Митрофан Некрасов. «Опыт организации гагачьего хозяйства в неволе»

Из книга Александры Горяшко "Дикая птица и культурный человек. Гага обыкновенная и человек разумный: четырнадцать веков взаимоотношений".Санкт-Петербург, 2020. Стр. 391-399.

...Для Митрофана Ивановича Некрасова пребывание в концлагере парадоксальным образом послужило причиной начать работу по охране гаг на островах Белого моря и первые в России опыты по искусственной инкубации гаг. Но не существует ни книг и статей о нём, ни мемориальной таблички на месте его работы. На протяжении нескольких десятилетий всё, что было известно о личности Митрофана Некрасова, сводилось к нескольким его статьям 1920-х годов и фрагменту в книге Бориса Ширяева, бывшего заключённого Соловецкого лагеря особого назначения.

«С одной из первых партий 1924 г. на остров прибыл учитель зоологии одной из станичных кубанских гимназий казак Некрасов. Ничем особым он не блистал, был рядовым провинциальным учителем, но свой предмет любил и не по-книжному, не схоластически, а живо, страстно, пламенно, тесно связывая теоретическую премудрость с её основой – жизнью животных» (Ширяев, 1991).

Митрофан Иванович Некрасов (1891-1969).

Архив семьи Некрасовых.

Мемуарная литература – не самый надёжный и почти всегда противоречивый источник информации. Извлекать из него факты следует с осторожностью, сопоставляя их с другими источниками. Однако в данном случае никакого материала для сопоставления не существовало, а потому автор первых русских опытов по искусственной инкубации гаг успел войти в гагачью историю как «учитель зоологии одной из кубанских гимназий». Но, как оказалось, мемуарист всё-таки ошибался. Некрасов действительно был учителем гимназии (правда, не кубанской, а батумской), но преподавал вовсе не зоологию, а… математику. Более того, к биологии он вообще не имел никакого отношения ни до пребывания на Соловках, ни после него.

Полностью восстановить биографию Митрофана Некрасова мне удалось благодаря документам, сохранившимся в архивах ФСБ, и везению столь удивительному, что его хочется назвать чудом. Когда я дописывала последние страницы этой книги, смирившись с тем, что рассказ о Некрасове придётся закончить словами «дальнейшая судьба неизвестна», мне написала его внучка Ирина Некрасова, которая нашла меня по публикациям с упоминанием имени деда. Ни сама Ирина, ни её мать, невестка Митрофана Ивановича, не застали его в живых, но они десятилетиями бережно хранили немногие оставшиеся от него фотографии и документы. Эти бумаги не дают исчерпывающих ответов на все вопросы, а отчасти даже создают вопросы новые. Самый подробный среди них документ о жизни Некрасова – написанная им в 1968 году автобиография – полна умолчаний и иносказаний. Документы, полученные из разных архивов, по некоторым пунктам противоречат друг другу и бумагам, сохранившимся в семье. Тем не менее, благодаря всем этим документам мы можем теперь составить гораздо более полное представление о жизни М.И. Некрасова.

Инициатор разведения гаг в Соловецком концлагере родился 17 июня 1891 года[1]. Не только биологического, но и вообще классического высшего образования он не имел.

«...Я сын крестьянина, аула Габукай, прилегающего к станице Рязанской Кубанской области. Одиннадцати лет мне удалось уехать от родных, и я поступил в Батумское ремесленное училище, по окончанию которого вынужден был поступить рабочим на железную дорогу, чтобы как-либо добыть средства для дальнейшего образования. Пробыл в качестве железнодорожного рабочего два года, я за это время выдержал экзамен на звание учителя 2-х классных училищ, и сейчас же был назначен учителем в железнодорожное училище. С этого момента я уже имел возможность продолжать своё образование. В 1912 году - будучи уже учителем гимназии получил командировку на 2-х годичные курсы научного труда для учителей средних учебных заведений» (из материалов архивного уголовного дела Некрасова).

М.И. Некрасов, вероятно, в мундире учителя гимназии.

Архив семьи Некрасовых.

