Владислав Вильгельмович Хлебович. Воспоминания о Дальних Зеленцах

Воспоминания В.В. Хлебовича получены от него по почте 23 сентября 2016 г.

Владислав Вильгельмович Хлебович, 1932 г.р. Зоолог, гидробиолог. Доктор биологических наук, профессор. Главный научный сотрудник Зоологического института РАН. Директор ББС ЗИН (Картеш) с 1965 по 1978 гг.

         Окончил биолого-почвенный факультет ЛГУ. Работал в Биологическом институте ЛГУ в Старом Петергофе, возглавлял Беломорскую биологическую станцию на мысе Картеш, был начальником российско-американских экспедиций в Арктических эстуариях (1993, 1994); член редколлегии журнала "Успехи современной биологии". Один из ведущих специалистов по исследованиям многощетинковых червей-полихет, по адаптациям живых организмов к различным уровням солёности водной среды, проблемам экологии и эволюции.  

        Лауреат Премии РАН им. акад. Е.Н.Павловского (2010). Автор 4 научных монографий и около 200 статей, а также научно-популярных книг “Пока еще не домашние” (1987), “Агрозоология” (1991) и "Кадры жизни одного зоолога" (2010).

      Летом 1950 года заведующий кафедрой зоологии беспозвоночных ЛГУ Валентин Александрович Догель каким-то чудом освободил двух первокурсников, Юру Балашова и меня, от обязательных практик в Старом Петергофе и добился нашей командировки в Дальние Зеленцы.

Главное здание биостанции в Дальних Зеленцах, 1950 г.

Накануне нам удалось побывать на защитах дипломных работ пятикурсников-выпускников, среди которых запомнились работы Жени Жукова по паразитам рыб, Володи Колтуна по губкам, Юры Галкина по брюхоногим моллюскам и по двустворчатым моллюскам Жени Марковской и Ореста Скарлато.

Формально, будучи хоть некоторое время одновременно студентами, мы могли считаться однокашниками, и почти всю жизнь были в рабочих и дружеских отношениях. Все дипломанты мужчины были старше нас, первокурсников не на пять, а на десять и более лет – за их плечами была вся Великая отечественная, а у некоторых еще и Финская. Всю жизнь, когда постепенно сглаживались возрастные различия, я чувствовал это качественное отличие старших.

Из подготовки запомнились многоразовые и многочасовые очереди за пропуском, ведь Зеленцы – погранзона. На барахолке, выторговав пять рублей, за 85 р. купил ватник (наша повышенная стипендия была 320 р., пирожок с ливером в университетском коридоре стоил 45 копеек).

Губа Дальнезеленецкая, «Ястреб». 1949 г.

Списавшись телеграммами с живущим в Мурманске экспедитором Биостанции, прибыли в этот город как раз к отбытию в Иоканьгу рейсового парохода ”Ястреб” (1898 г. постройки). Расположились по-дешевке – в трюме на третьей полке. В Зеленцах нас встречал Юрий Иванович Полянский. Это теперь ясно, что именно ему, своему самому близкому ученику только и мог Валентин Александрович доверить своих зеленых первокурсников. В Зеленцы Юрий Иванович был сослан недавно, с поста проректора ЛГУ, за менделизм-морганизм – от злополучной сессии ВАСХНИЛ еще не прошло и двух лет.

Мы получили рабочие места, бинокуляры и приступили к Большому практикуму – ловили, вскрывали и зарисовывали таких экзотичных для нас морских беспозвоночных. Помню свою первую работу – голотурию кукумарию. Каждый отлив старались быть на литорали, переворачивая камни в поисках живности. Не обошлось и без классики – увлекшись сбором полихет на острове Немецком, не заметили, как наша шлюпка продолжавшимся отливом оказалась осушенной на валунах на уровне груди. Часто руководство Станции организовывало драгировки на глубине или ловы планктона с борта бота “Дерюгин”, обычно в Ярнышной губе. У Юрия Ивановича тогда были две аспирантки, Ася Успенская и Гела Чубрик. Часто к нам заходил аспирант Зоологического института Донат Владимирович Наумов, с ним мы ловили планктонной сеткой и потом разбирали и определяли медуз. Я постепенно начал увлекаться полихетами.

