Александра Горяшко

Биостанция особого назначения

«В 1923 году на территорию Соловецких островов было заброшено некоторое количество научных работников самых различных отраслей»… Так невинно начинаются рассказы о том, как некие ученые решили изучить природу Соловецких островов, и стали с этой целью устраивать экскурсии. Воображение с готовностью откликается на знакомый звуковой ряд (ученые – острова – экскурсии) и услужливо рисует образ чуть ли не чудаков Паганелей, рассеянных ловцов бабочек в калошах и пенсне, заброшенных на таинственные острова неведомым кораблекрушением. Но придуманным чудакам-ученым не удается уйти далеко в своих идиллических странствиях. Ссылка на источник - Издание Бюро Печати УСЛОН – вдребезги разбивает все иллюзии. Не было никаких милых чудаковатых ученых, все это осталось в прошлом, на Соловках они были - зеки. Они не были «заброшены» и не «оказались» (как предпочитают уклончиво выражаться издания тех лет), они были арестованы и сосланы в СЛОН – Соловецкие лагеря особого назначения – первый советский концлагерь, из которого выросла в дальнейшем вся система ГУЛАГа.

Будучи однажды осознанным, этот факт стоит как кость в горле и сводит на нет все попытки выстроить хоть мало-мальски логичную схему, создать хоть сколько-нибудь складный образ тогдашних соловецких событий. Сколько ни читай описаний той жизни, вопросов приходит куда больше, чем ответов. Как жили и как выжили в лагере эти люди? Кому в голову впервые пришла мысль заниматься в лагере – наукой? Была ли эта наука для них просто способом не сойти с ума? Или они и впрямь были до такой степени классическими чудаками-учеными, что жить не могли без своего дела даже в лагере? Как могли соседствовать научные исследования с массовыми расстрелами и нечеловечески изощренными пытками? Вероятно, единственный возможный ответ на все эти вопросы дает в своих воспоминаниях бывший соловчанин, академик Д.С. Лихачев: «Жизнь на Соловках была настолько фантастической, что терялось ощущение ее реальности. Как пелось в одной из соловецких песен: «все смешалось здесь словно страшный сон».

Но в этом страшном сне совершенно реально работали ученые-биологи.

Путь лагерной науки

«Я очень опасаюсь, что мемуарная литература о 20-х и 30-х гг. создает однобокое представление о жизни тех лет, а, главное, о жизни в заключении. Вовсе не все ограничивалось страданиями, унижением, страхом. В ужасных условиях лагерей и тюрем в известной мере сохранялась умственная жизнь. И эта умственная жизнь была даже в некоторых случаях весьма интенсивной, когда вместе оказывались люди, привыкшие и хотевшие думать».

Д.С. Лихачев

Путь, пройденный соловецкой лагерной биологией, был совсем недолог. Он начался в 1924 г., менее чем через год после организации Соловецких лагерей особого назначения, и закончился в начале 30-х, с постепенным ужесточением лагерного режима, а потом и преобразованием СЛОНа – в СТОН (Соловецкую тюрьму). Несмотря на столь краткую историю существования, разобраться в ней непросто. За эти 7-8 лет Соловецкая биология принимала самые разнообразные формы, существовала одновременно или последовательно в виде разных учреждений и под разными названиями. Кроме того, состав работающих тоже все время изменялся – одни освобождались или переводились в другие отделения, другие вновь прибывали. Но за молниеносной сменой реорганизаций и переименований, столь свойственной вообще тому времени, вполне внятно прослеживается общее направление движения.

Около 80% первых соловецких заключенных составляли так называемые политические и контрреволюционеры, обвиненные во "вредительстве", "контрреволюционной агитации" и прочих надуманных преступлениях. В эти категории попадали эсеры, меньшевики, анархисты, белогвардейцы, священнослужители, люди дворянского происхождения, и вообще те, кто имел опасную склонность думать и обсуждать свои мысли с другими. Вследствие такой политики на Соловках оказалось множество людей незаурядных. Достаточно упомянуть такие общеизвестные имена, как П.А. Флоренский, В.В. Бахтин, Д.С. Лихачев. Зам. начальника, а впоследствии начальник УСЛОН Эйхманс Ф.И. не без гордости говорил: «У меня на Соловках любой специалист найдется». Практически так оно и было. Нашлись на Соловках и представители естественных наук.

