь исследования зоопланктона. Регулярные научные дискуссии между ним и ИВ, несомненно, поспособствовали развитию теоретической экологии. Эта научная дружба продолжалась до отъезда Георгия Евгеньевича в США; ей не помешало даже то, что при посильном участии Михайловского сгорела старая баня, эксплуатировавшаяся на паях.

Во второй половине восьмидесятых в деревне работал сотрудник кафедры гидробиологии, ихтиолог М.Э. Лосс. В пристройке к крохотной избушке своего отца, бывшего капитана дальнего плавания Э.П. Лосса, он оборудовал лабораторию для экспериментального изучения поведения рыб. С этим периодом связана примечательная история. Дело было где-то в конце 80-х, поздней осенью. В этот период в деревне часто бывали перебои со светом – на старой линии электропередачи случались обрывы, устранять которые в этой глуши не особенно спешили, «темные времена» могли длиться и неделю, и две…  Экспериментальная установка Михаила работала непрерывно в автономном режиме, датчики движения рыб питались от старого танкового аккумулятора. Однако для обсчета результатов служил калькулятор с питанием от фотоэлемента, свет для которого давала керосиновая лампа в доме (она же, как это принято у керосиновых ламп, служила источником копоти, равномерно оседавшей повсюду, не исключая и физиономии хозяина). Поэтому неуёмный экспериментатор, просмотрев при свете фонарика очередные показания приборов, опрометью бежал в дом, где торопливо заносил их в память калькулятора. А в это время один немецкий профессор-ихтиолог, прочитав работы Михаила, решил во время визита в Москву лично познакомиться с коллегой. Выяснив, что доктор Лосс находится в экспедиции, отважный профессор отправился на север и после многих приключений добрался-таки до Черной Реки. В полной тьме (дело было поздней осенью, под вечер) он постучал в указанную избу. Ему открыл чумазый, заросший бородой, одетый в старый ватник человек, который, не говоря ни слова, кинулся к керосиновой лампе и торопливо склонился над калькулятором… Немецкий профессор провел в деревне несколько дней, постепенно приходя в себя посредством приема терапевтических доз спирта, которым богат каждый уважающий себя российский ихтиолог. При отъезде он произнес замечательные слова. «Знаете, Михаил, – сказал он – Я читал ваших писателей Стругацких. Но до сих пор я полагал, что они пишут фантастику!».

А с 2000 года в Черной Реке действует стационар по отлову и кольцеванию птиц, организованный сотрудником Института проблем экологии и эволюции им. А.Н. Северцова РАН, Ильей Николаевичем Пановым. В работе регулярно участвуют волонтеры-студенты разных ВУЗов, чью работу И.Н. Панов оплачивает в значительной мере за счет собственных средств. Работа эта крайне непроста – в течение нескольких месяцев каждые 1-1,5 часа (с короткими перерывами на ночь) орнитологи обходят десятки ловчих сетей, вынимают попавшихся птиц, измеряют, кольцуют и выпускают. Базируются они частично в доме И.В. Бурковского, а также снимают на лето половину дома у О.В. Виноградова (бывшие «Выселки»).

Илья Панов. Выпуск окольцованного дрозда-белобровика (фото Анастасии Павлицкой).

вернуться на главную