Слева направо: И. Амосова, Л.С. Полянская, И. Боголепова, Ю.И. Полянский. 1950 г. Из архива А.В. Успенской.

Поначалу было голодновато, а потом стали покупать исключительно хлеб и манку. Быстро приспособились ловить треску. Когда я спустя полвека после описанного оказался весной на севере Норвегии в Тромсе, оказался свидетелем праздника, приуроченного не к дате, а к событию – подходу трески. К этому событию норвежцы готовятся заранее – на работе у коллег уже хранилась картошка для запекания, лук (он и по-норвежски звучит ”лук“), а к магазину в соседнем доме натянут тросик для доставки пива. С появлением трески начинался всеобщий выходной. Традиционно отмечалось то, что теперь ни один норвежец не будет голодать.

1950 г. Из архива В.В. Хлебовича.

Иногда наш с Юрой рыбный стол разнообразился мясным. Родная кафедра предусмотрительно вооружила нас одностволкой и всем для снаряжения патронов. Охотился только я, на серебристых чаек с причала-брюги по ночам, чтобы не было неловко перед жителями за нетипичную ”дичь“. Из-за первой чайки мы первый и последний раз крепко повздорили с Юрой. Я говорил, что я сделал свою работу, и он должен  общипывать и разделывать птицу. Юра говорил, что я, охотясь, получал удовольствие и должен за это платить обработкой добычи. Характер у Юры был нелегкий, да и у меня, говорят, тоже. Но с Юрой мы дружили все последующие общие 62 года. В последние годы именно он звонил мне и Петру Стрелкову со словами: «Давайте встретимся – спешить надо…».

В. Буров, Ю. Балашов, В.В. Хлебович. Дальние Зеленцы, 1951 г.

Тогда, как все в Зеленцах, мы много работали. Тем более, что расписание диктовалось не часами, а режимом отливов, а ночь была высегда светлая. Но и нас, всех трудоголиков, поражало фанатичное подвижничество директора Владимира Васильевича  Кузнецова, который в эти годы был на пике своих исследований биологического облика Баренцева и Белого морей путем сравнения биологических особенностей общих видов. До сих пор считаю это интересной проблемой. (О Кузнецове см.: Смирнов, Хлебович, 2015; Хлебович "В защиту ушедших").

В один из дней радио сообщило о начале корейской войны. Это нас с Юрой так возбудило, что мы чуть не весь день провели в тундре – вспоминали свое военное детство. По приезде в Ленинград Юра показал место на острове Голодай, где складывалист трупы умерщих от голода блокадников.

На следующий год, кроме нас двоих, кафедра смогла послать в Дальние Зеленцы наших однокурсников Игоря Райкова, Володю Шувалова, Петра Стрелкова, Володю Бурова и Киру Фигурину. Из старшего курса были Мура Голикова и Лев Серавин, из младшего - Кирилл Городков.

Практика студентов ЛГУ на МБС в Дальних Зеленцах. 1951 г. Студенты Балашов, Хлебович, Райков, Березина,

Голикова, Фигурина, Буров.

На этот раз Мурманск покидали с приключениями. Каждый раз объявлялся отход «Дерюгина» “ровно в ноль-ноль” и каждый раз без объяснения переносился на много часов. Узнав причину, мы нашли убежище капитана и буквально перенесли его на руках к судну. За штурвал стал единственный трезвый - член команды матрос Володя Туляков и мы, пройдя чуть ли не вплотную к стоящему рядом черно-желтому ”Ермаку”, наконец вышли в море. В Зеленцах нас встречали аспиранты-первокурсники Ю. Галкин  и О. Скарлато – будущие директора: первый ММБИ в Дальних Зеленцах и второй – Зоологического института. Вскоре в Зеленцах оказалась группа студентов-минчан, посланных мудрым Г.Г. Винбергом. Из них запомнился  третьекурсник Лёня Сущеня, будущий академик.

Обратите внимание – все поименованные здесь студенты и аспиранты, прощедшие практику в Дальних Зеленцах, состоялись как крепкие специалисты-исследователи – все известные кандидаты и доктора. Этому способствовал не только отбор мудрых кафедр, но особая обстановка в Дальних Зеленцах, начиная от доброжелательного отношения высококвалифицированных сотрудников и приезжих почтенных ученых и кончая такой экзотичной и романтичной природой. Все это располагало к познанию и многолетним дружеским связям, неотделимых от профессиональных.

