Л.Н. Миронова. Дальние Зеленцы (1949-1962).
Школа
Я пошла в первый класс в 1954 году, а до этого меня так и продолжала пасти тетя Нюша. Детского сада в Зеленцах тогда не было; он появился много позже, по-моему, только в начале 60-х, так что мне не довелось там повоспитываться. Помню, что когда детский сад открыли, главной проблемой для родителей оказалась транспортировка туда своих чад, особенно зимой. Как я уже упоминала, зачастую ветер и взрослых валил с ног, что уж говорить о младенцах. Да и снега за одну ночь могло выпасть столько, что люди не могли выйти из дому, пока их не откопали снаружи. Одноэтажные бараки Старого поселка за зиму заносило выше крыши; в результате вход в барак оказывался глубоко внизу, поэтому к нему сооружали снежное «крыльцо наоборот», по которому к входной двери надо было спускаться. Так что проблема транспортировки действительна была очень острой. Решили ее так: на обычные детские санки ставили нечто вроде домика из фанеры, впереди даже застекленное окошечко было. Не думаю, что тащить такое сооружение было легко, особенно по глубокому снегу, но это был единственный выход.
Мои школьные годы начались в одном из нежилых бараков Старого поселка. Кажется, это был барак №2. В одной из его половин были снесены все внутренние перегородки и получилась большая классная комната. Это было единственное школьное помещение. Школа была начальная, с 1-го по 4-й класс. В каждом классе обычно было по несколько человек, но мой класс был «огромный» – нас было четырнадцать девчонок и «не одново мальчишки», как я сообщала в письме своей двоюродной сестре Наташе. Правда, потом один мальчик все же появился, Валерка Никонов, которого я уже упоминала в рассказе о бане, но он быстро куда-то подевался вместе со своим папой-ментом.
Потом часть девочек тоже отпала – кто-то уехал, кто-то остался на второй год, и постепенно класс разбавился вновь пришедшими мальчиками, к 7-му классу примерно наполовину. Из тех, кто на фотографии моего 1-го класса, до конца со мной доучились Света Молчановская, Таня Смирнова, Света Карельская, Нина Филимонова и Валя Березина.
Примерно половина девочек на этой фотографии не в школьной форме, а в ситцевых платьях в цветочек. Они одеты так потому, что на форму в их семьях денег не было. Но даже при наличии каких-то денег купить форму не всегда удавалось, поэтому часто ее приходилось шить самим. Вот и мою первую форму «пошили» объединенными усилиями тетя Нюша и Наталья Марковна.
Весна 1955 г. 1-й класс Дальнезеленецкой начальной школы.
В первом ряду, слева направо: Галя Быкова, Света Карельская, Нина Филимонова, Зоя Михайловна Скрипова, Света Куделина, Галя Луппова, Валя Березина, Люся Евтюкова. Второй ряд, слева направо: Света Молчановская, Валя Рогачева, Капа Спицына, Таня Смирнова,
Мила Миронова, то есть я, Нина Кобонина, Таня Куимова.
Во многих зеленецких семьях нищета была ужасная: одежда у детей ношенная-переношенная, застиранная и заплатанная, зимняя обувь – многократно чиненные, много раз переподшитые валенки, в остальное время года резиновые сапоги или калоши, надетые на босу ногу. Причины нищеты были не только экономические, но и социальные. Пили по-черному почти все местные мужчины и многие женщины. К тому же в семьях, где пили не только отцы, но и матери, рождались дети с задержкой развития. Диагноз «фетальный алкогольный синдром» в то время не ставили, да если бы и ставили, это ничего бы не изменило, поэтому они ходили в школу наравне со всеми. Обычно такие дети сидели по три года в каждом классе, начиная с первого. Поскольку на четвертый год оставлять было нельзя, через три года их переводили в следующий класс, невзирая на успеваемость, вернее, на ее полное отсутствие. В итоге дальше третьего класса они продвинуться не успевали, уж слишком большая разница в возрасте получалась у них с одноклассниками. На этом их образование завершалось.
То ли во втором, то ли в третьем классе я сидела за одной партой с такой девочкой. Помню, как мы пишем диктант, и я краем глаза вижу, что она выводит в своей тетрадке какие-то закаляки вместо букв. То есть за несколько лет писать она так и не научилась.