Итак, мы не знаем, кто конкретно был автором идеи о научной работе в лагере. Но случилось именно то, о чем пишет Д.С. Лихачев – вместе оказались люди, привыкшие и хотевшие думать. И оказались не где-нибудь, а на Соловецких островах. «Внимание исследователя, раз остановившись на природе и древностях Соловецких островов, не могло не побудить мысль к более серьезному и тщательному изучению того и другого» - пишет А.Захваткин. Такой интерес был выгоден и лагерному начальству, которому предстояло на новом месте организовать пусть лагерную, но все же жизнь тысяч заключенных. Была создана «Комиссия по изучению флоры и фауны Соловецких островов» под руководством начальника воспитательно-трудового отдела УСЛОН Г.Н. Неверова. Эта Комиссия выпустила воззвание к населению Соловков, приглашая интересующихся природоведением, принять участие в ее работе. В начале лета 1924 года состоялось две первые экскурсии для обследования природы Соловков. «Было собрано много объектов и материалов, несмотря на полное отсутствие всякого научного инструментария. Приходилось ограничиваться самыми примитивными методами исследования и сбора. Но отсутствие инструментария замещалось энергией и находчивостью исследователей» (Захваткин).

Биологическая работа развивалась стремительно. В том же июне 1924 г. журнал «СЛОН» пишет: «В кружке изучения природы Соловецкого острова возникла удачная мысль, которая сейчас же встретила поддержку со стороны Ф.И. Эйхманса и Н.Г. Неверова. Это – организация на острове Биосада… Биосад преследует чисто научные цели; он дает возможность всем интересующимся близко познакомиться с лесными и водяными обитателями острова».

Уже к концу лета с Соловков поступает запрос в Архангельское общество краеведения: можно ли образовать в СЛОНе отделение общества? Ответ гласил: «По организации СОАОК[1] со стороны административного отделения препятствий не будет в случае, если не будут входить в организуемое отделение заключенные, т. к. согласно действующих правил, заключенные не могут быть членами научных обществ». Понятно, что наукой занимаются именно заключенные, но формальное препятствие преодолено с истинно российской непринужденностью. В список предполагаемых членов СОАОК лагерное начальство включает 9 представителей администрации и только одного заключенного. В конце 1924 года СОАОК официально утвержден, а немного спустя уже образовано независимое от Архангельска «Соловецкое Общество Краеведения» (СОК). Формально Общество возглавил начальник УСЛОН Ф.И. Эйхманс, действительным руководителем стал ученый секретарь Общества, заключенный Павел Александрович Петряев[2].

Тут самое время остановиться и задать неизбежный вопрос: Да как же все это могло быть? Сам факт существования в лагере научного общества, да еще и горячего участия, которое принимает в этом обществе лагерное начальство, кажется нам нереальным. Нам – сегодняшним, знающим лагеря только по книжкам и считающим, что мы знаем о них все. Но в том-то и дело, что мы знаем уже отработанную, доведенную до автоматизма лагерную машину уничтожения. Соловки первых лет были все-таки иными. Еще многие верили в то, что это именно исправительные лагеря, еще Советская власть доказывала своему народу и всему миру, что советская система наказания – не чета царской, это там карали и пытали, а мы – перевоспитываем. И многие – и внутри, и вовне лагерной системы, - в это верили. «Сюда, на первые острова Архипелага, передалась и неустойчивость тех пёстрых лет, середины 20-х годов, когда и по всей стране еще плохо понималось: всё ли уже запрещено? или напротив, только теперь-то и начнёт разрешаться?» - пишет А.Солженицын. Соловецкая биология – дитя той путаницы и тех иллюзий. И дитя это, будто чувствуя, что жить ему недолго, пыталось успеть как можно больше.