И еще обратите внимание – все, что делалось в Дальних Зеленцах для профессионального роста молодежи, не было служебной обязанностью Биостанции. Я знаю еще одно место, где такое происходит непрерывно десятилетия – это остров Ряжков  на Белом море вблизи Кандалакши. Более шестидесяти лет, не пропустив ни года сотрудники Кандалакшского  заповедника, выполняя свою научную программу, обеспечивают летнюю практику многих десятков студентов, школьников и сбор материала самого разного профиля. Все эти шестьдесят лет традиции труда и полевой дисциплины строго поддерживаются ветераном Заповедника Виталием Витальевичем Бианки. Я прикинул, что первое поколение школьников, прошедших школу Ряжкова, которых я лично знаю (руководитель Павел Николаевич Митрофанов) уже отмечают 75-и летний юбилей. Продолжает работать на Ряжкове Лаборатория экологии морского бентоса, созданная Евгением Александровичем Нинбургом. Ее первым ученикам пошел седьмой десяток, и как много среди них крупных ученых. Как-то я прикинул, сколько только студентов прошло через школу Бианки на Ряжкове, результаты оказались сравнимыми с выпуском биофака крупного отечественного университета.

Вот бы Министерству просвещения отметить результаты этой необязательной для Заповедника работы! А заслуживших это в Дальних Зеленцах уже нет в живых ...

Итак, вернемся к Зеленцам 1951-го года. Нам, студентам, всегда помогали старшие товарищи и аспиранты. Регулярно и неназойливо нас контролировали Юрий Иванович Полянский и ученый секретарь интеллигентная и знающая Наталья Марковна Милославская. Вот только сейчас, вспоминая тот год и тех старших, я вдруг почувствовал то главное, что было тогда у наших формальных и неформальных учителей. Это стремление научить нас быть самостоятельными в выборе объектов и приемов дальнейшего изучения. Из большого практикума я выделил полихет, от общений с Борисом Петровичем Ушаковым, привезшим группу физиологов-насоновцев - физиологический вектор, а от помощи Юрию Ивановичу Полянскому в опытах по морозоустойчивости литоральных беспозвоночных – пристрастие к экологической физиологии и последующему интересу к криоскопии – методу определения в микропробах солености и осмотического давления. И ведь оказывается именно это, заложенное в 1950-м и 1951-м годах в Дальних Зеленцах во многом определило десятилетия моей последующей жизни. Ну как я могу быть равнодушным к судьбе Дальних Зеденгцов, под каким бы флагом-покрывалом не складывалась бы их судьба. И ведь похожим образом складывалась не только моя судьба. В тот год на всех студентов большое впечатление произвело общение с Иваном Ивановичем Соколовым (именно вместе с ним путешествовал по Африке на средства Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей наш обожаемый Валентин Александрович Догель). Прекрасный натуралист (от него я услышал – чем севернее, тем лето на суше более сдвинуто к осенним месяцам), знаток фауны, пресноводной и морской, эрудированный цитолог и генетик (а годы-то лысенковские) Иван Иванович многим, с кем общался, деликатно определил правильную судьбу. И как тут не привести коллективный продукт нашего курса зеленчан пятьдесят первого. Не скрою, запалом послужила наша первая со Львом Серавиным строфа:

`       

          Пьяный Мурманск скрылся за кормою.

          Вышли в море точно мы в ноль-ноль.

          Встретило нас грозною волною –

          Знать, хлебнул Нептун - морской король..

                             Там море бурном, грохочет вал,

                             Туманы серые, прибой у скал.

                             Там в ночи белые команда пьет,

                             На дне морском Садко живет.

          Там в планктоне плавают креветки

          А на дне жилища пантопод.

          Разгребая фукусовы ветки,

          Сам Иван Иваныч их берет.

                             Там весят над печкою портянки

                             От  селедки тянет запашком. 

                             Опустели спиртовые банки,

                             Очень жаль, что формалин не пьем.

    Там пахнет порохом и ружей гром.

    Там стекла битые и грязь кругом.

    ”Хохмальной” комнату свою зовем.

    И бандой дружной в ней живем.

Комнана студентов "Хохмальная", 1950 г. Из архива А.В. Успенской.

