Л.Н. Миронова. Дальние Зеленцы (1949-1962).

Рыбалка и грибы

        Что касается рыбалки, естественного занятия для человека, живущего в тех краях, я была ее фанатом, причем в обоих возможных вариантах – морском и озерном. В морском варианте это была ловля трески и ее родственников, пикши и сайды, с институтского причала, или брюги, как называли этот причал. Занятие это было на редкость увлекательное, и не только из-за самой рыбной ловли, но и потому что благодаря исключительной прозрачности воды можно было, лежа на животе на досках брюги, видеть все, что происходит в толще воде и на дне. В поле зрения, кроме самих объектов рыбалки, были медузы, иногда даже проплывали цианеи – гигантские оранжево-розовые медузищи с щупальцами длиной несколько метров. Обычным делом были изящные гребневики, напоминающие прозрачные елочные игрушки. Изредка показывались смешные задумчивые пинагоры, совсем не похожие на рыб. На дне всегда можно было видеть звезд, морских ежей, крабов, голотурий, камбал, бычков. За бычками нужно было бдительно следить, потому что они так и норовили заглотить крючок с наживкой до самого желудка. Для меня это была трагедия, я не могла выдирать крючок вместе с потрохами из случайно пойманного дурного бычка, а в качестве добычи тамошние бычки не рассматривались. Как я уже сказала, промысловыми видами были тресковые рыбы. Конечно, с причала можно было поймать только небольших рыбок, длиной сантиметров 20-30. Молодых тресочек в Зеленцах называли пертуями.

          На всякий случай, по своей привычке интересоваться происхождением непонятных слов, я погуглила слово «пертуй», готовая к тому, что, как и в случае со штампой, ничего не вывалится. Ан нет, оказывается «пертуй» у кильдинских саами это и есть «маленькая треска». Поймав штук десять этих самых пертуев, я тащила свой улов домой, а тетя Нюша жарила их или варила уху. Надо сказать, что только что пойманная треска очень отличалась по вкусу от той, что мы теперь покупаем в магазине. 

         Маму мое увлечение ловлей пертуев устраивало – я всегда была у нее на глазах, так как окно ее кабинета выходило прямо на брюгу. Иногда, правда, возникали непредвиденные ситуации, которые заставляли ее поволноваться. Например, однажды она увидела из своего окна, как я бодрым шагом направляюсь к концу брюги, не обращая внимания на то, что на площадке, которой заканчивалась брюга, стоит небольшое стадо оленей. Это было обычное дело – таким образом они пытались хоть немного отдохнуть от осаждающих их полчищ комаров. Олени эти, хоть и считались домашними, были совсем не ручными, и людей боялись. Когда они увидели меня, они поняли, что попали в ловушку – я им отрезала путь к отступлению. Что им оставалось делать? Только идти напролом, не прыгать же из-за меня в воду. Вот они и помчались мне навстречу. Было бы не страшно, если бы там были только важенки, то есть оленихи, у которых если есть рога, то совсем небольшие, но среди них был и олений бык с развесистыми рогами чуть ли не на всю ширину брюги. Мой рост как раз соответствовал высоте, на которой находились рога, а деваться-то мне было некуда. Мама, наблюдая эту сцену в окно, была уверена, что сейчас он снесет меня своими рогами. Тем не менее я за какие-то секунды успела принять единственно верное в этой ситуации решение – шлепнулась на пузо. Так и разминулись.  

       Конечно, гораздо результативнее, чем с причала, была рыбалка с лодки. Мой приятель, Колька Загородний, поймал так палтуса размером примерно с себя самого. Его фотографию с этим палтусом даже напечатали то ли в «Полярной правде», то ли в «Териберском колхознике». Но такое счастье подваливало редко, надо было, чтобы кто-то из взрослых взял с собой. Одним из таких взрослых был Борис Петрович Токин, зав. кафедрой эмбриологии ЛГУ, приезжавший со студентами на летнюю практику. Он тоже любил ловить рыбу и, конечно, мог брать лодку, когда хотел. Почему-то ему нравилось общество «рыболовки», как он меня называл. Но все это происходило в Дальнезеленецкой губе, а вот на рыбалке в открытом море я не была никогда, да и мало, кто этим занимался, это было слишком опасно. Но там можно было поймать настоящую треску, а не каких-то жалких пертуев. Помню мамин рассказ о ее первой прогулке по Зеленцам поздним вечером того июньского дня 49-го года, когда мы туда приехали. Понятно, что весь этот первый день ушел на то, чтобы обустроить хотя бы в первом приближении жизнь на новом месте и разобрать привезенные с собой вещи, которых, правда,  было совсем немного. Когда все неотложные дела были сделаны, мама впервые оставила меня на попечение тети Нюши и вышла на улицу, чтобы хоть чуть-чуть осмотреться. Стояла дивная июньская ночь, светило солнце, был полный штиль, при котором все близлежащие сопки и дома отражались либо в заливе, либо в озере. И первым человеком, которого встретила мама, был дядя Филя Филимонов. Он возвращался с морской рыбалки и тащил, перекинув через плечо, огромную треску, которую тут же попытался подарить маме. Эта встреча произвела на нее большое впечатление.