Около пяти лет Некрасов работал преподавателем математики и «заведующим классами трудовых процессов» в Батумской мужской гимназии. Жизнь его круто изменилась в 1918 году, когда он был «командирован педагогическим советом Батумской гимназии, Батумским городским самоуправлением и особым Кавказским комиссариатом по управлению Кавказским учебным округом - в Америку, Англию и Японию для детального ознакомления там с постановкой профессионального образования. Побыв только в Америке, я возвратился в Россию, как только явилась здесь полная возможность строить трудовую школу» (из материалов архивного уголовного дела Некрасова). «Из Америки вернулся в Москву к т. Луначарскому за инструкциями для дальнейшей работы за границей. По настоянию т. Крупской Н.К. и т. Луначарского получил назначение в Кубано-Черноморский отдел народного образования инструктором по переподготовке работников просвещения, где был избран проректором Кубанского педагогического института» (Некрасов, 1968).

Такие удивительные кульбиты в человеческих судьбах были не редкостью в первые годы советской власти, как не был редкостью и следующий поворот. В январе 1923 года Митрофан Иванович Некрасов был арестован и осуждён коллегией ОГПУ по ст. 58 ч. 2, 11, приговорён к 3 годам концлагерей[2]. Статья, по которой был осуждён Некрасов, подразумевала организацию контрреволюционных вооруженных восстаний и, конечно, не имела никаких реальных оснований, как не имело их подавляющее большинство обвинений, по которым осуждали людей в те годы. Но именно эта последовательность во многом случайных событий привела Некрасова к гагам. Другим обстоятельством, превратившим Некрасова в орнитолога-экспериментатора, было время, в которое он оказался на Соловках: примерно в конце 1923 – начале 1924 года. Это было очень удачное время, насколько вообще может быть удачным время заключения.

В главе «Гагачьи хозяйства в СССР» мы уже говорили о том, что это было самое начало существования Соловецкого лагеря (первые заключённые появились здесь только летом 1923 года), период самых удивительных экспериментов и невиданного для советского концлагеря либерализма. Одним из его проявлений была возможность научной работы для заключённых, в том числе, работы биологической. Именно в это время, в марте 1924 года по инициативе заключённых в лагере была создана «Комиссия по изучению флоры и фауны Соловецких островов», в работе которой участвовали и профессиональные биологи из числа заключённых, и заключённые, просто интересующиеся природой, среди которых были люди самых разных специальностей. Вероятно, именно таким образом оказался участником биологической работы и М.И. Некрасов.

«В 1924 г. мне пришлось поселиться в скиту «Живоносный Источник», расположенном в одном из красивейших уголков Соловецкого острова. Один из ближайших моих сотрудников по работе К.Г. Туойманен[3] (большой любитель природы) 5-го мая утром возвратился из обычной прогулки с гагой, которую ему удалось поймать сачком на одном из маленьких островов «Глубокой Губы». Это была первая воспитанница, попавшая в скит, где в настоящее время строится Биосад. Гага пользовалась большим вниманием всех живущих в скиту. Для неё была оборудована маленькая часовня с небольшим корытом, наполненным пресной водой, так как в то время часто доставлять свежую морскую воду было трудно. Кормили гагу свежей рыбой. Благодаря внимательному уходу за ней, она так быстро освоилась с обстановкой, что по истечении десяти дней принимала пищу из рук постоянно ухаживающего за ней. Было решено построить на берегу прилегающего озера маленький садок, куда можно было бы поместить несколько пернатых. Как только садок был окончен, поселили в нём гагу, а в течении двух недель садок был заполнен представителями пернатого царства. С этого момента зародилась мысль об организации небольшого Биосада» (Некрасов, 1926а).

У кого зародилась эта мысль? У Некрасова? Или всё-таки у кого-то из более близких к биологии заключённых? Этого нам уже не узнать, но именно М.И. Некрасов заведовал Биосадом с момента его основания и до окончания срока своего заключения в 1926 году.

События развивались очень быстро. «Первая воспитанница Биосада» гага была поймана 5 мая, а уже через месяц, 4 июня, в лагерном журнале появилась заметка Некрасова о создании Биосада, причём в нём уже содержалось некоторое количество животных.