Разглядывая теперь фотографию моего класса, я поняла, что есть корреляция между наличием/отсутствием формы и успеваемостью. Все девочки «в цветочек» учились очень плохо или вообще были неспособны к учебе, и все были из пьющих семей. Исключением из этого правила была Нина Кобонина. Училась она тоже неважно, но в ее случае все объяснялось тем, что она была сиротой. Сначала она жила у тетки, которая была подсобным рабочим на МБС, а потом ее отдали в детский дом.
А здесь меня и Таню Смирнову сфотографировали отдельно как отличниц.
Таня выглядит расстроенной, потому что у нее случилась какая-то беда с белым фартуком.
При ее ответственности и аккуратности это было трагедией.
Как я уже сказала, все семь лет, что я проучилась в Зеленцах, моими одноклассницами были две Светы, Молчановская и Карельская, Таня Смирнова, Нина Филимонова и Валя Березина. Это, собственно, и был неизменный костяк нашей компании, к которой в разные периоды присоединялся еще кто-то.
Главной моей подругой как по школе, так и вне ее, была Светка Карельская. Карельские жили в нашем же доме на первом этаже. Светкин отец, дядя Гриша, ходил механиком на судах МБС/ММБИ; мама, тетя Настя, работала в институте то кочегаром, то поваром в общественной столовой для сотрудников. Кроме Светки у них было еще трое детей, Светка – старшая. С ней мы и в школу всегда ходили вместе, и уроки часто делали вместе, ну и развлекались, само собой, вместе. Лыжи, коньки, походы в тундру, поиски пещер, ловля трески с причала, домашние игры – в общем, все, о чем я еще напишу дальше, связано в моей памяти со Светкой. И вроде мы с ней даже никогда не ссорились, что у детей бывает редко. Поэтому, когда я пишу «мы», обычно под этим «мы» я подразумеваю себя и Светку. Иногда, конечно, это «мы» надо понимать расширенно: то есть «я со Светкой» и кто-то из наших сверстников, в том или ином составе и количестве.
Про родителей Нины Филимоновой я уже рассказывала. Здесь добавлю, что у Филимоновых было восемь детей, шестеро из них были старше Нины. Нина была самой красивой девочкой в нашем классе. Это очевидно уже на первой школьной фотографии. Ушла из жизни она раньше всех.
Мама Вали Березиной была медсестрой, как я тоже уже говорила, а отец был капитаном колхозного сейнера. У Вали было два младших брата. Один из них, Витька, до сих пор живет в Зеленцах, работает на базе дайверов, которую построили на месте Старого поселка. Он и его жена Люба Клещева, она училась года на три позже меня – единственные постоянные жители Зеленцов в последние годы. Люба всю жизнь работает на Коррозионной станции, о которой я уже рассказывала в главе об МБС/ММБИ.
Мама Светки Молчановской работала на почте, а отец был мотористом на электростанции. Если не ошибаюсь, у них было еще двое мальчиков, кроме Светки.
Мама Тани Смирновой, Муза Петровна, была лаборантом на МБС. Я помню отзывы о ней как об очень хорошем работнике – толковом, ответственном, аккуратном. Это была миловидная женщина с большими печальными глазами. В молодости, до Таниного рождения, она прошла через лагерь, так что судьба и этой женщины была исковеркана. Кто был Танин отец, я не знаю. Что касается Тани, то она унаследовала от своей мамы и внешность, и все замечательные качества, о которых я сказала выше. Она очень хорошо училась, была самой аккуратной девочкой в нашем классе. Моя мама всегда говорила после школьных праздничных концертов, что когда на сцене стоит наш хор, Таня всегда выделяется своей наглаженной формой, чистым пионерским галстуком. Таня ушла тоже рано, вслед за Ниной…
В 54-м году на все четыре класса зеленецкой школы была одна учительница – Зоя Михайловна Скрипова. Я думаю, ей было тогда не больше 25-27-и лет. Она работала в две смены: в первую смену с 1-м и 3-м классом, во вторую – со 2-м и 4-м. Как это было возможно, даже с учетом малочисленности классов, понять трудно. Мама, конечно, поначалу очень беспокоилась, чему я научусь при такой системе, и даже ходила пару раз на уроки с разрешения Зои Михайловны. Была поражена виртуозностью, с которой она управлялась с двумя классами одновременно. Пока один класс что-то корябал в своих тетрадках, другому классу она объясняла новый материал или проводила опрос. Конечно, будущих учителей сельских школ этому обучали, но тем не менее…
При этом для нас Зоя Михайловна была совершенно непререкаемым авторитетом во всем. Мы, как мартышки, подражали ее голосу, мимике, жестикуляции. Я даже выпросила себе белые фетровые валенки, как у нее, и носила их, страшно мучаясь; они были мне малы, приходилось поджимать пальцы, но терпела. Хотелось походить на Зою Михайловну хотя бы валенками. К тому же фетровые валенки были объективно гораздо красивее обычных – грубо сваляных черных или серых.