И анекдот того памятного года. Режиссер Згуриди, который готовил первый полнометражный якобы документальный фильм о природе ”Во льдах океана“, прислал в Зеленцы свою группу для съемок белого медведя на литорали. Мало того, что медведи не водятся на литорали, тем более летней. Так вместо взрослого медведя привезли зоопарковского годовалого медвежонка Машку ростом примерно по пояс человеку. Машка обожала сахарок и скоро стала настолько требовательной, что стала наказывать тех, кто протягивал ей пустую ладонь. Так она однажды крепко помяла за это Петю Стрелкова. Когда приготовились к съемке кадра – медведь нападает на тюленя, выяснилось, что Машка боится этого незнакомца. Наконец нашли выход – вспомнили, что Машка обожает гречневую кашу. Кашей набили  тюленью шкуру, и, учуяв лакомство, Маша на него бросалась. Следовал удар, каша брызгала во все стороны, дубль следовал за дублем…Так на наших глазах создавался ”документальный фильм”, тоже хороший урок для молодежи.

Из сказанного ясно, что я могу считать себя вправе порассуждать о судьбе Дальних Зеленцов. И оказалось, что я имею основание по личным впечатлениям судить об истории биологических стационаров на нашем Севере и о роли их руководителей.

Но прежде следует развеять миф, многократно воспроизведенный в книгах академика Л.А. Зенкевича о том, что Мурманская морская биологическая станция создана Советским Правительством в 1935 году и не имеет никакого отношения к Мурманской биостанции в г. Александровске (сейчас г. Полярный).

Ранее неоднократно подчеркивалось (Хлебович В.В. 2001. Из истории беломорских биостанций. Вестник СПбГУ. Сер.3. № 1. С. 96-107; Фокин С.И., Смирнов А.В. 2006. Морские биологические станции на Русском Севере), что биостанция в Дальних Зеленцах кадрами и традициями - прямая наследница Мурманской биологической станции Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей. Последняя в свою очередь была переведена из беломорских Соловков в 1899 г. Соловецкая биостанция была основана в 1881 г. Так сложилась моя жизнь, что я оказался в близких отношениях со многими людьми, активно участвовавшими в судьбе биостанции как в Александровске, так и в Дальних Зеленцах.

Г.А. Клюге с женой на биостанции в Алесандровске.

Герман Августович Клюге еще успевший поработать на Соловках, после посещения основных музеев и биостанций Европы (включая знаменитую Неаполитанскую), был назначен заведеющим Мурманской биостанцией в Александровске в 1909 г. и проработал в этой должности 25 лет вплоть до ее закрытия. О творческой обстановке на биостанции того времени много рассказывали мне мои учителя профессора Е.Ф. Гурьянова и П.В. Ушаков и в семье В.Н. Танасийчука. Герман Августович был активным участником укоренения биостанции в Дальних Зеленцах. Тяжелыми моментами его жизни были аресты по ложным доносам в 1915 г. как немецкого шпиона. А что там делает на нашем севере (сюда доходят немецкие субмарины) человек по фамилии Клюге и по имени Август. Потом в 1934-м он был арестован за саботаж. Правда, аресты эти были короткими, а страшные годы конца тридцатых Клюге провел наблюдателем на севере Новой Земли, на мысе Желания. Мне Герман Августович говорил: ”Придете ко мне домой не удивляйтесь, что диван жесткий. Там сухари – жизнь научила”. Больше года я проработал с Германом Августовичем в одном кабинете. Я был аспирантом, а он, мировой специалист по большой группе мшанок, имевший звание профессора с дореволюционных времен был в это время в Зоологическом институте лаборантом. Тогда в нашем корпусе работал только грузовой лифт. Мне передали от него ключ, и я каждый раз по звонку из проходной встречал Германа Августовича. Каждый день он упорно работал над монографией, которая вышла после его кончины. Запомнись его слова, обращенные к ученице: “Обратите внимание на этот препарат. Левинсон, когда мне его передавал сказал, что сверху обломан зубчик“. А Левинсон, с которым общался Герман Августович, был другом Дарвина… Не стало Германа Августовича 25 декабря 1956-го. Я наследовал его рабочий стол и бинокуляр.