         К сожалению, качество тогдашних любительских фотографий не дает представления о том, как красивы были такие летние ночи в Зеленцах. Это очевидно, если сравнить панораму, к тому же составленную из двух отдельных старых снимков, с современной фотографией, примерно совпадающей по ракурсу с первой фотографией. Отличие только в расстоянии и в том, что пейзаж на современном снимке портит очевидная разруха. Зато на этой фотографии видны божественные краски полярной белой ночи.

Дальние Зеленцы. Летняя ночь 2016 г. Фото А. Горяшко.

         Что касается современной морской рыбалки в Баренцевом море, то, конечно, зависть берет. Какие лодки, какие моторы, какая экипировка! Эхолоты, спиннинги с электроприводом, не надо десятки метров вручную мотать. Об одежде и говорить нечего. А у нас все было самопальное…   

          От озерной рыбалки у меня остались тоже замечательные воспоминания. На эту рыбалку меня лет с одиннадцати брал с собой сотрудник маминой лаборатории Василий Васильевич Герасимов (для меня – дядя Вася). Мы ходили в тундру на озера, которые находятся километрах в 10-15 от Зеленцов, хотя есть озера и гораздо ближе, но в них рыбы почему-то не было. Уходили обычно в ночь под выходные. По дороге, в Ярнышной, набирали капшаков (капшак это местное название гаммаруса, или бокоплава), отворачивая камни на литорали. Использовали поплавочные удочки; спиннингов, а также блесен и мормышек в нашем обиходе не было. В озерах ловили благородную рыбу – кумжу, палию, гольца. Это все лососевые, между прочим.

Лето 1958-го года. Перед выходом на рыбалку.

Слева направо: В.В. Герасимов (дядя Вася), Р. Я. Цееб, Н.М. Лурье, мама, я, мать Р.Я. Цееб, приехавшая в гости, Нана Кашкина, З.Р. Уварова.

        Но главным удовольствием от этих походов была даже не сама рыбалка. В душе так и осталось навсегда впечатление от тундры летней белой ночью с ее необыкновенным солнечным светом, остатками снега на северных склонах, розовыми от низкого солнца, от удивительной тишины, которую нарушает только шум ручьев, соединяющих озера, да перекличка птиц. Ну и тамошнюю флору, конечно, забыть нельзя, особенно разнообразные крошечные цветочки с медовым запахом, образующие что-то вроде подушечек на камнях. Кроме «подушечек» было много и других «нормальных» цветов: ромашек, колокольчиков, купальниц, герани, дремы. Конечно, цвели они совсем недолго, в основном, в июле, но тем больше мы им радовались. Что касается деревьев, то в окрестностях Зеленцов их даже представить себе невозможно, но если отойти   от берега на несколько километров, то там, в защищенных от ветра местах, поднимаются кустики ивы и осины.

       Вспоминая свои ощущения, я поняла, что главное в тундровом пейзаже – это гармония. Как-то одно с другим там удивительно сочетается – пологие сопки, бесчисленные озера, ручьи… Интересно, что я это даже тогда чувствовала и ценила, хотя, казалось бы, это могло быть для меня в порядке вещей – ведь это была моя среда обитания.    

Дальние Зеленцы, тундра в окрестностях поселка. 2016 г. Фото А. Горяшко.