            В 1925-1926 гг. открываются: Биологическая лаборатория, Биологическая станция, Питомник пушных зверей, Гидро-метеостанция, Растениеводческий сельхоз, Дендрологический питомник, активно работают Музей (с Естественно-Научным Кабинетом) и библиотека. Музей и биосад ведут просветительскую работу (эти учреждения администрация охотно показывает приезжим, они наглядно демонстрируют успехи советской системы перевоспитания «преступников»). Работы лагерных ученых активно публикуются в лагерных же изданиях - журнале «Соловецкие Острова», газете «Новые Соловки», «Материалах Соловецкого Отделения Архангельского Общества Краеведения» (впоследствии – «Материалы Соловецкого Общества Краеведения»).

Этот невероятно интенсивный взлет продолжается до конца двадцатых годов, когда научная деятельность постепенно начинает сворачиваться. Еще работают учреждения, имеющие практическое применение (Пушхоз, Гидрометеостанция), но о чистой науке уже не слышно. Администрация лагеря постепенно отказывается и от науки, и от излишней «демократичности» в отношении исследователей. Совершенствуется лагерная машина, сказываются и события, происходящие на большой земле. В начале тридцатых годов обвиняются во вредительстве члены Центрального Бюро Краеведения (им инкриминируется свержение советской власти на деньги папы римского!). После разгрома Центрального Бюро Краеведения подвергаются гонениям и закрываются все периферийные; организации. Перестает существовать и Соловецкое Общество Краеведения.

Имена

«Те небольшие силы, энергией которых двигалось вперед дело создания краеведческого

отделения и дело организации станции необычайно текучи и случайны.

Вчерашние работники могут сегодня уехать, и в отделении не найдется смены им…»

А.А. Захваткин.

В первых публикациях о работе Комиссии по изучению природы Соловков не назван по имени ни один заключенный. Будто и впрямь не живые люди, а выдуманные персонажи совершают экскурсии и «собирают много объектов и материалов, несмотря на полное отсутствие всякого научного инструментария». Геолог, Биолог, Ботаник – вот как именуются они в журнале «СЛОН» 1924 г. Да и автор заметок почти безымянен – они подписаны просто «В. К-Н». Но анализ более поздних Соловецких изданий помогает легко расшифровать иносказания и инициалы. Чем больше развивается Соловецкая биология, тем реже скрываются за масками ее действующие лица. К 1926-27 гг. уже все публикации подписаны полными фамилиями и содержат ссылки на конкретных людей. Фамилии – но не более того. Лагерные издания не принято было снабжать информацией об авторе. И сегодня, даже о наиболее активных фигурах соловецкой биологии, мы не знаем почти ничего.

      В.К-Н – автор первых заметок, он же – Ботаник.

     Владимир Иванович Кривош-Неманич, 1861 г.р. Арестован 24 марта 1923 года. Срок 10 лет. Родом серб, он знал около тридцати языков, в том числе древнеегипетский, древнеарийский, арамейский, был знатоком таких экзотических наук, как магия, хиромантия, систематика шифров. На Соловках заведовал метеорологической станцией.

Биолог - Константин Павлович Чуднов (1891-?), гидробиолог. Арестован 30 ноября 1923 г., осужден Комиссией НКВД на 3 года. Участник первых экскурсий по обследованию природы островов, автор работ о Глубокой губе Соловецкого острова. Освободился в ноябре 1926 г. и выбыл в Саратов, где работал лаборантом Волжской биостанции. Дальнейшая судьба неизвестна.

Григорий Иванович Поляков, 1876 г.р., крупный российский орнитолог, издатель «Орнитологического вестника», первого русского специализированного журнала о птицах. Член Русского географического общества, Германского орнитологического общества, Британского орнитологического союза и др. На Соловках с ноября 1927 г. В заключении занимался описанием орнитофауны Соловецких островов и кольцеванием птиц. Весной 1932 г. выслан в Вологду. Умер в 1939 г. в подмосковном поселке Перловка от туберкулеза. Несколько рукописей, в частности о соловецкой чайке, фауне птиц, гнездовых колониях гаг, охотхозяйствах Соловков и Кемьского района и др., остались на Соловецких островах, и вряд ли можно надеяться их найти.