Евгений Михайлович Крепс

Евгений Михайлович Крепс, ученик Леона Абгаровича Орбели, проработавший на биостанции Клюге не один сезон, был во главе той комиссии, которая нашла новое место для биостанции – Дальние Зеленцы. В конце шестидесятых он проявил интерес к моим работам по солености и в 1971-м академик Крепс выступил оппонентом моей докторской. Вся жизнь Евгения Михайловича  была тесно связана с морем, а вкус к морской тематике он получил на биостанции Клюге. Теперь об этом, наверное, уже можно говорить.

Когда мы с О.Г. Кусакиным и А.Н. Голиковым в 1956 году готовились в водолазы в Учебном отряде подводного плавания, нашим учителем был капитан третьего ранга Н.В. Кийко. Он был первым испытателем глубоководного аппарата, работавшего на смеси, разработанной академиком Крепсом. Одно из увлечений Евгения Михайловича – драккары викингов. Дома у него были много изображений этого чуда человеческих рук. А о брате Евгения Михайловича, Германе Михайловиче, я еще школьником слышал как о фактическом создателе Лапландского заповедника. После разрухи гражданской войны на больших пространствах севера из домашних животных оказались съеденными самцы, и их остро не хватало для восстановления стад. Герман Михайлович Крепс возил в вагоне от станции к станции быка, баранов и козлов и стал настолько знаменит, что его предложение о создании на Кольском полуострове заповедника было легко принято.

Первым директором Мурманской биологической станции в Дальних Зеленцах был назначен академик Сергей Алексеевич Зернов, который в это время был и директором Зоологического института в Ленинграде. Прежде чем запустить биостнцию, ее нужно было построить. Организация этой важнейшей работы была поручена Павлу Владимировичу Ушакову, ученику создателя ленинградской школы гидробиологов Константина Михайловича Дерюгина. Со своей работой Павел Владимирович справился блестяше и максимально быстро. На предприятиях Архангельска был закуплен огромный деревянный сруб, тщательно маркирован, доставлен в Дальне-Зеленецкую бухту и собран там, на скалистом берегу бухты Оскара без всяких потерь. Так появился Лабораторный корпус, а за ним и жилые строения.

Строительство здания биостанции в Дальних Зеленцах, 1937 г. Из архива ББС ЗИН Картеш.

По своему опыту перевоза небольшого двухэтажного деревянного дома на Белом море на расстояние меньше десяти километров, могу только восхищаться масштабами сделанного П.В. Ушаковым. Но, когда все было построено, и Станция была готова развернуть работу, академик С.А. Зернов предложил П.В. Ушакову… уволиться. Пригрозил, что в случае отказа поднимет вопрос о непролетарском происхождении Ушакова (Павел Владимирович родился в семье владельца дома на Мойке, рядом с домом, где скончался Пушкин). Вспомним – шел 1939 год, когда на доносы реагировали быстро и крепко. Павел Владимирович уехал подальше от Зеленцов и Ленинграда, где его не могла достать рука академика – в Москву. Там его авторитетного океанографа-дерюгинца встретили коллеги, и вскоре он в должности капитана третьего ранга трудился в картографической службе Военно-Морского флота. О Павле Владимировиче мне писать легко – он был научным руководителем моей аспирантуры и заведующим нашей лабораторией морских исследований ЗИН, человеком, всеми глубоко уважаемым.

А построенную станцию возглавил Михаил Сергеевич Зернов. Догадались? Правильно, это сын академика. Он был директором с 1939-го по 1946 год, на который выпала война, эвакуация и возвращение на заброшенные места. Ничем особенным себя не проявил. Во время хрущевской оттепели комсомольцы Зоологического института подняли бучу: у старшего научного сотрудника М.С. Зернова практически не было научных публикаций. В то лето я навестил нашу экспедиционную базу на озере Отрадном и меня подселили в комнату Михаила Сергеевича. Этот крупный, флегматичный человек проникся ко мне доверием:

- «Скажу откровенно – я не люблю свою работу, и никогда ее не любил. В Институте жду не дождусь, когда закончится рабочий день и можно идти домой. А дома ждет моя радость – мой токарный станок. Видели бы Вы, какие вещи я на нем могу выполнить. А отец тащил меня в науку и тем испортил всю мою жизнь».