Сомнения в качестве моего обучения отпали после того как я немного поучилась во 2-м, 3-м и 5-м классе в Ленинграде, в знаменитой Peterschule. Мама сдавала меня в эту школу на 1-2 месяца, когда ей приходилось ехать в Ленинград во время учебного года. Сразу же выяснилось, что я не только не отстаю от своих ленинградских одноклассников, но во многом опережаю их. Это подтвердилось и при моем окончательном перемещении в Ленинград, где я последние четыре года, с 8-го по 11-й класс, проучилась в 207-й школе, на Невском, 100. Не прилагая больших усилий, я окончила школу с золотой медалью. При этом в моем выпуске (65-го года) было шесть классов, в общей сложности около 200 человек, и кроме меня золотую медаль получил лишь один мальчик из параллельного класса. Пишу я об этом совсем не для того, чтобы похвастаться. Например, Света Карельская и Таня Смирнова учились не хуже меня и получили потом высшее образование. Просто хочу лишний раз сказать, что хорошую базу можно получить и в деревенской школе. Все в руках учителя. Мне повезло, что и Зоя Михайловна, и учителя, которые появились, когда зеленецкая школа превратилась из начальной в среднюю, были, в основном, очень хорошие; ну и малочисленность классов свою роль тоже сыграла. Благодаря ей безнаказанно появиться в школе с невыученными уроками было невозможно, к доске вызывали практически каждый день. А в Ленинграде можно было неделями отсиживаться, ничего не делая.
При всем при том, условия, в которых мы учились, особенно в первые годы, были, мягко говоря, не особо комфортными. Главное, что в бараке почти всегда было очень холодно. Мы писали перьевыми ручками, но по утрам чернила в чернильницах часто были замерзшие, поэтому дежурный должен был до начала уроков поставить чернильницы в уже протопленную техничкой печку, чтобы чернила растаяли. Смешной случай произошел, когда фарфоровые непроливайки заменили на пластмассовые. Дежурная девочка, не зная свойств пластмассы, которой тогда в обиходе почти не было, поставила их, как обычно, в еще неостывшую печку, где они, к ее ужасу, благополучно расплавились и превратились в бесформенные коричневые комки.
Из-за холода мы часто сидели на уроках в пальто, а с левой руки не снимали рукавицу. Для полноты картины остается напомнить, что и электричества иногда не было, поэтому на партах стояли керосиновые лампы. Более неподходящие условия для обучения маленьких детей письму трудно представить. В самом деле, писать в прописях при свете керосиновой лампы замерзающими чернилами и рукой, которая от холода не держит перо… Самое невероятное, что почерк у многих из нас был просто каллиграфический.
В свой первый школьный новогодний утренник я изображала Снежинку, и не какую-то простую Снежинку, а Королеву снежинок, чем, конечно, страшно гордилась. Переодевали нас в пустующей половине школьного барака. Эта нежилая половина барака, понятно, не отапливалась, к тому же крыша там был дырявая. И вот облачает меня мама в мое роскошное одеяние из марли и ваты, пошитое тетей Нюшей, а сверху на нас сыплются настоящие снежинки, и на полу лежат кучки снега.
Еще одна фотография, которую я привожу в конце этой главы, сделана в конце мая 59-го года по случаю окончания 5-го класса. Зоя Михайловна сфотографировалась с нами как со своим бывшим классом. Только не надо думать, что мы со Светкой такие гиганты; конечно, мы были девочки не мелкие, но тут еще и на камень удачно взгромоздились. А что касается снега, то в мае его всегда было еще много. Только в начале июня основная часть снега сходила, но какое-то количество все же оставалось на северных склонах сопок и в расщелинах, куда солнечный свет никогда не попадал.