Карл Густавович Туомайнен 1893 г.р., уроженец Финляндии. На Соловках - Заведующий Пушхозом. После освобождения возглавлял пушное хозяйство в Карелии, вновь арестован в сентябре 1937 года и репрессирован «по 1 категории», то есть расстрелян в 4 часа утра 28 декабря 1937 года.

Митрофан Иванович Некрасов. Учитель зоологии одной из кубанских гимназий. Прибыл на Соловки с одной из первых партий в 1924 году. Инициатор создания Биосада, опытов по искусственному инкубированию и разведению в неволе гаг. Заведующий Биосадом. Дальнейшая судьба неизвестна.

        Александр Алексеевич Захваткин. На момент ареста - научный сотрудник кафедры зоологии Московского лесного института. До того: с 1920 г. - помощник лесничего в Алтайском губземотделе, с 1921 г. - студент Томского университета, с 1922 г. по декабрь 1925 г. - студент факультета рыбоведения Тимирязевской Сельскохозяйственной Академии.

Арестован 31 января 1925 г. по обвинению «в организации антисоветской нелегальной группировки в среде студенчества ТСХА под видом академического кружка и пособничестве и укрывательстве побега заграницу эстонского шпиона бывшего профессора ТСХА - Спичакова». Заключен в Соловецкий концлагерь сроком на 3 года.

На Соловках - заведующий Биологической станцией в 1926-27(?) гг. Проводил большую научно-исследовательскую работу, в основном в области гидробиологии Соловецких озер, исследованиям прибрежных морских вод, перспективам рыболовства. Освобожден в марте 1928 г., разрешено свободное проживание по СССР. Дальнейшая судьба неизвестна.

Реабилитирован заключением Генеральной прокуратуры Российской Федерации от 9 февраля 1994 г.

/Информацию из дела А.А. Захваткина удалось получить через несколько лет после первых публикаций статьи, в них она не вошла. А.Г./

         Большую работу вели на Соловках: Жени Христиановна Бруновская, инженер-геолог А. И. Филимонов, геолог А. А. Глаголев, основатель дендрологического питомника А.М. Принцев, ботаник В.Н. Дегтярев, погибший в лагере и многие другие. О них не осталось даже самых скудных сведений, только имена в лагерных публикациях.

Лагерь, открытый миру

«СССР зорко присматривается к своему северу и мы чувствуем, что наша соловецкая работа

нужна и важна не только для нас, для узкого круга Беломорья. Мы видим это из интереса «людей с моря»,

людей из свободной творческой жизни к нашей скромной, тихой работе».

Б. Ширяев «Люди с моря». Газета «Новые Соловки», 1926 г.

Мы не знаем, из каких соображений скрывались поначалу истинные фамилии заключенных биологов, но в любом случае очевидно, что скрывать их дальше не имело никакого смысла, ибо Соловецкая наука стала работать в тесном контакте с наукой российской и даже мировой. И такая открытость лагеря сегодня совершенно поразительна.

Сотрудники Биосада.

Этот групповой снимок заключенных сотрудников Биосада и лагерного начальства

 в конце 20-х годов распространялся на фотооткрытках.

Уже в 1925 году соловецкие исследователи приняли участие в работе I конференции по изучению производительных сил и народного хозяйства Северо-Восточной области и II областного краеведческого съезда в Архангельске. На съезд и конференцию в Архангельск были командированы Н.Г. Неверов, А.А. Глаголев и Д.Я. Коганов. Они выступили с научными докладами, зачитаны были и доклады заключенных, не присутствовавших на конференции - К.П. Чуднова, Ж.X. Бруновской, А.М. Принцева, Н.Н. Простосердова. На выставку, приуроченную к съезду, с Соловков были привезены экспонаты и фотографии «полно и подробно представившие всю хозяйственную и промышленную жизнь острова».

