Л.Н. Миронова. Дальние Зеленцы (1949-1962).

Продовольственная проблема

       В конце 40-х–начале 50-х в Зеленцах был всего один магазин. Он находился в Старом поселке. В этом магазине, как правило, не продавалось ничего съедобного, кроме хлеба, который пекли на местной пекарне, серых макарон и самых примитивных консервов, в основном рыбных и овощных. Правда, в то время в ассортимент консервов в любом сельпо почему-то входили «Камчатские крабы» и «Тресковая печень», в последующие годы превратившиеся в малодоступный деликатес и бесследно сгинувшие с прилавков. А тогда в порядке вещей было то, что на полках магазинов «Крабы» стояли рядом с «Икрой кабачковой», «Килькой в томате» и «Борщом консервированным». Этим, да еще карамелью «Подушечки» ассортимент исчерпывался. Нет, вру! Иногда в магазине «давали» отвратительную на вкус мороженую картошку. Насчет алкоголя ничего сказать не могу, поскольку этот вопрос меня совершенно не интересовал. Наверное, что-то продавалось, иначе откуда было столько алкоголиков? Еще в продаже была убогая мануфактура: копеечные брошки со стекляшками (правда, мне они как раз очень нравились), пыльные рулоны тканей тоскливых расцветок, хозяйственное мыло, «Тройной одеколон», кирзовые сапоги.

        К этому ассортименту прилагалась пожилая продавщица Настасья Ивановна, злобно гавкавшая из-за прилавка как цепная собака. Вдобавок она всегда смотрела на трепещущих перед ней покупателей исподлобья, поверх очков, которые у нее висели на кончике носа. Это не добавляло доброжелательности к ее образу. Тем не менее, на моей памяти остался случай, когда в ней проснулось что-то человеческое. Чтобы рассказать об этом, отвлекусь от продовольственной темы.

      Однажды во владениях Настасьи Ивановны появился целлулоидный пупс, случайно увидев которого я лишилась не только сна, но и рассудка. Дело в том, что это был не обычный голый пупсик, лишенный каких бы то ни было половых признаков, а «как бы мальчик», о чем свидетельствовало его одеяние – штанишки на лямках и рубашечка. Для того времени это было круто. Но, увы, покупка целлулоидного пупса совершенно не вписывалась в бюджет нашей семьи, поэтому мама какое-то время пыталась выдержать паузу в надежде, что я забуду о нем. Однако страдания мои со временем только усиливались, и кончилось все тем, что мама сдалась и отправила нас с тетей Нюшей покупать этого пупса. Я была на седьмом небе, но когда мы пришли в магазин, Настасья Ивановна сообщила нам, что во время уборки уронила моего прЫнца на пол, и его целлулоидная башка раскололась напополам.

         Очевидно, при этом страшном известии на моей физиономии отразились такие чувства, что даже Настасья Ивановна проявила эмпатию, как теперь говорят. Эта самая эмпатия была так нехарактерна для нее, что я запомнила этот эпизод на всю жизнь, хотя в тот момент мне было не больше трех лет.    

     Могу к этому добавить, что мечта моя все же сбылась, хотя и через много лет, когда мне уже было шестьдесят с хвостиком.  Ксюша отыскала точно такого же пупса на «Молотке» и подарила его мне на день рождения.  Правда, штанишки у него уже другие, но это не удивительно, ведь за шестьдесят лет «те» штанишки должны были износиться. 

        А недавно я обнаружила анекдотическую информацию о пупсах этой серии. Оказывается, их делали на Охтинском химкомбинате и прототипом для них служил… Ленин в детстве!!! Надо же было до такого маразма додуматься! И ведь действительно есть какое-то сходство…

      Через несколько лет к поселковому магазину добавился второй, в Желтом доме. Этот дом находился рядом с нашим и, согласно изначальному плану, использовался как склад. Потом он много лет стоял в заброшенном состоянии, а в конце концов был перестроен и покрашен в ярко-желтый цвет, за что и получил свое название. На первом этаже этого дома, кроме магазина, были клуб и спортзал, а на втором этаже – жилые комнаты для сотрудников и что-то вроде общежития для тех, кто приезжал в Зеленцы на летний период для сбора материала. Таких людей всегда было много; это были и научные сотрудники из ЗИНа и других, главным образом ленинградских и московских институтов, и студенты биофака ЛГУ, которые приезжали на практику. Ассортимент в этом втором магазине был точно такой же как в первом, так что никаких продовольственных проблем он не решил.