Владимир Васильевич Кузнецов работал в Зеленцах еше в период стройки при Ушакове, еще до войны. Директором стал сразу после Зернова с 1947 по 1953 гг. Это было время восстановления Станции после разрухи, когда она была оставлена без надзора во время войны и становления ее научного лица. С этим дважды тяжело раненый на Ленинградском фронте, вернувшийся к родным делам морской биологии, В.В. Кузнецов прекрасно справился. При нем станция была электрофицирована, на ней появились прекрасные специалисты (правда этому способствовало изгнание их из центральных институтов за менделизм-морганизм). Привлекли внимание первые тома трудов Мурманской биостанции. Сам В.В. Кузнецов обозначил новое направление в науке - описание биологического облика водоема по особенностям биологии общих для сравниваемых водоемов видов. Задав правильный вектор развития МБС, Владимир Васильевич ушел со Станции после политических лживых доносов в райком амбициозной лаборантки Э.А. Зеликман, считавшей, что ее направили на станцию для организации настоящей науки (cм. интервью Э.А. Зеликман).

В.В. Кузнецов во многом определил мою судьбу - он организовал Беломорскую биологическую станцию на мысе Картеш в Чупинской губе и почти пятнадцать лет моей работы на ней – сердцевина моей жизни, а первым меня позвал туда В.В. Кузнецов. Владимир Васильевич задал единственно правильное направление морского стационара – изучать биологию видов на живье и регулярно вести мониторинг, что и делается почти шестьдесят лет. Владимир Владимирович не дожил до пятидесяти. Они с Татьяной Алексеевной вырастили замечательную дочь: Мария Владимировна Кузнецова - заслуженная артистка России, ведущая в труппе знаменитого БДТ, член команды Сокурова.

С Михаилом Михайловичем Камшиловым (директор в 1953–1963 гг.) я в студенческие годы в Зеленцах не встречался. Следил за его публикациями о биотических отношениях видов планктона. Это были прекрасные работы, которые можно было провести только на морском стационаре. Его данные я использовал в своей последней публикации 2016 г. При М.М. Камшилове биостанция получила статус института, стала называться Мурманским Морским Биологическим Институтом Карельского филиала АН СССР (ММБИ). Но при этом оставалась в Дальних Зеленцах. При Камшилове в ММБИ были организованы лаборатории, возглавляемые ленинградской профессурой - эмбриологии (Б.П. Токин) и физиологии (Э.А. Айрапетянц). Мне кажется, заметного следа они не оставили, работы велись в классическом русле этих наук, а на стационарах такого рода требуется особый экологический уклон.

Юрий Иванович Галкин был директором ММБИ с 1964 по 1972 гг. Выпускник Ленинградского биофака, ученик Е.Ф. Гурьяновой и П.В. Ушакова, участник Курило-Сахалинских экспедиций, Юрий Иванович имел за плечами большой опыт работы в ТИНРО по биологии промысловых видов. Понимающий, порядочный и ироничный. Страстный охотник и любитель бродить по тундре.

Много лет я был членом консультативного совета по Дальним Зеленцам, который под председательством академика Б.Е. Быховского иногда собирался в Зоологическом институте. Тогда я впервые услышал чье-то предложение - перевести  ММБИ в Мурманск. В этом была своя логика: складывались семьи, появлялись и подрастали дети, быт поселка все больше отставал от городского. По опыту организации работ на Беломорской биостанции я был за переезд администрации и лабораторий, а также и в первую очередь семей в город. При условии, что Зеленцы будут полноценной биостанцией. Против меня горячо выступила Евпраксия Федоровна Гурьянова, поддержанная  ровесниками, помняшими свою романтическую молодость в Екатерининской гавани при Дерюгине и Клюге. Директор ММБИ был тоже против, но чуть менее категоричен. Мне шопотом: ”А я без тундры не смогу…“. Потом Анатолий Петрович Некрасов, бывший заместителем по АХЧ сначала у Галкина, потом у меня на Беломорской станции, мне много раз рассказывал, как быт мешал научной деятельности. Постоянно на ученый совет выносились вопросы удойности молочной фермы, яйценоскости кур, вопросы медицинские и школьные. Это был явно не лучший период стационара.