Но не только заключенные выезжают из лагеря в «большой мир», этот мир и сам охотно посещает лагерь. Соловецкие Музей и Биосад становятся настоящим культурным центром области. Их посещают не только сотрудники лагерей, заключенные и их родственники, приезжающие на свидания, но и экскурсии жителей г. Кеми, в том числе «дети школ первой и второй ступени». Только общее число посетителей Музея (не считая Биосада) за период 1924-1926 гг. достигает 16.416 человек.

На соловецкие издания открыта свободная подписка по всей стране. «Материалы СОАОК» рассылаются по различным научным учреждениям страны с просьбой о высылке литературы в обмен. И в лагерную библиотеку начинают поступать издания из Академии Наук СССР, Географического Института, Плавучего Морского Института, Гидрологического Института, Ленинградского Общества Естествоиспытателей и многих других. Присылают литературу и частные лица - профессора А.Ф. Бенкен, К.М. Дерюгин, Г.А. Надсон, И.В. Палибин, В.М. Рылов, П.Ю. Шмидт и др. «При посредстве Всесоюзного Общества Культурной Связи с заграницею, налаживается связь с заграничными научными учреждениями. Первым заграничным учреждением, заинтересовавшимся работами Отделения, была Нью-Йоркская Публичная Библиотека. Ей через Общество Культурной Связи высланы труды Отделения»[3]. Вот уж воистину – все смешалось здесь! У соловецких исследователей не хватает самого элементарного научного оборудования, но кольца для кольцевания птиц выписываются на Соловки с орнитологической станции Росситен, Германия, металлическая сетка для пушного питомника – из Англии.

Свободные ученые обращаются в СОК с просьбами о высылке разнообразных коллекций соловецкой фауны и флоры. «Все просьбы о высылке каких-либо материалов выполнялись Отделением безвозмездно и незамедлительно»[4]. Так высланы: Музею Торгового Мореплавания и Портов - коллекции соловецких рыб, тюльего жира и шкур, гагачьего пуха; Музею при Главном Ботаническом Саде - образцы деревьев, шишек, гербарии; Главному Ботаническому Саду — коллекции лишайников, мхов, гербарии; Вологодскому Областному Музею — коллекции беспозвоночных Белого моря; Пловучему Морскому Научному Институту — коллекции по Joldia arctica; Зоологическому Музею Академии Наук — коллекции млекопитающих и птиц; Лесному Институту — коллекции шишек хвойных пород, черенков, ив; Ленинградскому Университету — коллекции минералов и т. д. Для уточнения определений добытые на Соловках экземпляры серебристой чайки отсылаются в Зоологический Музей АН СССР.

Дальше – больше. «Представители Отделения, не довольствуясь указанными выше способами связи, лично делали доклады в центральных научных учреждениях»[5]. Секретарь Отделения П.А. Петряев делал доклады в Главнауке, Центральном Бюро Краеведения, в Главном Ботаническом Саде, Лесном Институте, Комиссии по охране природы. Представитель Отделения А.А. Барановский ездил в Ленинград для доклада в Институте Опытной Агрономии и в Институте Прикладной Ботаники, об организации совместных работ. Заведующего Пушхозом заключенного К.Г. Туомайнена в январе 1926 года командировали (!) в Сибирь, где он должен был «путем совместной охоты с тамошними промышленниками и закупкой приобрести экземпляры ценных пород лис, соболя, песца и др.»[6] для разведения на Соловках. Во время командировки ему удалось завязать научные контакты с профессором В.Я. Генерозовым, который и сам посетил Соловки летом 1926 года, помог наладить работу пушного хозяйства, и опубликовал свою монографию в материалах СОАОК[7].