«В кружке изучения природы Соловецкого острова возникла удачная мысль... Это – организация на острове Биосада.

Биосад помещается на так называемом Живоносном источнике – в одном из красивейших уголков Соловецкого острова. Водяные животные (птицы) живут у озера, где им огорожено особое место. Другие временно помещаются в павильонах перед церковью. Там имеется чудесный образчик Беломорского орла, зайцы, белка и разные виды птиц.

В скором времени предполагается поимка оленя и мелких животных. Каждое животное требует особой пищи: так орлу нужно свежее мясо, зайцам травянистые растения, белке – шишки и т.д.

Биосад преследует чисто научные цели; он даёт возможность всем интересующимся близко познакомиться с лесными и водяными обитателями острова» (Некрасов, 1924).

Осенью 1924 года, разобрав старую купальню на Святом озере, для животных биосада построили зимние помещения, там они благополучно и перезимовали. А следующей весной, 13 марта 1925 года, «был отдан приказ об официальном существовании Биосада на Соловках» (Некрасов, 1926а). Официальное открытие состоялось 19 июля.

Газета «Новые Соловки» 19 июля 1925 года.

«Этот день останется историческим днём для интересующихся природой вообще, и в частности природой Соловков. Соловецкое отделение Архангельского Общества Краеведения открывает две крупные ячейки природоведения: Биосад и Музей.

В одиннадцать часов все приглашённые участники (по особым билетам) соберутся в Музей, откуда, осмотрев собранные там коллекции с пояснением, направятся в Биосад (бывший Живописный источник), о значении которого выступят докладчики Глаголев и Некрасов, после чего будут приветствия от УСЛОН, от ячейки РКП [Российской Коммунистической Партии], от СОП [Соловецкого Особого Полка] и комсомола. Предполагаются также концерт и чай.

Вечером в театре 1-го Отделения состоится спектакль, на который приглашаются также участники торжества. Вот всё, чем будет отмечен этот день».

Но ещё до официального открытия, до концерта и чая, «было решено при Биосаде произвести опыт искусственного разведения гаг и одомашения их», для чего сотрудники Биосада начали собирать гагачьи яйца (Некрасов, 1926б).

Кому пришла в голову эта идея – искусственно разводить и одомашнивать гаг? Всё указывает на то, что это была личная инициатива Некрасова. Только за его авторством подробно описаны эти работы, на него же указывают и другие публикации.

Уже в марте 1925-го года Некрасов писал: «При благоприятных условиях необходимо произвести опыт организации гагачьего хозяйства в неволе. Весной прилетают сюда гаги в чрезвычайно большом количестве. Опыт прошлого лета показал, что гагу легко можно приручить и даже настолько, что она из рук человека берёт сама пищу. На озере, да ещё там, где песчаный берег и дно, - гага великолепно может жить» (Некрасов, 1925а).

Возможно, возникновению идеи поспособствовала «первая воспитанница Биосада», а сама мысль о смелых экспериментах с природой была вполне в духе времени. Другое дело, что взяться за реализацию эксперимента с такой смелостью (чтобы не сказать наглостью) мог только непрофессионал, что также косвенно подтверждает авторство Некрасова.

Строго говоря, это была чистой воды авантюра. Ни о биологии птиц в целом, ни о биологии гаги в частности, ни об искусственной инкубации яиц диких уток, учитель математики Некрасов не имел ни малейшего представления. Профессионала тут остановила бы тысяча вопросов. На какой стадии насиживания нужно собирать яйца? Забирать ли яйца из гнезда полностью или частично? Какой температурный режим нужен для инкубации? Какие условия нужны для вылупившихся птенцов? Каким должен быть состав кормов? И прочая, и прочая, и прочая – впоследствии на эту тему было проведено много исследований. Некрасов же пренебрёг всеми этими вопросами с божественной лёгкостью.

«Думали для этой цели пользоваться инкубатором, который был заказан в мастерских УСЛОН, но изготовление его по разным обстоятельствам настолько затянулось, что после его появления надобность в нём на прошлый сезон миновала. Птицы из собранных яиц выводились на русской печке, а некоторое количество птенцов было взято с гнезда в день их вывода, когда они ещё не успели побывать с матерью на воде.