В 1966 г. Дальние Зеленцы посетил президент АН Мстислав Всеволодович Келдыш. В соответствии с чином (он был и член ЦК КПСС), доставил его эсминец, который в бухту не зашел, и стал в море. Из-за долгого тумана высадка затягивалась. На причале перевозбужденные ожиданием водолазы несколько преребрали и высадившийся с катера президент крепко осерчал на всю станцию. Было что-то сказано про будьдозер и перенос на новое место. Для поисков подходящего нового места на случай, если президент не забудет своих угроз, Кольский филиал АН создал комиссию, в которую от ЗИНа включили заведующий лабораторией морских исследований Александра Николаевича Голикова и меня, директора Беломорской станции. Конечно, первым делом обратились к командованию Северным флотом, в Североморск. Адмирал, начальник штаба сначала сказал, что мы правильно решили обратиться прежде всего к нему: ”Нам противостоит две трети НАТО, поэтому, что мы здесь решим, то и будет.“ Потом он сказал, что обсуждаем самые западные места кольского побережья, потому что у самой границы ничего секретного страна не держит. Поэтому мы побывали только в одном месте – в Печенге-Линахамари. Как возбудились местные офицеры, моряки и пограничники - у жён появлялась надежда на работу. Ну а потом все забылось, тучи разошлись, жизнь в Зеленцах  продолжилась по-старому. Уволился Юрий Иванович не по своей воле – ему, беспартийному и малозависимому не простили задержку в тундре в день выборов. Потом он и жена Валентина долго работали в морской лаборатории Зоологического института и оставили о себе добрые воспоминания. Помню я как-то подумал – Юра, Валя и сын Андрюша, наверное самая счастливая семья из тех, что знаю. Сейчас  они упокоены на Смоленском кладбище в одном метре от моей дочки и тещи. Мое желание, когда придет время, быть там же.

С 1972 по 1980 гг. директорствовал Иван Борисович Токин, эмбриолог, мой однокурсник, сын нашего профессора Бориса Петровича, у которого при Камшилове в Зеленцах была лаборатория. Однокашники, вспоминая Ивана, в первую очередь отмечают его взгляд свысока (а как же иначе – он был самым высоким на курсе и на военных сборах всегда первым номером нес стволовую часть пулемета) и слегка ироничную как бы недоверяющую улыбку. Иван Борисович принял Институт сложившимся авторитетным исследователем в области цитологии, гистологии, радиобиологии, владевшим самыми передовыми методами электронной микроскопии, автором нескольких монографий. В Зеленцах он организовал лабораторию цитологию и кабинет электронной микроскопии. Его личное научное достижение в морской биологии – сравнительное исследование пищеварительных клеток разных классов типа иглокожих. Как мне тогда казалось, именно при Иване Борисовиче наметилось глубокое противоречие между стационарным и корабельным методами работ. Стационарные работы, экспериментальные и электронно-микроскопические, не очень-то нуждались в длительных дальних рейсах больших кораблей. Зато как солидно было появиться на таком корабле на конференции в каком-нибудь европейском портовом городе. И ремонтироваться в таких портах приятно и лично выгодно.

Именно в эти годы на Беломорской биологической станции у меня возникли проблемы с флотом. Состарился наш «Профессор Месяцев», зверобойная шхуна шведской постройки с дубовым яйцевидным, как у нансеновского «Фрама» корпусом. «Месяцев», который был списан, мы поставили на полгода на ”декадной станции” – точке  мониторинга. Как много работ было выполнено с борта нашего ветерана группой В.Д. Федорова. А деревянный корпус позволил любимому барду и уважаемому океанологу Александру Городницкому собрать материал для своей диссертации по физическим полям в море. В поисках замены нашего флагмана подключились моряки «Месяцева» и убедили остановиться на сейнере астраханской постройки РС-300. Какое замечательное приобретение! Именно для биостанции. Мало того, что судно подходило технически – мореходностью, лебедкой, рабочим пространством на палубе, возможностью перестройки части трюма под лаборатории и дополнительное жилье. Но главным преимуществом оказался, как это ни странно, малый тоннаж. Если бы водоизмещение было на 10 тонн больше, а мощность была бы больше на 10 л.с., нужно было бы составлять подробный план экспедиционных работ, отходить от причала только с ведома Отдела морских экспедиционных работ АН, поставить судно на военный учет и регулярно отчитываться. Все это невозможно на станции, где  суда оперативно используются для прибрежного сбора материала, часто до несколько раз в день. А кроме того у нас было еще два суденышка СТБ, удачно приобретенных  начальником ОМЭР самим Иваном Дмитриевичем Папаниным в ГДР. Это маленькое мореходное суденышко могло управляться с самым тяжелым оборудованием – тралами, дночерпателями и даже гидростатом – его лебедке легким движением рычага подключалась к главному двигателю Буккау-Вольф 80 л.с.