         Ну и что же мы все-таки ели? Типичной едой был «борщ» из консервной банки и толстые серые макароны, так называемые «сталинские», с тушёнкой. Изредка в колхозе, на фактории, можно было купить свежую треску и селедку. Не чаще одного раза за зиму Евтюковы пригоняли своих оленей из тундры и забивали одного. Тогда, если у мамы были деньги, у нас появлялось свежее мясо, которое хранили в леднике. Ледник — это что-то вроде погреба, который был сооружен рядом с нашим домом. В конце каждой зимы его набивали огромными кусками льда из Большого озера; этого льда хватало, чтобы поддерживать низкую температуру в леднике целый год. Холодильников тогда ни у кого, конечно, не было. 

         Однажды в Зеленцах произошло экстраординарное событие: в магазин завезли гусей. Конечно, мы затарились этими гусями насколько хватило места в леднике, и в моей жизни наступил тяжелый период. Надо сказать, что несмотря на все продовольственные проблемы, я была дико упертая в плане мяса. Я его не ела ни в каком виде. Спасало меня то, что мясо не так часто было в нашем рационе, но вот когда его все же удавалось «достать», мама всеми силами (буквально) старалась его в меня запихнуть. Но я все равно его не глотала, держала за щекой, а потом тайком выплевывала. Так было и с этой чертовой гусятиной. Я бесконечно долго жевала ее, а когда оставалась в комнате одна, быстренько засовывала эту жвачку за батарею, около которой было мое место за столом. Нашли этот склад нескоро и так и не поняли, что это за сухие мочалки, а я, понятное дело, не призналась. Гусятину не ем до сих пор.

       Грешным делом, уже много позже, когда я училась в школе, я тайком складывала то, что не съела, в одно из отделений своего портфеля. Выбрасывать же эти остатки часто забывала; так и ходила в школу, периодически натыкаясь в поисках ручки или карандаша на несъеденные макароны и котлеты. А однажды, решив вместо этого выбросить котлету в форточку, уронила ее между рамами. Дело было зимой, окно было заделано капитально, открыть его было невозможно. Если бы эту злополучную котлету обнаружили, мало мне бы не показалось, поэтому я, проявив невероятную ловкость, ухитрилась извлечь ее оттуда, наколов на конец лыжной палки.

        Куриных яиц в магазине не было никогда. Единственным источником яиц были птичьи базары, где летом смельчаки собирали чаячьи яйца. Это было что-то вроде спорта, но очень опасного по нескольким причинам. Во-первых, чтобы добраться до чаячьих гнезд, нужно было карабкаться по уступам высоких береговых скал, с которых довольно легко сорваться. Шансов остаться в живых при таком падении немного. На моей памяти несколько случаев, когда люди разбивались или погибали, упав в море. Иногда, правда, сами были виноваты, потому что использовали для страховки брошенные предыдущими скалолазами полуистлевшие веревки.

        Кроме того, птичьи базары обычно располагаются в труднодоступных местах, куда можно высадиться только с лодки. Однажды наш сосед по дому, начальник ГМС Стрелков, и станционный рабочий дядя Миша Качемцев (как я узнала позже, тайный поклонник нашей тети Нюши) отправились на весельной лодке за яйцами на Гусинцы. Попасть на Гусинцы и покинуть их можно только в хорошую погоду, поскольку эти острова находятся в открытом море, а там даже в штиль есть накат, да и нормальных мест для того чтобы «припарковать» лодку практически нет. Высадиться они смогли, но начался шторм и разбил лодку, хотя вряд ли она в тот момент  помогла бы им выбраться оттуда. Вызволить их смогли только через несколько дней, когда утих шторм. Конечно, они изрядно обессилели от голода и холода, но живы остались. Я хорошо помню эту эпопею, потому что жена Стрелкова, Татьяна Андреевна, все эти дни просидела у нас на кухне, где ее, как могла, успокаивала тетя Нюша. Я крутилась рядом, не очень хорошо понимая, чего все так волнуются. Такой была цена «яичного» вопроса. Но это история с благополучным концом, бывали концы и похуже, о чем я уже рассказывала.