…На простой русской печке были поставлены простые ящики с тонким слоем гагачьего пуха на дне каждого ящика, и туда клались в один ряд взятые с гнёзд, уже насиженные гагачьи яйца. Необходимая температура поддерживалась без термометра, так как в распоряжении Биосада не было ни одного термометра, этим также объясняется и то, что сделанный инкубатор не мог быть использован в этом году. Всего гагачьих яиц было собрано 189 шт., из них вывелось птенцов 157 шт., З2 яйца оказались погибшими. Нельзя сказать, чтобы появившиеся в Биосаде птенцы были в отличных условиях, так как постройка летних помещений ещё только заканчивалась, и птенцов приходилось переносить с одного места в другое в неприспособленных ящиках. Но, тем не менее, покамест уход за ними был хороший, в течение восемнадцати дней не было ни одного смертного случая. Первые дни кормили птенцов варёными яйцами, которые для этого собирались с гнёзд крохалей. Мелко порубленное варёное яйцо опускалось в воду, и, птенцы его вылавливали. На четвёртый и пятый день добавлялась крапива и в небольшой пропорции пшённая каша. Спустя две недели уже давалась мелконарубленная свежая рыба. Часто менялась вода и песок, помещение держалось в чистоте. Человека, ухаживающего за ними, они хорошо знали и при его появлении бежали навстречу» (Некрасов, 1926а).

Возможно, что успеху смелого эксперимента и самому факту того, что он смог состояться, весьма поспособствовало ещё одно обстоятельство, отмеченное в мемуарах Бориса Ширяева.

«Статью о своём опыте и о возможных выгодах его промышленного использования он [Некрасов] поместил в только что начавшей выходить тогда еженедельной печатной газете “Новые Соловки”. …В результате Некрасову были предоставлены широкие возможности для развития опыта превращения гаг в домашних птиц …Некрасов любил, хотел и умел работать. Умел он и “попасть в тон”, заинтересовать кого надо своей работой. …Эйхманс[4] “клюнул”, как обычно “клюют”, вернее “клевали” большевики на всё новое, неизвестное. Эта их психологическая черта верно и правдиво изображена в рассказе “Роковые яйца” безвременно вычеркнутого из русской литературы талантливого М. Булгакова» (Ширяев, 1991).

Забавно, что «Роковые яйца» - повесть, в которой описаны некие фантастические эксперименты профессора-зоолога Персикова, вследствие которых под воздействием «луча жизни» из яиц вылупились змеи, крокодилы и страусы гигантских размеров, - была написана Михаилом Булгаковым в 1924-м и впервые опубликована в 1925-м году – точное совпадение со временем экспериментов Некрасова. Придуманный Булгаковым диалог между профессором Персиковым и Рокком – участником революции и Гражданской войны, который использует открытие профессора для самодеятельных опытов, проходящих под охраной ГПУ – так и напрашивается в эпиграф к лагерным опытам Некрасова.

«- Кому, желал бы я знать, пришла в голову мысль растить кур из яиц...

- Мне, - ответил Рокк.

- Угу... Тэк-с... А почему, позвольте узнать? Откуда вы узнали о свойствах луча?

- Я, профессор, был на вашем докладе.

- Я с яйцами ещё не делал!.. Только собираюсь!

- Ей-богу, выйдет, - убедительно вдруг и задушевно сказал Рокк, - ваш луч такой знаменитый, что хоть слонов можно вырастить, не только цыплят.

- Знаете что, - молвил Персиков, - вы не зоолог? Нет? Жаль. Из вас вышел бы очень смелый экспериментатор»

(Булгаков, 2011).

В нашем случае смелые эксперименты Некрасова с гагами, как и само существование Биосада, происходили с благословения коменданта Соловецкого лагеря Фёдора Эйхманса. Эйхманс, по свидетельству бывших заключённых, принимал личное участие в расстрелах, был помешан на смотрах и парадах, требовал от заключённых солдатской выправки и отдания ему чести при встрече, но при всём том был председателем правления Соловецкого общества краеведения, то есть курировал всю биологическую работу на Соловках. Некрасов именует его даже «главный покровитель животных на Соловецких островах» (Некрасов, 1925б).