        Здесь как раз можно вспомнить еще один смешной эпизод из моей жизни, о котором я обещала рассказать. В тот раз мы ушли на какое-то особенно далекое озеро, в связи с чем дядя Вася возлагал большие надежды на улов. Однако нам не повезло с погодой – было очень холодно, пасмурно, да и дождик моросил. Клева не было. Мне надоело стоять под дождем с удочкой, и я решила немного погулять по окрестностям. Пошла вокруг озера и в какой-то момент захотела попить озерной водички. Вода была примерно на полметра ниже берега, поэтому я легла на живот и потянулась к воде, чтобы зачерпнуть ее рукой. А берег нависал над водой карнизом и был упругий, торфяной, к тому же поросший скользкой игольчатой вороникой. Поэтому стоило мне свеситься, как он под моей тяжестью наклонился, и я съехала в воду головой вперед. Глубины как раз хватило, чтобы врезаться в каменистое дно физиономией. Когда я встала на ноги, оказалось, что воды мне по шею, нос и губы разбиты до крови, очки сломались на переносице, и половинки висят на ушах. Как-то мне удалось выкарабкаться на берег без посторонней помощи. Когда я дошла до дяди Васи и сообщила об этом прискорбном событии, он подпрыгнул от негодования; у него как раз начало клевать в это время, а тут надо было мной заниматься.

      Ужас был в том, что я промокла насквозь, а одежды на мне было достаточно: два свитера, плащ, лыжные штаны, резиновые сапоги, надетые на толстые шерстяные носки, на голове вязаная шапка. Как-то отжали воду из всех одежек, немного подсушили их у костра и, выхода не было, отправились домой. Этот ночной многокилометровый путь запомнился мне навсегда. Иду я в сырой одежде, при этом еще и засыпаю на ходу, поскольку дело происходит уже под утро. Совсем отключиться не дают комары, которые стучат по накомарнику как дождь и с писком лезут во все щели в одежке. А еще одна неприятность состоит в том, что вокруг стоят подосиновики.  Причем это ведь не лес, где грибы надо искать. В тундре они все на виду, спрятаться им некуда. 

        Очень быстро я напихала полный рюкзак и все карманы, даже накомарник сняла и наполнила его. Брать больше было некуда. Решила, что буду срывать только те, на которые буду наступать. Но и таких было больше, чем я могла унести. В общем, получилась очень неприятная комбинация физических мук от мокрой одежды, от злющих комаров, от того, что дико хотелось спать, с муками жадности.

         Раз уж я заговорила о грибах, то скажу, что из съедобных там растут подосиновики, подберезовики и сыроежки. Полно разнообразных поганок. Белых нет, «солюх» то ли нет, то ли мы их просто не собирали, потому что мама не любила соленые грибы. Грибы вырастают до фантастических размеров, пока не умирают от старости; грибная муха там не водится, поэтому червивых грибов не бывает. Я не раз находила подосиновики, которые не влезали в обычное ведро. Кто-то остроумно предложил переименовать тамошние подберезовики и подосиновики в «надберезовики» и «надосиновики», что больше соответствует истинному положению дел, поскольку грибы действительно возвышаются над карликовыми «деревьями». 

       Из ягод больше всего было черники. Еще можно было собирать бруснику и морошку. Но это я о благородных ягодах, а для нас, детей, основным подножным кормом была вороника. Вороникой там покрыто буквально все и, главное, ягоды в неимоверном количестве есть круглый год, потому что с ними ничего не делается под снегом. Одно только «но»: ягоды вороники не очень вкусные, точнее, почти безвкусные – водянистые, чуть-чуть сладковатые. Взрослые их вообще не ели, а мы уплетали за обе щеки. У нас было даже специальное выражение: «Пошли обжираться на горку». Это означало, что мы пойдем на ближайшую к дому сопку, ляжем там на животы и будем, сопя от удовольствия, ползти, запихивая в рот пригоршни вороники.

        Еще один увлекательный промысел, слегка напоминающий походы за грибами, это сбор мойвы. Этим промыслом мы занимались весной, наверное, в апреле и мае, так как было еще довольно холодно. Мойва в это время подходит к берегу на нерест, и некоторым рыбкам не везет – волны выбрасывают их на прибрежные камни. Тут мы ее и подбирали, совершенно свежую, часто еще живую. Главное было опередить чаек, которые тоже на нее охотились. Надо сказать, что эта мойва ничего общего не имела с той, которую я позже видела в ленинградских магазинах, и которую даже кошкам страшно было покупать. На самом деле это красивая серебристая рыбка, родственница корюшки, и очень вкусная.

        Прогулки по берегу мы любили еще и потому, что иногда нам выпадало счастье найти что-то интересное, выкинутое морем на берег. Ведь до нас доходил Гольфстрим, да и Норвегия была совсем близко. Это могли быть обрывки рыболовных снастей, очень сильно отличающихся от тех самопальных, которыми пользовались мы, а также заморские банки-бутылки. Самыми ценными моими находками были кокосовый орех и темно-синяя металлическая баночка от крема для бритья «Нивея». Этот крем до сих пор в таких коробочках продается, но тогда это было настоящее сокровище, привет из-за железного занавеса.

вернуться к оглавлению