На Картеше было два таких суденышка. Когда ОМЭР предложил расстаться с одним из них, мне трудно было спорить, я стал думать о том, кому он будет полезнее. Вспомнил, как оперативно обеспечивал в Зеленцах в пятидесятые годы береговые сборы бот «Дерюгин». Вспомнил и сетования посетивших ММБИ на трудности ближних драгировок. Написал Ивану Борисовичу, что готов передать ему суденыщко, готовое в любое время к ближним драгировкам, например в Ярнышной губе. Иван Борисович Токин отказался и потом долгол выяснял, какую гадость затеял Хлебович.

Как я радовался, что одним из первых шагов нового директоа ММБИ Геннадия Григорьевича Матишова был перевод института в Мурманск. Надеялся, что теперь будет так, как я когда-то робко предлагал: администрация, библиотека, техническая обработка материалов, писание статей переносятся в город, так же на постоянное жительство переезжают дети и супруги. И, думалось мне, Дальние Зеленцы, освобожденные от бытовых неразрешимых забот, заработают еще ярче как морской биологический стационар, куда всегда стремятся исследователи-энтузиасты. Оказалось, что все было не так. Когда-то уникальный яркий морской биологический стационар стал деградировать и дошел до такого ужасного состояния, в котором находится сейчас. Этот конечный результат – преступление перед наукой, к которому все шло постепенно.

Своими размышлениями о судьбах отечественных морских биостанциях я как-то рискнул поделиться (Хлебович В.В. 1978. О некоторых задачах удаленных биологических стационаров. Вестник АН, № 4. С. 5–8.). Я писал, что работа на удаленных стационарах оказывается дорогостоящей и требует от сотрудников определенной жертвенности. Поэтому на станциях нужно заниматься только тем, чем можно заниматься только на станциях.

Во времена Ю.И. Галкина главной научной заботой зеленчанина Владимира Стрельцова было монографическое исследование тропического семейства полихет, вообще не представленного в отечественной фауне. С этой работой Володя блестяще справился, но это была работа не для Дальних Зеленцов. В электронной микроскопии все операции ответственны, но с фиксацией обычно  справлялся неспециалист во время короткой командировок. Все целесообразно проводить в центре, где много инженеров и коллег. Нужно ли было создавать лабораторию электронной микроскопии в Дальних Зеленцах?

Только на морском стационаре могли выполнить свои яркие работы Ю.И. Полянский по морозостойкости литоральных организмов, В.В. Кузнецов - по жизненным циклам и биологическим особенностям видов, М.М. Камшилов – по биотическим отношениям планктонных видов.

Очень важное обстоятельство – постоянное противоречие между двумя тенденциями. Первая - работать на месте, на стационаре, экспериментально, задавая природе продуманные вопросы. Центр этих работ – лаборатории. Символ – белый халат.

Второй – исследовать  процессы  на  пространстве,  экстенсивно, накапливая   базы  разнообразных данных,  из  которых математическим путем определяются ведущие факторы и их связи. Работы такого рода ведутся с больших кораблей на географических разрезах. Символ таких работ - тельняшка. И признаем - большой корабль заставляет работать на него, отвлекая от интенсивных стационарных исследований.

 Для управления  такими работами  совсем не обязательно  жить и служить на стационаре. Это доказывает опыт работ московских институтов – ИОАН и ВНИРО.

Нельзя, чтобы на морском стауионаре отмеченная вторая тенденция доминировала бы над первой.  И уж совсем преступно, когда Дальние Зеленцы, век служившие науке, практически уничтожены. И не потому, что  были материальные трудности последнего двадцатилетия. Ведь сохранили себя и свои традиции морского стационара все беломорские биостанции.  И ведь хватило средств для создания филиалов ММБИ на южных морях!     

вернуться на главную