Сотрудники Биосада. В первом ряду: в пальто и кепке – М.И. Некрасов, рядом с ним, в центре – Ф.И. Эйхманс.

ФГБУК «Соловецкий государственный историко-архитектурный и природный музей-заповедник».

В успешно начатое выращивание гагачат вскоре вмешались суровые реалии лагерной жизни. Некрасов говорит о них очень аккуратно, но из его умолчаний и недомолвок можно предположить, что во время отсутствия патронировавшего Биосад Эйхманса, работавших в Биосаде заключённых попросту отправили на какие-то другие работы. Как бы мило ни смотрелись статьи о птенцах, не надо забывать, что дело всё-таки происходило в концлагере.

«В самый горячий момент работы в Биосаде, когда требовался неослабный уход за птицами и животными, …, главное ядро сотрудников вместе с зав. Биосадом с 23 июля были в продолжительной отлучке, а весь живой инвентарь был оставлен почти на произвол судьбы. Сотрудники вернулись в конце августа» (Некрасов, 1926а). «За это время успело перебывать три заведующих Биосадом. Прекратилась доставка свежей пищи. Были случаи, когда вся птица была накормлена мелкой колюшкой, а от этой самой колюшки даже щука погибает, если случайно её проглотит. Первоначальные условия существования птенцов резко изменились. Птенцы начали гибнуть десятками. В результате через короткий промежуток времени из партии 157 гаганят осталось всего 13 штук» (Некрасов, 1925б).

Финал эксперимента оказался, таким образом, сильно подпорчен, но это не повлияло на оптимизм Некрасова.

«К лету 1926 года в Соловецком Биосаде готовят помещение на 1000 гаг… В данный момент ведутся наблюдения за уцелевшими гагами и готовится им зимнее помещение, где они могли бы в сносных условиях перезимовать. Несмотря на все неудобства, которые были при первом опыте одомашнения гаг, всё же удалось довести до взрослого состояния некоторое количество птиц, и таким образом первые стадии содержания гаг в неволе с целью их одомашнения можно считать удавшимися. Остаётся предоставить гагам зимой сносные условия существования, чтобы весной добиться спаривания их, гнездования и кладки яиц уже в летних садках. В случае благоприятных результатов содержание гаг и разведение их в неволе можно было бы считать вполне осуществимым» (Некрасов, 1925б).

Вся история в целом совершенно головокружительная. Над ней можно смеяться, ей можно удивляться, а уж если оценивать опыт Некрасова по критериям, применяемым к строгому научному эксперименту, то поводов для придирок найдётся более чем достаточно. Хочется даже спросить, а не были ли попросту выдуманы эти 157 гагачат, выведенных на печке?

Нет, гагачата действительно были. Они ясно видны на групповой фотографии сотрудников Биосада, а их выращивание описано Некрасовым с такими подробностями, придумать которые невозможно. Сохранилась и фотография подросших гаг.

Правда, в опубликованном позже Отчёте Соловецкого отделения Архангельского Общества Краеведения - написанном определённо не Некрасовым – результаты приводятся гораздо более скромные. Из него следует, что на печке вывелось не 157, а всего 40 гагачат (Отчёт…, 1927). Возможно, что Некрасов в публикациях преувеличивал свои достижения. Но возможно также и то, что автор Отчёта – а им, скорее всего, был А.А. Захваткин[5], прибывший на Соловки лишь в начале 1926 года – сам не участвовал в опытах 1925 года, а потому его данным нельзя доверять абсолютно.

Сотрудники Биосада, 1925 г. М.И. Некрасов – четвёртый справа в нижнем ряду, с галстуком.

В траве перед людьми, а также в руках и на коленях двух мужчин видны гагачата.

ГБУК г. Москвы «Государственный музей истории ГУЛАГа».

Подпись рукой Некрасова: «Гаги, выведенные искусственным путём на простой русской печке и выращенные в биосаде.