И это далеко не единственный случай. «Соседство с концлагерем не должно пугать ученых и специалистов. Для их работы в соловецком био-саде есть широкое и вполне удобное поле»[8]. Видимо, поле для работы и впрямь оказалось удобным. Во всяком случае, соседства с концлагерем не испугались и работали на Соловках представители Академии Наук, Центрального Бюро Краеведения, Главного Ботанического сада, Плавморнина, студенты Казанского Университета во главе с профессором Ливановым; такие солидные ученые, как В.В. Алпатов, Л.А. Зенкевич, А.И. Россолимо, П. Ю. Шмидт. Что думали и чувствовали они при этом остается только догадываться.

157 гагачат

«Видите ли, все раковинки вроде бы одинаковые, и только путем измерений, методом вариационной статистики, на большом количестве исходного материала можно в итоге вычертить любопытнейшую кривую…

            - А это важно?

            - Очень! Только на Соловках и можно провернуть такую научную исследовательскую работу.

            - Туфта, - тихо пробормотал я».

С.Шибанов

            Туфта - довольно емкое лагерное слово, обозначающее всевозможный обман официального руководства, фальсификацию, вздор, вымысел. В том, что научная работа, проводимая в лагере – туфта, был убежден не только Сергей Шибанов, тогдашний заключенный. Туфтой могут счесть эту работу и современники. Действительно, куда проще понять ситуацию, при которой профессиональные ученые вешают лапшу на уши лагерному руководству, чтобы обеспечить себе более сносные условия существования (и кто их за это осудит?), чем поверить, что они, лишенные необходимого оборудования и литературы, не знающие, что ждет их завтра и наступит ли для них это завтра вообще, и впрямь занимались какой-то настоящей работой.

            Если составлять представление о работе соловецких биологов только по коротким заметкам в газетах, она кажется даже не туфтой, а неким театром абсурда. Чего стоит хотя бы вот это: «Принадлежавший био-саду УСЛОН тюлень, пять месяцев тому назад убежал из Химического озера, куда был пущен, и жил все это время в Трудовом озере, куда перебрался по канаве. В субботу 21-го он вышел на лед, где был пойман заключенными и отправлен на место. Тюлень сильно разжирел и вырос.»[9]. Однако понятно, что не вся биология сводилась к подобным трагикомедиям.

            Широкую известность получили опыты Соловецкого биосада по разведению гаг в неволе, начатые по инициативе М.И. Некрасова. «На простой русской печке были поставлены простые ящики с тонким слоем гагачьего пуха на дне каждого ящика, и туда клались в один ряд взятые с гнезд, уже насиженные гагачьи яйца. Необходимая температура поддерживалась без термометра, так как в распоряжении Биосада не было ни одного термометра этим также объясняется и то, что сделанный инкубатор не мог быть использован в этом году. Всего гагачьих яиц было собрано 189 шт., из них вывелось птенцов 157 шт.», - пишет М.И. Некрасов. Сохранилась и фотография с соответствующей надписью (правда, рассмотреть самих гагачат на ней невозможно).

Несмотря на то, что чуть позже из уже подросших птенцов в живых осталось только 32, первый опыт по одомашнению гаги Некрасов счел удавшимся. «В 1926 г. опыт этот, в видоизмененной форме, был повторен, и получены были результаты, значительно отличающиеся от прежних. Выяснилось, что в условиях неволи гага не только не несет яиц, но и спаривается далеко не охотно, почему и самая мысль о дальнейшей, более широкой постановке этих опытов с частичным переходом на экономическую эксплоатацию была оставлена»[10]. Вся эта история на первый взгляд очень смахивает на туфту. Выносить окончательное суждение мы не вправе, неизвестно, насколько верил сам М.И.Некрасов в возможность задуманного. Но стоит иметь в виду, что несколько позже, в 30-40-х гг. опыты по одомашниванию гаги во всевозможных формах пользовались огромной популярностью среди научных работников на воле, и многие из них вполне искренне верили в успех этих методов. А Биосад после неудачи с гагами переключился постепенно на звероводство и был переименован в Питомник пушных зверей. К началу 30-х годов соловецкое звероводное хозяйство стало одним из крупнейших в стране. Здесь разводились серебристо-черные лисы, песцы, кролики. Особенно же прославился соболятник, - впервые в истории питомников здесь появились в неволе соболята.