      …А с добытыми такой неадекватной ценой чаячьими яйцами была еще одна проблема. Она заключалась в том, что «возраст» их содержимого a priori определить было невозможно. Поэтому случались очень неприятные ситуации, когда яйцо разбивали, и оттуда вываливался почти готовый птенец. Это был ужас. Я уж молчу о том, что собирание яиц на птичьих базарах было чистой воды браконьерством, на которое все закрывали глаза. Тем не менее, в детстве я ела только чаячьи яйца, а от куриных категорически отказывалась. Ну а поскольку на чаячьи яйца можно было рассчитывать от силы два месяца в году, в остальное время обходились яичным порошком. Даже не знаю, существует ли в наше время такой продукт…

         Что касается молочных продуктов, то в какой-то момент в колхозе появилась молочная ферма. А когда я была совсем маленькая, мы вроде бы брали молоко у Филимоновых. Есть у меня такое глубинное воспоминание. Это была местная многодетная семья, жившая в собственном небольшом домике. Дядя Филя и тетя Оля Филимоновы работали на МБС, он – рабочим, она – кочегаром.  Представляю, каких трудов им стоило прокормить корову, ведь обычной травы, пригодной для сушки на сено, там очень мало. Основная растительность в тундре – вороника, стелющийся по земле вечнозеленый, точнее, вечнобурый, кустарничек; для коров совершенно несъедобный. Ну и оленья еда – ягель. Заготовить сена на девять месяцев коровьей жизни в хлеву – это титанический труд. Позже я училась в одном классе с двумя из их детей, Ниной и Васей. К этому времени из живности у них остались только овцы и замечательный пес Тобик, впоследствии трагически погибший от рук местных хулиганов.

        Свежих овощей в нашем рационе не было совсем. Даже таких заурядных как картошка, морковка, лук и капуста. Иногда можно было купить мороженую картошку, сушеную морковку и сухой лук. Фруктов, само собой, тоже не было.  Сливочное масло было редкостью, а если его и привозили, то обычно оно уже было испорченное, совершенно прогорклое.  О сыре и колбасе даже не мечтали…

       Справедливости ради надо сказать, что мне жаловаться грех, поскольку я все-таки хотя бы раз в год, иногда и чаще, ездила в Ленинград, а потом и на юг, да и мама бывала в командировках. С собой из Ленинграда или из Мурманска всегда что-то везли. Кроме того, использовали любую оказию, не взирая на чины и звания едущих в Зеленцы людей, чтобы попросить привезти что-нибудь жизненно-важное – муку, картошку, масло, лук.

        Начиная с 52-го года мы почти каждое лето бывали на юге, в Крыму или на Кавказе. Мама считала необходимым вывозить меня на солнце после многомесячной полярной зимы. Там, понятное дело, отъедались фруктами. Но что касается большинства других зеленецких детей, то многие из них жили впроголодь, а мандарины и яблоки видели только трижды в год, в кульке с подарком, который выдавали на 7-е ноября, 1-е мая и на Новый год. Парадоксально, но раздача подарков сопровождалась не радостным детским смехом, а дружным ревом. Это дети, до которых еще не дошла очередь, плакали от страха, что им не достанется подарка.

        Еще одна возможность для получения продовольствия для сотрудников зависела от Кушаков. Муж и жена Кушаки были представителями МБС/ММБИ в Мурманске. Они занимались всякими организационными вопросами, встречей и отправкой наших судов, которые по всяким делам ходили в Мурманск, доставанием билетов на поезд, когда кто-то должен был уезжать из Мурманска в Ленинград или Москву. Покупка билетов всегда была огромной проблемой, нужно было часами, а иногда и сутками стоять в очереди в кассу. У людей, едущих из Зеленцов транзитом через Мурманск, такой возможности не было.  Кроме того, Кушаки централизованно или по чьей-то просьбе закупали и отправляли в Зеленцы продукты. Конечно, если удавалось что-то достать. В Мурманске тоже всегда было плохо с едой, так что и этот источник был довольно скудный и ненадежный.

       Но вот что удивительно: почему-то никому из зеленчан не приходило в голову, что буквально под ногами у них лежит не просто еда, а настоящие деликатесы – гребешки, мидии и другие моллюски. Особых усилий для их добычи не нужно было делать; в самой Дальнезеленецкой губе во время отливов обнажается большая литораль, на которой этой живности полно. Ладно, обитатели поселка, которые не могли знать, что все это съедобно, но о чем думали господа биологи? Ведь эти морепродукты можно было есть вместо гнилой картошки и серых макарон. Сейчас это кажется очень странным. Единственное, что я помню, это как уже в начале 60-х особо продвинутые молодые сотрудники пытались утилизировать водоросли – ламинарию и родимению.  Добавляли их  в салаты, отваривали в молоке.  Это было не очень вкусно, но хотя бы полезно.

      Для полноты картины добавлю, что, живя на берегу океана, в поселке, где был рыболовецкий колхоз, свежую рыбу мы видели очень редко, если не считать пойманной своими силами на удочку. Иногда удавалось купить рыбу на фактории, а в магазине рыбы не было никогда, причем не только в нашей глуши, но и в Мурманске.

вернуться к оглавлению