Сняты зимой - в зимнем весьма неудобном помещении».

ФГБУК «Соловецкий государственный историко-архитектурный и природный музей-заповедник».

В любом случае, было ли птенцов 157 или только 40, факт остаётся фактом: гагачата были выведены из яиц и выращивались людьми, это был первый в России успешный опыт искусственной инкубации гаг, и проделан он был в Соловецком концлагере заключённым Митрофаном Ивановичем Некрасовым.

Кстати, Некрасов, хоть и не был биологом, всё-таки не был совсем уж наивен. Он хорошо понимал, что для продолжения экспериментов с гагами, как и для работы Биосада вообще, необходимы специалисты, и писал об этом в своих статьях.

Летом 1926 года Соловецкий биосад посетила комиссия из трёх профессоров: от Академии наук – профессор П.Ю. Шмидт, от Центрального Бюро Краеведения – профессор Д.Д. Руднев, от Ленинградского университета и Парголовской биостанции – профессор А.Ф. Бенкен. С последним, Александром Францевичем Бенкеном[6], у Некрасова установились вполне дружеские отношения, о чём свидетельствует следующее письмо.

«Дорогой Митрофан Иванович… Твоя затея удалась, связь с научным центром наладилась прочная. При Академии Наук, вероятно, будет организована особая Соловецкая комиссия, которая и сможет оказать нужное содействие. Впечатление от проделанной работы громадное и совершенно неожиданное… Относительно гаг ничего сказать не могу… – вопрос остаётся открытым – можно [ли] их одомашнить. Одомашниванием мы называем не только приручение, но и добровольное размножение в неволе. Есть формы, которые упорно не хотят одомашниваться, будучи вполне ручными. Возьми хотя бы слонов. С гагой весь вопрос в том – будут ли или не будут размножаться в неволе. Обычные наши лесные птицы ни в клетках, ни даже в вольерах не множатся, а канарейка да. Удалось ли бы и гаг приспособить – это вопрос. С гагами мне лично было интересно сделать ряд опытов по перемене пола, но времени было мало… Белочки твои живы, здоровы и очень милы – я их полюбил очень… Твой А. Бенкен» (Бенкен, 1926).

Надпись на обороте рукой Некрасова: «Белки выращенные в био-саде и прирученные мною.

Снятые со мной белки в 1926 году мною были доставлены в Ленинград и переданы в Парголовскую экскурсионную станцию.

По словам профессора Бенкена Алекс. Францевича в 1928 году был приплод около двадцати штук».

ФГБУК «Соловецкий государственный историко-архитектурный и природный музей-заповедник».

Заметим, что профессор Бенкен, проявивший такой интерес к опытам Некрасова, вряд ли был удачным консультантом. Во всяком случае, сейчас его идеи воспринимаются как текст очередного персонажа из произведений Булгакова.

«Проф. Бенкен обратил внимание на исключительный половой диморфизм гаг и посоветовал опыт над ними по пересадке половых [желез] и кормлению щитовидными железами. Особенно интересен первый опыт, т.к. после пересадки самцу женских половых органов в его оперении должна произойти целая катастрофа, и всё его цветистое чёрно-белое оперение должно смениться однотонным сереньким» (Научные работники.., 1926).

Заключённым гагам сильно повезло, что до этих новаторских опытов дело так и не дошло.

Впрочем, не получили развития и гораздо менее радикальные опыты Некрасова.

«В 1926 г. опыт этот, в видоизменённой форме, был повторён, и получены были результаты, значительно отличающиеся от прежних. Выяснилось, что в условиях неволи гага не только не несёт яиц, но и спаривается далеко не охотно, почему и самая мысль о дальнейшей, более широкой постановке этих опытов с частичным переходом на экономическую эксплоатацию была оставлена»[7] (Отчёт…, 1927).

Кроме опытов с гагами, Некрасов во время пребывания на Соловках успел поучаствовать в создании питомника пушных зверей, причём похоже, что сама идея создания питомника принадлежала также ему. «Принимая во внимание исключительно благоприятные условия Соловецких Островов для разведения ценного пушного зверя приступили к постройке питомника для чернобурых лисиц и песцов. …Для питомника чернобурых лисиц и для садков водоплавающей птицы выписана из Лондона металлическая сетка (Некрасов, 1926б). В воспоминаниях Ширяева также утверждается, что именно Некрасов был инициатором разведения на Соловках ондатры и чёрно-бурых лис (Ширяев, 1991).