Постепенно школа «укреплялась». Поселок рос, детей становилось все больше, появились новые учителя начальных классов, Майя Ивановна Полещук и Зинаида Ивановна Юткина. Сначала выделили помещение для школы в новом здании сельсовета, там условия были уже получше. Во всяком случае, я не помню, чтобы мы там мерзли так, как в бараке. Когда я закончила 4-й класс, к начальной школе добавились 5-й и 6-й классы, появились учителя-предметники. В это время происходило активное строительство Нового поселка – отдельных домиков, куда поселили многие семьи из Старого поселка и кое-кого из институтского обслуживающего персонала. Два таких домика временно отдали школе, и в 5-м классе я недолго училась в одном из них. Было очень здорово, потому что на переменах мы оставались одни; учителя уходили в учительскую, которая осталась в здании сельсовета, где по-прежнему учились младшие классы. Ну а мы, оставшись без присмотра, резвились вволю.
Май 1959 г. Первый ряд, слева направо: Вася и Нина Филимоновы, Шура Евтюков;
второй ряд: я, Света Карельская, Валя Хамкина, Галя Елисеева, Зоя Михайловна, Витя Пешин,
Таня Смирнова, Света Молчановская, Валя Березина.
В это время в жизни поселка произошло важное событие – начали строить школу. Для организации строительства в Зеленцы прислали нового директора, Николая Ивановича Данилина. По-моему, до него в школе вообще не было никакого директора. Он очень энергично за это взялся, и примерно через полгода после начала стройки произошел переезд в новое здание. В стройке участвовало все население Зеленцов; мы, конечно, тоже помогали по мере сил. Не обошлось и без неприятностей: Николай Иванович, который не только руководил строительством, но и сам строил, лишился части пальцев на руке, работая на пилораме.
Школа была деревянная, одноэтажная; в середине здания было что-то вроде зала, а по бокам – классы. Вообще-то здание было спроектировано для начальной школы, то есть для размещения в нем четырех классов, но как-то влезли все семь, а потом и восемь классов, хотя было действительно тесновато, к тому же некоторые классные комнаты оказались проходными. В боковом флигеле была квартира для учителя, которую отдали учительнице математики Нине Михайловне Ковыршиной; она стала директором школы после Данилина, а он на следующий год после окончания стройки из Зеленцов уехал. Наверное, его послали строить какую-то другую школу.
Осень 58-го года. Школа почти построена. У левого края плаката Света Карельская,
у правого – я, рядом со мной Коля Загородний. Посередине – Ваня Редькин.
Счастливая жизнь в новом здании продлилась недолго: через несколько месяцев в школе случился пожар. К счастью, вечером, когда внутри никого не было. Выгорела вся середина здания, где был зал, там не осталось ни пола, ни крыши. На помещения классов огню не дали распространиться, поэтому занятия почти сразу возобновились, но, конечно, условия вновь стали фронтовыми – в уцелевшей части не было ни света, ни отопления. Как-то перебивались несколько месяцев, пока шло восстановление уничтоженного огнем.
Мне не известно, когда и при каких обстоятельствах исчезло это здание. На современных фотографиях никаких следов его не видно. Вроде бы потом была построена другая школа, но где именно, я тоже не знаю.
Еще немного про учителей. Николай Иванович Данилин, кроме директорства, был хорошим учителем истории. Математику, как я уже сказала, преподавала Нина Михайловна Ковыршина, и тоже неплохо. Во всяком случае, школьную программу она в нас «вколачивала» основательно. Она же была нашим классным руководителем в 5-м классе.
В 6-м и 7-м классах нашим классным руководителем стала Тамара Ивановна Ткачева Она преподавала русский и литературу. Именно она научила меня грамотно писать. Это была молодая, очень приятная женщина, жена офицера «с сопки». «Сопкой», как я уже говорила, называлась воинская часть, которая располагалась на горе за Большим озером. Зимой Тамару Ивановну привозили в школу в санях на лошади, вместе с дочками начальника этой части, Леной и Аней Ливенцевыми. Аня училась в одном классе со мной, а Лена двумя классами младше. Весной и осенью они могли добраться до школы только пешком. Тогда я совершенно не задумывалась, каково это было – пройти в любую погоду километра три-четыре по тропе, проложенной по абсолютному бездорожью. Да и погода могла быть такой, что даже по дороге передвигаться было проблематично.
Март 1961 г. Мы в 7-м классе.
Слева направо: сидят Таня Смирнова и Валя Березина; стоят Света Молчановская, я, Нина Филимонова,
Тамара Ивановна Ткачева, Аня Ливенцева, Света Карельская.