Чем более специальной является научная работа, тем менее в состоянии оценить ее достоверность неспециалист. Велись на Соловках и такие, узкоспециализированные исследования. К ним относятся работы К.Чуднова («Глубокая Губа и ее особенности» и «Краткий обзор фауны Соловецких островов»), А.Захваткина («Физико-географический очерк Соловецких озер», «Гидробиологический очерк Соловецких озер» и др.), Г.Полякова («К познанию орнитофауны Соловецких островов») и ряд других. Понятно, что подобные работы давали их авторам наиболее широкие возможности для обмана начальства. К счастью, работы эти опубликованы и сохранились. Современные специалисты утверждают: несмотря на явно сказывающееся отсутствие у исследователей необходимого оборудования и литературы, это настоящие, добросовестные научные работы, не утратившие своего значения по сей день.

Храм науки

            «…Одна из любимых пословиц, постоянно повторяемая арестантами:

 свято место пусто не бывает».

А.Солженицын

            Вряд ли современники представляют, насколько справедлива старая пословица в отношении лагерной биостанции. Полагаю, что объяснение этого будет единственным достойным завершением рассказа о лагерной науке.

Соловецкие учреждения так или иначе связанные с биологической работой, располагались в разных местах. Но все же можно выделить основную базу. Здесь еще в 1924 г. начал обустраиваться Биосад, здесь же он был преобразован в Пушхоз, переехавший отсюда на один из островов Долгой губы. Здесь же работала Биологическая лаборатория и Биологическая станция. Место это – Филипповский скит (или пустынь) располагается в 2 километрах от Кремля по дороге на Муксалму, на берегу озера.

С.Шибанов так описывает лагерную биостанцию: «Ворота на съезде с муксалмской дороги …сохраняли еще гордое резное наименование – ЗООСАД. Пройдя через эти ворота, я оказался на берегу небольшого округлого озера – Биосадского; прямо впереди по этой дороге виднелся небольшой белый дом начальника Соловецкого водного транспорта Степанова. Я повернул направо, взору открылся вид на довольно красивую деревянную церковь, не слишком старой архитектуры… Я вошел в церковь, то есть на Биостанцию: помещение светлое за счет больших окон; ничего специфически церковного не сохранилось, печка-времянка, стол, скамья и два топчана. Справа и слева от центрального помещения, в которое я попал, белые закрытые двери. В левой комнате, где первоначально был алтарь, обитали ученый секретарь СОКа Петряев и заведующий Биостанцией Захваткин».

            Сегодня в Филипповской пустыни нет церкви, на ее месте установлен современный деревянный крест. Из всех построек того времени сохранился только «небольшой белый дом начальника Соловецкого водного транспорта». Но память о той церкви жива. История ее когда-то была описана на стене храма[11].

         «Святитель Филипп, будучи игуменом Соловецким, любил удаляться сюда по временам на молитву;… на молитве явился ему Иисус Христос в терновом венце, в оковах, униженный, обагренный кровию, с ранами на теле, в таком виде, как он, после поруганий и биений пред судилищем Пилата, веден был в темницу; на месте этого явления брызнули из земли струи чистой ключевой воды.

В память этого чуднаго и преславнаго явления, бывшего на сем месте, в 1565 году св. Филипп поставил здесь часовню, устроил из дерева и изображение Иисуса Христа в подобии им виденном, а где вода брызнула из земли, там ископал колодезь… Устроенное св. Филиппом поддерживаемо было настоятелями свято около 300 лет.

А в 1856 году перестроена эта часовня в храм во славу Живоноснаго источника Пресвятыя Богоматери потому более, что вода из этого источника уже врачевала приходящих с верою к человеколюбивейшей Владычице Нашей Богоматери Деве Марии. Дивижимыя чувством благодарности и признательности к заступнице усердной, добрыя души свидетельствовали о том. Как отлично врачевание небесное от врачеваний земных».