Официально питомник пушных зверей (Пушхоз) был открыт на Соловках в ноябре 1926-го года, заведовал им давний соловецкий коллега Некрасова – Карл Туомайнен. Впоследствии он присылал Некрасову фотографии, связанные с работой Пушхоза, надпись на одной из них гласит: «На память об осуществлении его идеи и начинания разводить в Соловках ценных зверей Митрофану Ивановичу Некрасову от исполнителя идеи Карлуши. О. Соловки 21/VI.27»[8].

М.И. Некрасов освободился из заключения примерно в середине 1926 года. А в следующем, 1927 году, как следует из автобиографии, он уже жил в Ташкенте. Была ли это ссылка после отбывания срока на Соловках, сказать невозможно. Теоретически – могла быть.

Всю оставшуюся жизнь, до самой смерти в 1969 году, М.И. Некрасов жил в Ташкенте и трудился на педагогическом поприще, не имея ни малейшего отношения к биологии и гагам. Он заведовал учебно-воспитательной работой в училище Хлопкового треста. В годы войны был уполномоченным Наркомпроса при Американской миссии в Самарканде по обеспечению Польских детдомов и детсадов продуктами питания и обмундирования и начальником отдела материально-бытового обслуживания в Министерстве просвещения (Некрасов, 1968). Тогда же, во время войны, удочерил пятилетнюю эвакуированную девочку, которую вырастил в своей семье[9] (Ирина Некрасова, личное сообщение). После войны был директором школы и преподавателем математики. В 1948 году получил звание Заслуженного учителя Узбекской ССР, а в 1964 - звание персонального пенсионера республиканского значения (Некрасов, 1968).

О «гагачьем» периоде его жизни свидетельствовала только многие годы хранившаяся в семье небольшая подушечка с гагачьим пухом, о которой Митрофан Иванович говорил домашним, что привез её с Севера. Да ещё автобиография, где он, среди других достижений, упоминал, что организовал «на островах Белого моря … большой биосад по разведению ценных пушных зверей и гаг». О том, что его опыты по искусственной инкубации гаг были первыми в России, Митрофан Иванович Некрасов, скорее всего, так никогда и не узнал.

Литература

Бенкен А. 1926. Письмо к М.И. Некрасову от 14 июля 1926 года, г. Ленинград. Архив семьи Некрасовых.

Булгаков М.А. 2011. Собачье сердце. Дьяволиада. Роковые яйца. СПб: Азбука.

М. Н. [Некрасов М.]. 1924. Соловецкий Биосад // Журнал «СЛОН», книга № 4, июнь.

М.Н. [Некрасов М.]. 1925а. К вопросу о разведении пушного зверя и пернатых в Архангельской губернии // Соловецкие острова. № 3. Соловки: УСЛОН ОГПУ. С. 68-70.

М.Н. [Некрасов М.]. 1926б. Соловецкий биосад и охрана дичи на островах Белого моря // Соловецкие острова. № 7. Соловки: УСЛОН ОГПУ. С. 109–111.

Научные работники центра в Соловках // Соловецкие острова. 1926. № 7. С. 115–120.

Некрасов М.И. 1925б. Опыт одомашнения гаги в Соловецком биосаде // Живая природа. № 23. С. 308–310.
Некрасов М. 1926а. История возникновения биосада на Соловках // Соловецкие острова, №2-3. УСЛОН ОГПУ. С. 171-174.

Некрасов М.И. 1926б. Краткий отчёт о работе, проведенной Биосадом Соловецкого Отделения Архангельского Общества Краеведения летом 1925 г. // Бюллетень Северо-Восточного Областного бюро краеведения. Вып. 2. Архангельск. С. 39–42.

Некрасов М.И. 1968. Автобиография от 7 мая 1968 г. Архив семьи Некрасовых.