В один из таких дней нас со Светкой, когда мы были еще маленькие – в 1-м или 2-м классе – тетя Нюша и тетя Настя Карельская, пытались дотащить до школы. Ураганный ветер дул с запада, со стороны озера, поэтому мы решили обойти наш дом с защищенной от ветра задней стороны. Но потом-то нам все равно надо было из-за него выйти. И вот это у нас так и не получилось, несмотря на все усилия. Мы просто не смогли обогнуть угол дома; как только высовывались из-за этого угла, нас тут же «задувало» обратно. Пободались какое-то время с воздушной стеной и вернулись домой. До школы в этот день так и не удалось добраться.
Обычно же мы ходили в школу одни. Помню одно такое зимнее утро, когда за ночь навалило жуткое количество снега, и утром метель все продолжалась. И вот бредем мы со Светкой почти по шею в снегу от одного фонарного столба к другому, хотя в кромешной темноте и непроницаемой снежной мгле сделать это непросто. Каждый следующий столб, на котором еле-еле мерцает электрическая лампочка, находим практически наугад. При этом во все горло распеваем свою любимую песню из фильма «Огонек в горах». Она как раз «в тему», потому что в ней есть такие слова: «Я бродил среди скал, я в снегах замерзал, но всегда в трудный час ты, как друг, помогал, огонек, огонек, ты всегда свети мне в пути…». Короче, настроение у нас было прекрасное.
Вообще на пути в школу и из школы у нас было много дел, поэтому выходили сильно заранее. Обязательно нужно было попрыгать на заветной досочке деревянных мостков, которые были проложены по поселку. Эту досочку я бы и сейчас нашла с закрытыми глазами, если бы она сохранилась. Осенью и весной, когда все утопало в грязи, много времени уходило на экспериментальное исследование глубины луж, благо мы всегда были в резиновых сапогах. Зимой, если мы встречали лошадь, запряженную в сани, то, как я уже рассказала, старались хоть немного прокатиться. При этом совершенно неважно было, в каком направлении перемещается лошадь, нас устраивало любое, даже противоположное тому, в котором мы должны были передвигаться.
В младших классах мы ходили в школу по дороге, которая огибала Дальнезеленецкую губу. Эта дорога местами шла довольно близко от берега. Зимой, примерно в середине пути, как раз напротив входа в губу, дорога пересекала огромную скользкую наледь, которая спускалась к воде, ну или к литорали, когда был отлив. При сильном береговом ветре была гипотетическая опасность, что ветер протащит по льду и сбросит в воду. Чтобы такое, не дай бог, не произошло, мама велела мне сразу падать на дорогу, как только я почувствую, что не могу справиться с ветром. Нам со Светкой этот совет очень понравился, мы приняли его на вооружение, но довели до абсурда и при малейшем дуновении ветерка с криком «Ложись!» падали как подкошенные.
С этого же места очень хорошо было смотреть на море во время шторма. Как-то раз мы видели потрясающую картину – волну, которая накрыла самый высокий из островов – Кречетов. На всякий случай тоже упали…
Из школы тоже возвращались долго, иногда с приключениями. Однажды всю компанию девчонок из нашего дома – сестер Карельских, Сашу Галкину и меня – ветром и снежными зарядами буквально оттеснило в Ярнышную, и мы отсиживались там в прибрежных камнях, пока немного не стихло. У Сашки ветром вырвало из рук портфель, и он навсегда скрылся в неизвестном направлении, у Светки из портфеля выдуло лежащий сверху пенал. Когда мы смогли вылезти из нашего укрытия и отправиться домой, уже была поднята тревога и собралась группа во главе с тетей Нюшей и тетей Настей, чтобы идти на наши поиски.
Но я отвлеклась. Зеленецкая школа дала мне хорошую подготовку даже по немецкому языку. Конечно, в моих познаниях немецкого большую роль сыграло то, что в классе никогда не было больше четырнадцати человек. Ну и учителя, Луиза Ильинична Пельева, Лариса Ивановна Марченко, спуску не давали. Следствием этого стало то, что в 207-й школе способность говорить на немецком я использовала в основном для того, чтобы в начале каждого урока поднять руку и сообщить учительнице, что весь наш класс не сделал домашнее задание по какой-то очень уважительной, разумеется, на ходу придуманной причине. Моя прочувствованная речь очень ее умиляла, она махала руками, говорила: «Хорошо, хорошо, тогда работайте сейчас, только сидите тихо». Оставшееся от урока время все занимались своими делами. Она читала книжки, писала письма, а мы делали домашние задания по другим предметам. В результате за четыре года учебы в Ленинграде в немецком я не только не продвинулась, но и «задвинулась», о чем тогда не жалела, зато жалею теперь.
Март 1962 г. Слева направо: Галя Елисеева, Валя Синицына, Люся Трусова, я, Нина Филимонова, Света Карельская.
Возвращаясь к зеленецким учителям все же скажу, что одну учительницу мы не любили. Думаю, что и она не жаловала нас своей любовью. Не буду здесь называть ее по имени, скажу только, что она говорила с сильным польско-украинским акцентом, и нас это страшно веселило. Вообще, как ни странно, она была учителем русского языка, но в нашем классе, к счастью, преподавала не русский, а историю, географию и биологию, потому что учителей у нас, как и в любой сельской школе, было меньше, чем предметов. Помню, что радости нашей не было границ, когда она, рассказывая про речного рака, сообщила, что у него есть маленький «фостик». Как на грех, этот «фостик» много раз повторялся в ее рассказе; в результате мы довели ее своим идиотским смехом до приступа бешенства, и она всему классу поставила в дневники двойки по поведению. Гигантского размера. Такие инциденты дорого нам обходились, о чем я расскажу немного позже.
Был в наших отношениях с этой учительницей и такой эпизод. Как-то раз мы высказали ей свое недовольство тем, что она «неинтересно» преподает зоологию – просто по школьному учебнику. Конечно, это была дикая глупость с нашей стороны, мы ведь знали, что она не имеет никакого отношения к этому предмету и что заменить ее некем. Она решила проблему следующим образом: взяла в библиотеке ММБИ университетский учебник В.А. Догеля по зоологии беспозвоночных, и каждый урок я читала вслух по главе из этого учебника. Это в 6-м классе! Подозреваю, что я громче всех выражала недовольство, за что и поплатилась. Читала я, разумеется, через пень-колоду, пропуская всю латынь, а также все непонятные мне слова, предложения, а то и целые абзацы. Смысла прочитанного абсолютно не понимали ни я, ни мои одноклассники. Но, как говорится, за что боролись, на то и напоролись; жаловаться было некому. Сама же учительница во время моего чтения спокойно дремала, что было вдвойне обидно. До сих пор не понимаю, действительно ли она считала, что таким образом повысила качество преподавания, или это было изощренное наказание за наш выпендреж.
Но в общем, негативных эмоций от школы у большинства из нас почти не было. Вызовов к доске не боялись; бояться было бесполезно, поскольку в любом случае «спрашивали» почти каждый день. Отношения с большинством учителей были близкие, практически семейные, ведь так называемого личного пространства у зеленецких жителей в общем-то не было. Всё про всех, в том числе и про учителей, было известно: и какого цвета у кого трусы, и что у кого на обед, ну и так далее. В школе проводили много времени помимо уроков, ведь нужно было постоянно готовиться к праздникам; вся первая половина учебного года уходила на подготовку к 7-му ноября и к новогоднему концерту, ну а после Нового года отмечали целых три праздника: 23-е февраля, 8-е марта и 1-е мая. Хотя 23-е февраля и 8-е марта тогда не были выходными днями, концерты к этим датам готовили обязательно. Ко всем праздникам нужно было мастерить костюмы, причем подручного материала было очень мало: картон, бумага, клей, вата, марля, вот, собственно, и все, однако как-то выкручивались. В программу концертов входило исполнение школьным хором песен а капелла, ну и пьески небольшие ставили.
Вот подумала сейчас, а почему танцев-то никаких никогда не было, но сообразила, что если петь без музыкального сопровождения можно, то плясать уж совсем никак. Так сложилось, что даже на аккордеоне или баяне никто из учителей не играл. Но нас эти мелочи жизни совершенно не смущали; многие девчонки пели очень хорошо, в том числе неплохо пела и я, голос был «распет». Когда я пришла на первый урок пения в ленинградской школе и учительнице нужно было проверить, к каким голосам меня присоединить, я решила показать свои вокальные возможности на полную катушку и, стоя у рояля, запела популярную тогда песню про геологов почти что оперным голосом. Никто не ожидал встречи с Фросей Бурлаковой на уроке пения, поэтому весь класс аж шарахнулся, как только я взяла первые ноты. Правда, про Фросю тогда еще никто не знал, фильм о ней вышел только через два года, в 63-м, но ситуация была похожая.
Последний раз я чуть-чуть поучилась в Зеленецкой школе в 8-м классе. Я приехала в Зеленцы на весенние каникулы, и мама разрешила мне на неделю задержаться после каникул. На память осталась фотография.
вернуться к оглавлению
